Соблазнённый (ЛП) - Кент Рина - Страница 5

Доминик просто сказал, что трахнет меня, и я возбудилась. Нет, я завелась не на шутку. Мысль о том, что надо наброситься на него, вырывается на передний план моего мозга.

Лифт звякнул, и его двери распахнулись. Я заметно вздрагиваю, когда картинка разбивается вдребезги.

Люди выходят, не удостоив нас взглядом. Я удивляюсь, что они не видят, как пульс бьется у меня в горле.

Когда мы заходим в лифт и двери закрываются, волоски на моем затылке встают дыбом. Кто-то наблюдает за мной.

Зачем кому-то следить за мной? У меня даже нет знакомых в Англии, кроме людей в кофейне Самира.

Доминик дергает меня за руку, которая все еще находится в его руке, и мое внимание переключается на него.

Он смотрит на меня с легким раздражением:

— Куда ушли твои мысли?

— Ничего важного.

— Если это неважно, тогда почему об этом думаешь? — он резко отстраняется от меня и снова берет меня за руку, так что я оказываюсь вровень с его твердой грудью. Моя грудь задевает его пиджак, и соски мгновенно встают. Дрожь прокатывается между бедер. Его свободная рука обхватывает мою спину, твердая и непреклонная.

— Когда ты со мной, все твое внимание сосредоточено на мне, — его властный тон проникает мне под кожу. — Это ясно?

— А если я скажу «нет»? — я не свожу с него глаз. Я отказываюсь сдаваться.

Такие люди, как Доминик, никогда первыми не разрывают зрительный контакт, и именно это делает их пугающими и излучающими непоколебимую уверенность. Нормальные люди избегают долго смотреть в глаза из-за смущения или интимности жеста. Доминику на это наплевать, потому что он лишен стыда и сочувствия к другим.

Он заглянет в вашу душу, вторгнется в нее, разорвет ее на части и не подаст виду. Хуже того, он будет тихо плакать на ваших похоронах после того, как зарежет вас.

Вот что делает социопатов антисоциальной аномалией.

Он по-прежнему пристально смотрит на меня, вероятно, пытаясь запугать, чтобы я отступила.

Я не отступаю.

Голос Доминика звучит нейтрально:

— Тогда я буду поступать с тобой так, как мне, черт возьми, заблагорассудится. Ты испытываешь мое терпение, и я борюсь с желанием наказать тебя.

Oui (с фр. Да)!!!

Мне удается не закричать на весь мир и вести себя бесстрастно.

— Обещания.

В его глубоких карих глазах мелькнуло удивление, а затем они вспыхнули.

— Что ты только что сказала?

— Обещания. Обещания… — размышляю я.

Oh. Dieu (с фр. О. Боже).

Удовольствие от его провокации слишком затягивает.

Доминик, похоже, собирается что-то сделать, но его прерывает открытие дверей лифта. Он вытаскивает меня за руку. На этот раз угнаться за ним почти невозможно.

К счастью, мы идем недолго. Мы останавливаемся перед комнатой семьсот семнадцать. Он проводит карточкой, и дверь со щелчком открывается. Он заходит внутрь, держа меня на хвосте.

Доминик отпускает меня, когда мы оказываемся в центре комнаты. Я массирую запястье от силы, с которой он меня сжимал. Кожа уже покраснела. Он сильный, явно властный и… Я не могу понять его.

Во что я ввязалась?

Va-t-en, Camille. Retourne à la France (с фр. У-хо-ди, Камилла. Возвращайся во Францию). Я почти слышу голоса родителей, ругающих меня.

Я отгоняю эти мысли. Я уже приняла решение сделать это, и не позволю своей трусости или скрытому воспитанию отговорить меня от этого.

Помещение просторное, похожее на люкс. Он разделен на две комнаты. Одна — спальня, дверь которой открыта, другая — гостиная, в которой я стою. Рядом со мной стоит круглый деревянный стол с художественной хрустальной вазой по середине.

Доминик снимает пиджак и аккуратно вешает его на один из стульев. Затем закатывает манжеты рубашки до локтя. Мои губы приоткрываются при виде его больших, сильных предплечий.

Bah alors. C’est trop chaud ici (с фр. Ну что ж. Здесь слишком жарко).

— Хочешь включить кондиционер? — спрашивает он, направляясь к шкафу и наливая себе воды.

— Что?

— Ты что-то бормотала о том, что жарко?

Он понимает по-французски? Хотя это не должно удивлять. У него есть все, что нужно, так почему бы не добавить языки к идеальному сочетанию.

И теперь я хочу услышать, как он говорит по-французски.

— Ничего, — я ерзаю на месте, потом останавливаюсь. Я не люблю ерзать.

Все еще сжимая стакан с водой, он садится на диван напротив меня. Одна из его рук откинута на спинку дивана. Ноги раздвинуты. Он выглядит расслабленным, даже безразличным, пока вращает воду в стакане. Пылающий взгляд его глаз заставляет меня сжать бедра.

— И что теперь? — спрашиваю я.

— Теперь… — Доминик показывает на меня. — Раздевайся.

Я смотрю на Доминика, который небрежно откинулся на своем месте. Он действительно это сказал. Я не выдумываю.

То, как властно прозвучали его слова, творит с моим телом всякие глупости. Мои пальцы так и чешутся выполнить его приказ.

А потом… что? Я окажусь полностью в его власти, и у меня не будет выхода.

Разве это не то приключение, которого я так жаждала?

— Сделай это за меня, — мой акцент сильнее, чем обычно.

Он поднимает бровь, продолжая пить воду:

— Я сказал тебе раздеться, Камилла. Я не говорил, что сделаю это за тебя.

Я выпячиваю грудь.

— Я хочу, чтобы это сделал ты.

— Ты снова бросаешь мне вызов, — его глаза ожесточаются. — Я не терплю, когда мне бросают вызов.

Он ставит бокал на стол. Звук минимальный, но с таким напряжением, которое сжимает мое горло, он похож на взрыв бомбы.

Доминик поднимается с естественной грацией и угрозой.

— Если я сделаю это за тебя, то придется заплатить, малышка.

Малышка.

Почему мне нравится, как это звучит?

Если я все равно останусь обнаженной, безопаснее было бы просто снять одежду, но я не собираюсь играть в безопасную игру. Сегодня я пойду на такое, на что никогда не думала, что способна. Я исследую ту часть себя, о существовании которой даже не подозревала.

Я не ботанка, у которой голова была занята только книгами. Я — авантюрная petite salope (с фр. Маленькая шлюшка).

— Обещания, обещания, — размышляю я.

Как и в лифте, глаза Доминика сужаются и темнеют. Эта перемена пронзает меня страхом и чем-то первобытным.

Он настигает меня в несколько шагов. Я вздрагиваю и ударяюсь поясницей о край круглого стола.

Не знаю, чего я ожидала, когда просила Доминика раздеть меня, но точно не думала, что он будет относиться к этому как к битве. Его пальцы впиваются в нижнюю часть майки, он стягивает ее через голову и бросает на пол. Затем расстегивает мою джинсовую юбку и позволяет ей упасть вокруг моих лодыжек. Я едва могу выйти из нее.

Каждый раз, когда его пальцы касаются моей кожи, она покрывается тысячей мурашек.

Я стою перед ним в несочетаемом черном кружевном бюстгальтере и хлопковых трусах. В свое оправдание могу сказать, что я не знала, на что подписываюсь. С таким человеком, как Доминик, я должна была знать лучше.

Темные глаза буравят меня с неистовой силой. В животе закрутились мурашки, как будто его взгляд превратился в грешные губы, которые прочертили дорожку по моей чувствительной коже.

Как будто это мой первый раз.

Я не девственница и не такая уж неопытная. Хотя до сих пор единственная, кто доводила себя до оргазма.

С дерзостью, о которой и не подозревала, я тянусь за спину и расстегиваю бюстгальтер. Доминик проводит указательным пальцем по нижней губе, наблюдая, как я снимаю бюстгальтер и бросаю его рядом с юбкой. Мои соски, украшенные бусинками, торчат, словно умоляя Доминика обратить на них внимание. Маленькая — не то слово, которым я бы описала свою грудь, но и большой ее не назовешь. Однако Доминик выглядит так, будто борется с собой, лакомиться ею или нет.