"Стоящие свыше"+ Отдельные романы. Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Денисова Ольга - Страница 55

— Совсем взрослый стал, — мама потрепала его челку и покачала головой. — Пойдем, и так ужин из-за тебя задержали.

— Это хорошо, что ты бросил университет, — сказал Иглуш, изящно откусывая кусок утиной ножки.

— И чем же это хорошо? — Зимич глянул на него исподлобья.

Племянников отправили спать (теперь их было пятеро и за ними приглядывала нянька), за столом сразу стало слишком тихо, скучно.

— Ну ты прям как из леса! — едва не рассмеялся зять. — Может, ты ничего не слышал и о Большом Расколе?

— Я и вправду из Леса. И ничего не слышал о Большом Расколе.

— Эх ты! Философ! Грядет эпоха Добра! — Иглуш как-то странно и вовсе не добро усмехнулся.

Отец посмотрел на зятя, зло сузив глаза, хотел что-то сказать, но промолчал, скомкав в руке салфетку.

— Об эпохе Добра мне как раз говорили, — Зимич пожал плечами, — но я не увидел в этой идее ничего разумного.

С лица Иглуша сползло благодушное выражение.

— Да ну? И ты не боишься говорить это мне? Капитану гвардии Храма?

Зимич слегка опешил от такого ответа, но постарался выглядеть сдержанным:

— Обычно я не боюсь говорить то, что думаю. Тем более за столом в собственном доме.

Отец скосил на него глаза и перестал жевать. Зимичу показалось, или он на самом деле посмотрел с одобрением?

— Я бы на твоем месте боялся об этом не только говорить, но и думать, — глаза Иглуша сверкнули. — Или, по меньшей мере, думал, что говорю.

«Чего бояться человеку, в одиночку убившему змея?» — мелькнуло в голове.

— Иглуш… Между прочим, Стойко — мой родной брат… — уткнувшись в тарелку, тихо сказала Ивенка.

— Ну и что? Что с того? Из-за того, что он твой родной брат, я должен позволить ему поносить Добро?

— Я пока не поносил Добро, я лишь усомнился в разумности идеи… — буркнул Зимич.

На религиозного фанатика Иглуш не был похож нисколько, но блеск в его глазах наводил на мысли о безумии.

— А сомнение в разумности идеи Добра не есть его поношение?

Отец, продолжавший комкать салфетку в руках, вдруг легко стукнул кулаком по столу и кашлянул.

— Не забывайся. Ты в моем доме. И у меня пока еще есть связи посерьезней безродного капитана гвардии Храма.

— Тата… — снова очень тихо, но с явным укором вздохнула Ивенка.

— Что «тата»? Недоволен твой муженек тем, что мой сын вернулся? А? Теперь ищет, как от наследника избавиться? Уже небось посчитал, сколько денег выручит на продаже поместья? Напрасно. Я так завещание составил, что твоему капитанишке ни грана не перепадет, — отец то ли засмеялся, то ли оскалился. И Зимич решил, что за столом не один, а два одержимых.

— Если бы я хотел, это поместье было бы моим уже давно. И вы отлично знаете, что нет у вас никаких связей. Два года назад были, а теперь — нет. Потому что все ваши покровители или на стороне Консистории, или никакие теперь не покровители. И… я устал от этих разговоров о наследстве, это смешно, честное слово.

Зимич посмотрел на Иглуша удивленно: вот так открыто угрожать тестю? Ничего не стесняясь?

Отец со злостью швырнул салфетку на стол, но промолчал. Определенно, за три года в Лесу Зимич что-то упустил… На крыльце Айды Очена разговоры о грядущей эпохе Добра не стоили выеденного яйца, казались смешными, не заслуживающими сколько-нибудь серьезного опровержения. На постоялом же дворе сказки для мужиков тоже были скорей розыгрышем, мистификацией.

С каких это пор Консистория имеет вес в Млчане? И что это за гвардия такая, что отец молча глотает угрозы и — тут Зимич не сомневался — даже побаивается своего зятя? А ведь всегда презирал его, считал, что Ивенка вышла замуж за проходимца… Определенно жалко сестренку — мечется между двух огней.

— Иглуш, не надо так…

— А как еще? Я устал от этих бесконечных намеков на мое происхождение! И, слава Предвечному, теперь мне есть чем на них ответить! Заметьте, я сквозь пальцы смотрю на приготовления к празднику колдунов в этом доме.

— Иглуш, ну почему колдунов? — Мама опустила руку с вилкой на стол. — Какая разница, что праздновать: Долгие ночи или Первое явление чудотворов?

— Разница огромная, — проворчал зять.

После этого ели молча. Отец не стал заводить разговоры с Зимичем, но после ужина позвал его к себе.

— Теперь ты видишь, оглоед, что делается? Ты видишь? Сказочником он будет! А кто этих наглецов окоротит? Наводнили всю Млчану! Гвардейцы! Консистория! Пока ты девок по углам щупаешь да по кабакам шляешься, они всё к рукам приберут! Всё! Вот такие времена настали! И ведь слова не скажи! Они и думать меня будут учить! Каково!

— И что ты мне предлагаешь?

— Как «что»? Кроме храмовников, есть еще Государь и государство! И Государю нужны верные люди, способные за него постоять!

— Ах вот ты что придумал… Считаешь, если я сделаю карьеру при Государе, то ты Иглушу рот сможешь заткнуть? Идея хороша, только карьеры при Государе я делать не стану.

— Необязательно же идти на военную службу… — Отец почему-то не стал возмущенно возражать. — Я давно присмотрел тебе место. Мой старый товарищ занимает в казначействе немалую должность и ищет себе помощника — молодого, образованного, аккуратного, из хорошей семьи, — на которого он сможет положиться. Он писал мне летом, но я даже не знал, жив ли ты.

— Думаю, он успел найти себе кого-нибудь другого.

— Не скажи. В таких делах важно окружить себя верными людьми со всех сторон, тем более в наше неспокойное время. Уверен, он обрадуется твоему появлению.

— Но я не хочу быть казначеем!

— А кем ты хочешь быть? Сказочником? Я бы еще понял твое желание сделать карьеру ученого, хотя это совершенно бесполезные люди, в этом я полностью согласен с храмовниками.

— Зачем ты тогда столько лет платил за мое обучение? — спросил Зимич, с жалостью глянув на отца.

— Потому что в те времена это было престижно. Когда я был молодым, престижной была военная служба, и отец отправил меня служить, едва мне исполнилось пятнадцать. Когда тебе было пятнадцать, Государь хотел видеть около себя ученых мужей, и я сделал из тебя ученого мужа. Только ты, распутник, презрел мои старания…

— Теперь ученые мужи снова не в моде, и ты собираешься сделать из меня казначея?

— Не вижу в этом ничего предосудительного.

— Я не буду казначеем. Можешь еще раз лишить меня наследства — я уже привык. И… Я не для этого вернулся из Леса.

— Да ну? А для чего? Бражничать и блудить? У меня нет денег, чтобы оплачивать твое распутство!

Зимич секунду колебался, прежде чем ответить, но все же ответил:

— Мне не до распутства. В Лесу я в одиночку убил змея…

Отец побледнел и откинулся на спинку кресла, стиснув руками подлокотники. А потом сказал очень тихо, дрогнувшим голосом:

— Это же сказки, сынок… Это суеверия охотников…

— Это не сказки и не суеверия. Кое-кому очень нужен ручной змей, и меня хотят сделать этим ручным змеем. Я уже знаю, кому это нужно, но хочу понять, для чего. И кто стоит за всем этим…

Отец помедлил с ответом.

— Я скажу тебе, кто за этим стоит: Храм Предвечного и его Консистория. Храмовники ищут власти, и змей был бы им очень кстати. Для того, чтобы выступить против Государя.

— И, конечно, мое место после этого — на государевой службе, — Зимич усмехнулся.

— Я этого не говорил. — По лицу отца прошла судорога.

— Не бойся, я не собираюсь превращаться в змея. — Зимич поднялся с кресла. — И все не так просто, как ты думаешь. Маме не говори, хорошо?

— Да, конечно… — пробормотал окончательно обескураженный отец.

Мама поднялась к нему, когда Зимич приготовился заснуть в собственной мягкой постели, жмурясь от удовольствия. В детстве перед сном она всегда приходила к нему дважды: в первый раз пожелать спокойной ночи, а во второй — погасить лампу. И если он еще не спал, то обязательно садилась к нему на постель и расспрашивала о том, как прошел день.

— Еще не спишь, сынок? — Фитиль лампы в ее руке был прикручен, чтобы свет не потревожил его, если он уже спит.