Инсайдер - Латынина Юлия Леонидовна - Страница 44
- Предыдущая
- 44/94
- Следующая
К тому же Бемиш был сам отчасти виноват. Азартный игрок, удобнее чувствующий себя за экраном компьютера, нежели на стройплощадке, он лишь временами наезжал на стройку, погрузившись в водоворот дел в столице.
Он учредил хедж-фонд, покупавший акции Веи, и собрал невиданную для развивающегося рынка сумму: пятьсот миллионов денаров. Он купил брокерский дом «Томура секьюритиз», через который и шли операции фонда, и двенадцать процентов акций того банка, в который новая Ассалахская компания перевела расчетный счет.
Вместе с Идари, Шавашем и еще двумя полезными людьми он основал местный Ассабанк и вскоре особым указом государя все бюджетные деньги, направленные правительством на строительство дорог, коммуникаций и прочую ассалахскую инфраструктуру, шли через этот банк.
Бемиш чувствовал себя как рыба в воде на рынке, где колебания котировок за неделю нередко составляли тридцать-сорок процентов, где спрэд даже сравнительно ликвидных акций достигал восьми процентов и где торговля на основе инсайдерской информации была не преступлением, а правилом. Он сбросил почти все акции за неделю до опубликования правительством новых правил налогообложения, вызвавших панику на рынке, и к концу года его фонд был единственным, показывавшим прирост стоимости чистых активов в тридцать шесть процентов против потерь других фондов, колебавшихся от минус четырнадцати до минус восьмидесяти шести. Реальная прибыль была еще выше, но, как об этом и был уговор, треть прибыли получил Шаваш.
Однако пока Теренс Бемиш торчал в столице, продавал и покупал по указке Шаваша, открывал новые банки, веселился вместе с Киссуром и давал интервью Galamoney как глава управляющей компании самого удачливого фонда года, стройкой руководили другие, и прежде всего вице-президент компании Ричард Джайлс. О, разумеется, Бемиш каждый день получал сведения о ходе строительства и движении средств на счетах. Не то что мошенничество, а просто финансовая небрежность не могли пройти мимо него.
– А почему у нас такой остаток на текущих счетах? – орал рассерженный Бемиш в трубку. – Что, нельзя было разместить краткосрочный кредит?
А остаток-то был – всего пять тысяч денаров.
Но в финансовой отчетности настроение крестьян и рабочих не отражалось никак, а участившиеся случаи воровства были поначалу попросту списаны Бемишем на тяжелое наследие двух тысяч лет социализма.
Как задним числом понимал Бемиш, многое было бы по-другому, если бы стройка началась не в то время, когда крестьяне сажали рис и когда им была дорога каждая пара рабочих рук. Но стройка началась именно весной, – и крестьяне не отпустили своих парней на стройку, а парней, пришедших позднее, встретила уже своя собственная субкультура стройки, – субкультура потерявшихся городских парней, бродяг и просто бандитов, которые крали с бахчей арбузы и топтали рис, ходили драться с деревенскими стенка на стенку и высшим проявлением иноземной культуры считали крутое порно со стереоэффектами.
Месяца через четыре после начала строительства Бемиш напоролся по дороге на церемонию «знающих путь», и глава секты, высокий старик с седой бородой, показал на него пальцем и начал называть колдуном самого низкого пошиба. Бемиш полюбопытствовал, в чем его колдовство, и получил ответ:
– Все эти пестрые этикетки и реклама, сигареты и кинофильмы – все это твоя грязная магия и твои ритуалы. Это то, чем ты пытаешься соединить людей.
Бемиш возразил:
– Мне эта реклама так же противна, как тебе.
– Это еще хуже, – усмехнулся старик. – Получается, что у вас для маленьких людей одна культура, а для больших – другая. А это совсем никуда не годится, потому что у маленьких и больших людей все может быть разным – и имущество, и платье, но культура у них должна быть одинаковой. Батрак справляет праздник весны, и во дворце справляют праздник весны. А если твои рабочие ходят на «Тройной удар», а ты не ходишь – а, да что говорить!
Подумал и прибавил с любопытством:
– А правда, что вы у себя под землей живете совсем как дикие люди на севере, которые раз в четыре года меняют своего правителя, а сменив – едят?
– Правителя мы меняем, – сознался Бемиш, – но не съедаем.
Старый «знающий» умер через две недели после того, как космодром принял первые корабли, и Бемиш поначалу обрадовался. Однако молодой парень, пришедший на его место, оказался куда хуже. Что бы ни делал Бемиш для помощи селу – ему же выходило боком. Отвезли какого-то парня в больницу, прооперировали ему аппендицит, – так Ашиник заставил всех поверить, что бесы со звезд отрезали парню его кукурузный початок и приставили взамен козлиное снаряжение, и родиться-де от него будут теперь только козлы.
Еще при прежнем старосте Бемиш дал селу ссуду – так Ашиник пустил слух, что старосту обманули, пользуясь его незнанием чужого языка, и заставили подписать документ, дающий право на снос всего села. Был и другой слух, тоже состряпанный Ашиником, о том, что у Бемиша есть черный шнурок. Один его конец в ящике стола в усадьбе, а к другому концу привязан сам государь. Как только иномирец дернет за шнурок, государь ворочается и стонет, а с неба идет град.
Медленно, в обход и официальной районной власти, и официального начальства на стройке, в окрестных селах и на стройке начали формироваться свои подпольные организованные структуры. В селах такой структурой стала секта. Немногочисленные сектанты мгновенно выросли, как вырастает в насыщенном растворе кристалл, стоит опустить его в затравку. А на стройке… что греха таить, стройкой начинала править мафия.
В свое время среди частных лиц – соучредителей какой-то экспортной при стройке компании – мелькнуло имя Охары – того самого вора, который был представлен Бемишу в воровской харчевне и который как-то охранял презентацию.
Бемиш жирными красными чернилами соучредителя вычеркнул, заявив, что подобная компания кончит тем, что будет экспортировать наркотики, и что стыда от этого не оберешься. Джайлс, как представитель спецслужб, был полностью согласен с президентом компании. Видимо, Охара решил действовать другими путями.
Лишь теперь Бемиш понял, как страшно подставил его маленький чиновник Шаваш, согласившись исключить стройку из юрисдикции властей провинции. Власти провинции были продажны и бесцеремонны. Именно поэтому они могли бы, не утруждая себя человечностью, справиться и с сектантами, и с бандитами. Могли просто выселить парочку сел в трое суток в какой-нибудь Чахар, а могли и сжечь дотла.
Но Бемиш-то не мог проехаться по селу танком или, скажем, посадить на нее, «промахнувшись», шестидесятитысячетонный космический грузовик, – как всерьез предлагал ему Шаваш. А ни в каком международном кодексе не было записано, что обитателям планет запрещено петь песни и коллективно сходить с ума.
Теперь Бемиш находился в классической шахматной вилке: если бы он сам стал арестовывать сектантов, это вызвало бы негодование даже самых либерально настроенных к чужеземцам чиновников. Если бы он попросил это сделать власти, он бы окончательно расписался в своем бессилии.
Непосредственным поводом для столкновения между стройкой и селом стало следующее. Стали рыть под служебные здания котлованы на северном холме, – и откопали остатки старого храмового комплекса.
Сверились по книгам и обнаружили, что речь идет о старых храмах богини Адеры-благодетельницы, процветавших здесь почти две тысячи лет назад, когда центральные чиновники не осмеливались соваться в эти места, глухо именуя их жителей разбойниками, а впрочем, не предпринимая к искоренению оных никаких мер.
Эта самая Адера была дама весьма скверного нрава, имела обыкновение являться людям во сне и вымогать подарки и даже человеческие жертвы, угрожая наводнениями, на праздниках ее творилось невиданное распутство. Государь Иршахчан разорил храм жесточайшим образом, чуя в таком культе преступление против гуманности и неповиновение властям.
Бемиш, приученный ко всякой руине относиться с почтением, работы на участке прекратил и спросил, что делать, Киссура и Шаваша. Киссур сказал, чтобы он этот храм расчистил к чертовой матери, а камни, если нужно, употребил на стройке. Шаваш осмотрел алтарь, на котором, говорят, приносили в жертву мальчиков, и сказал, что алтарь не внушает ему восхищения как памятник культуры, потому что резьба на нем слишком грубая.
- Предыдущая
- 44/94
- Следующая
