Не время для шуток - Усачева Елена Александровна - Страница 7
- Предыдущая
- 7/29
- Следующая
– Там нет ничего. – Олеся смело смотрела в глаза учителю. – Мы о вечеринке договаривались.
Юрий Леонидович демонстративно долго разглядывал сначала сложенную записку, потом раскрыл ее и внимательно изучил корявые буквы.
– А вдруг это любовное послание? – притворно ахнул Васильев.
– Или секретный код от сейфа в швейцарском банке, – поддакнул Быковский.
Притихшие ребята довольно зашевелились.
– СПТ – это что? – с въедливостью следователя поинтересовался математик.
– Специальная пиротехника, – не раздумывая, выпалила Олеся. – Мы петарды запускать будем.
– И гранаты бросать, – тут же добавил Васильев.
Класс загудел.
– Ну-ну, – протянул Червяков, бросая записку на свой стол.
– А можно бумажку обратно? – набралась храбрости Маканина.
– Зачем она тебе? – Юрий Леонидович, казалось, ждал этого вопроса. – Ты же все узнала.
– Мне надо ответ написать. А пишут обычно на обороте.
– Нет уж, результат этого эпистолярного жанра я оставлю у себя, чтобы потом узнать, кто у вас в классе любит шифровки. А тебе – на, возьми листочек и пиши свой ответ.
– Спасибо. – От волнения руки у Олеси тряслись. – Я и так отвечу, что пойду.
Маканина на негнущихся ногах прошла к своему месту, подняла листочек с контрольной, встретилась глазами с испепеляющим взглядом Курбаленко и упала на стул.
Над склоненными головами пронеслось дребезжание звонка.
– Ты это специально сделала, да? – бушевала Лиза на перемене. – Не могла незаметно записку открыть?
– Вы меня закидали этими записками! – не уступала ей Олеся. – Не успела я Галкину ответить, как твоя пришла.
– Ага! – В Лизиных глазах появился нехороший блеск. Если бы она была оборотнем, то это стало бы верным признаком того, что она сейчас превратится в волчицу. – Значит, Сереженьке ты ответила, а из-за моей записки целый спектакль закатила!
– Я – спектакль? – Маканина опешила. – Ничего себе заявы! Ты бы еще свою записку самолетиком по классу пустила и ждала, что никто ее не заметит.
– Если тебе Галкин дороже меня…
– Да никто не дороже…
– Ладно… – Казалось, Курбаленко от ярости сейчас задымится, как раскаленная сковородка.
– Что ладно? – Олеся тоже начала злиться. – Не нравится, спрашивала бы у Быковского, у него всегда все получается. Он вон какой везунчик…
Но Лиза уже уходила, возмущенно топая каблучками.
Когда Курбаленко скрылась на лестнице, Олеся вспомнила, что не привела главный аргумент. Списать-то Лиза успела! Но говорить об этом было уже поздно – второй раз затевать спор на эту тему не стоило.
Маканина крутанулась на пятках, чтобы вернуться в класс, и столкнулась с выходившим Галкиным.
«Его только не хватало!»
– Ну, это, спасибо, – пробасил он. – Это, с меня причитается…
– Засунь свое спасибо, знаешь, куда? – выпалила Олеся и испугалась. Она так никогда с Галкиным не разговаривала. А если он ответит? Или еще того хуже – драться полезет, вот разговоров-то потом будет…
Но Серега только хмыкнул и пошел прочь. Интересно, чему он был так рад? Хотя с его радостями все было понятно. Написал контрольную, уже счастье. По шее не получил – счастье вдвойне. Сам кому-нибудь накостылял – вся жизнь удалась.
Маканина заметила, что сидит, сжав кулаки. Она злилась. На весь свет. И, наверное, в первую очередь – на себя.
Курбаленко всю перемену делала вид, что Маканиной рядом нет. Ну и пусть дуется. «Муха злится на арбуз, что не лезет в брюхо».
Следующий урок прошел спокойно. Олеся только отметила, что исчез Галкин. Что-то она стала на него много внимания обращать. Не к добру это. Впрочем… После сегодняшнего скандала грех лишний раз не посмотреть в его сторону.
– Сидоров! Вот чем ты занимаешься в то время, когда весь класс решает задачу синтаксического разбора сложноподчиненного предложения?
Русичка застыла над Генкой, и Сидорову ничего не оставалось, как вытащить книгу из-под парты.
– Что у тебя там?
Маленькая худенькая учительница русского языка болезненно воспринимала малейшее невнимание на уроке. Сидорова она терпеть не могла. Пару раз он поймал учительницу на ошибках, к тому же постоянно спорил с ней о трактовке того или иного литературного образа. Один раз он встал и наизусть пересказал параграф из учебника о «Капитанской дочке» Пушкина, тем самым показав, что всю информацию русичка черпает оттуда. Учительница на него обиделась, вкатила двойку и в очередной раз подняла на педсовете вопрос о Генкином переводе в старшие классы – там не было русского, а литературу вел другой учитель. Сидоров переходить отказался, а русичка с тех пор постоянно искала повод, чтобы как-то Генку задеть. Благо возможностей таких у нее было предостаточно – Сидоров совершенно не вписывался в школьную систему.
– Ну, и что там у тебя? – Она вгляделась в яркую некрасивую обложку книги. – Пелевина читаешь? Хорошо. А что у тебя с русским языком?
– Галина Георгиевна, – легко заговорил Генка. Он никогда не стеснялся учителей, не боялся их гнева или наказаний. – Синтаксический разбор предложения – это бесполезное занятие.
– Так, так, – закивала в такт его словам учительница. Мол, что ты еще придумал?
– Он только усложняет понимание основополагающих законов русского языка. К пунктуации разбор предложения не имеет отношения. А все эти придаточные – просто притянутая за уши система. Это все, конечно, интересно. В теории. Но к практике, извините, не применимо.
Васильев громко хохотнул.
– А я-то смотрю, у меня ничего не получается, – хлопнул он себя по лбу. – А это все из-за неприменимости!
– Высказался? – Галина Георгиевна грозно раздувала ноздри, сдерживаясь, чтобы не закричать. – Что же, в таком случае тему эту ты будешь проходить самостоятельно. – Генка с готовностью потянул к себе портфель. – В кабинете директора! Что за наглость! – пошла она по проходу к своему столу. – Совершенно страх потеряли. Ничего не боятся! Хамят в открытую! И это вместо того, чтобы учиться! Что стоишь? – повернулась она к Генке. – Вон из класса!
Сидоров какое-то время постоял на месте, с легкой улыбкой глядя в спину учительницы.
– «Вон из класса» – эллиптическое предложение в повелительной форме, – пробормотал он, пряча книгу в портфель. – Только это нам ничего не дает.
– Ты что! – зашептали Генке со всех сторон.
Сидоров повернулся, посмотрел почему-то на Маканину и, легко бросив: «Надоело!» – вышел из класса.
– А вы что на меня смотрите? – бушевала учительница. – Работайте! И только попробуйте мне перепутать придаточное – цели и причины.
«Странные все какие-то последнее время, – подумала Олеся. – Словно не осень, а весна. Шумят, ругаются. У всех крыши посносило. Скоро драться начнут». И она уткнулась в безобразно длинное предложение Толстого. И кто только учил его писать такие невозможно нудные тексты? Тут же, пока продерешься сквозь все его запятые и доплетешься до конца, уже забудешь, о чем он в начале фразы говорит. Надо писателям запретить писать такими длинными предложениями. «Он сказал». «Она пошла». И этого достаточно. А то напридумывают…
Хлопнула дверь – Генка ушел. Теперь ему никто не помешает читать книгу. Устроится где-нибудь на подоконнике и спокойненько дождется звонка. Хотя зачем ему ждать? Русский – последний урок. Можно и домой идти.
Через двадцать минут прозвенел долгожданный звонок. Олеся поискала глазами Курбаленко. Та стояла около Рязанкиной, повернувшись к Маканиной спиной. Ксюша сложила свои вещи в сумку, и они вместе вышли из класса. Васильев вышагивал следом. В любое другое время девчонки не стали бы его терпеть, но сейчас у них явно появились общие интересы. Уж не замышляют ли они что-нибудь против Олеси?
Маканина дождалась, пока все уйдут. Она надеялась, что Лиза все-таки вспомнит о ее существовании и вернется. Не может же их многолетняя дружба вот так кончиться? Годами жили интересами друг друга, обо всем рассказывали, всем делились, и вдруг все резко оборвалось.
- Предыдущая
- 7/29
- Следующая