Мы, Мигель Мартинес. Накануне (СИ) - Тарханов Влад - Страница 8

Надо сказать, что не всё так получилось, как хотел Иосиф Виссарионович. Когда вопрос награждения обсуждался на Политбюро, практически все поддержали решение введения звания «Героя социалистического труда». Как поддержали и представление на награждение товарища Кольцова этим званием. Вот только так же практически единогласно проголосовали за то, чтобы первым в списке удостоенных этой награды значился товарищ Сталин. Единственным воздержавшимся при последнем голосовании оказался сам товарищ Сталин. Можно сказать, что именно так и создавался культ личности, но ведь строился этот культ именно вокруг Личности, а не так, как происходило потом — вокруг политических пигмеев, вроде того же Хрущёва. Впрочем, эти славословия вождя не расслабляли. Были у него данные, что именно в тридцать седьмом произошёл заговор молодой партийной бюрократии, направленный на некоторое ограничение планов генсека партии. В ТОЙ ветке истории Конституция была принята в декабре тридцать шестого, но, по мнению Иосифа Виссарионовича, она не смогла сделать главное — отделить партийные органы от управления государством, он же хотел, чтобы партия занималась исключительно вопросами идеологии, ограничив ее контрольные и управленческие полномочия. Ибо партийная бюрократия становилась силой, претендующей на звание нового класса, элитой элит, фактически, сермяжной аристократией. И никакие классовые подходы не спасали от перерождения рабочих и крестьян в управленцев — хозяев жизни. И это при том, что реально управленцев, которых попаданец называл «менеджерами» — англицизм, который вождю не понравился, реально толковых управленцев катастрофически не хватало!

Обстановку в стране мониторили не только по линии НКВД, но этим весьма плотно занималась служба аналитического отдела под началом Меркулова. И да, новые бюрократы были недовольны даже планами того, что Сталин хотел провозгласить окончание Гражданской войны и начало гражданского мира с массовой амнистией участников белого движения (правда, далеко не всех, только тех, кто не был замечен в репрессиях мирного населения и зверствах по отношению к военнопленным). Правда, мысль о том, что надо перейти от курса на мировую революцию к защите завоеваний социализма в отдельно взятой стране — СССР, воспринималось этими товарищами более чем адекватно: у них не было больших заслуг в революции и гражданской войне, а именно при мирном строительстве их способности и дали им возможность выдвинуться на руководящие посты. Но вот потеря власти через контроль производства: промышленного и сельского для них было что серпом по яйцам. Вот и возникали периодически разговоры о том, что Сталин уклоняется куда-то не туда, что надо помочь товарищу Сталину избавиться от помощников, которые советуют ему идти куда-то не туда. Более того, некоторые товарищи даже стали выдвигать тезис об обострении классовой борьбы даже в условиях победившего социализма. И они были правы. Только классом, который эту борьбу разжигал — был класс молодых партийных бюрократов. Благодаря широкому внедрению звукозаписывающей разведывательной аппаратуры, Меркулов давал вождю прослушать самые показательные беседы его будущих оппонентов. Было только два отличия: за спинами будущих заговорщиков не стояли органы — НКВД плотно контролировалось Кировым, который провел еще одну чистку, почти полностью избавив наркомат от выдвиженцев Ягоды. И Ежов был низведен до третьесортного партийца. Правда, он и оказался одним из вдохновителей бюрократической оппозиции. Плюс аналитический отдел, который имел свою группу исполнителей, заточенных на «тихое» устранение слишком зарвавшихся противников режима.

Вот, совсем недавно, видный партийный деятель, соратник товарища Ленина, бывший руководитель Коминтерна, товарища Зиновьев, перенес обширный инфаркт миокарда. Почти десять дней врачи боролись за его жизнь, приезжали профессора из Германии, когда же медики стали говорить, что товарищ Зиновьев пошёл на поправку, какое горе! Повторный инфаркт, и тут уже медицина оказалась бессильна. Какое горе! Какая трагедия! Какой светоч мысли нас покинул! Какой великий человек лежал в гробу! Я лично стоял в почетном карауле и даже нес гроб… немного.

А еще я предполагаю, что возникнет возмущение национальных партийных организаций, потому что в Конституции будет закреплен принцип окончательного отказа от права этих образований на самоопределение и отделение от общего государства. СССР — останется. А вот выход из него, как говаривал Пятницын устами Кольцова «фигвам — народная индейская изба». И к этому тоже надо быть готовым. Потому что окраинные нацики обязательно голову поднимут. И тут их, эти буйные головы, надо будет срубить. Жёстко и даже жестоко. Как-то интересно, что словечки попаданца попали в его речь. Вождь это опять отметил и удивленно хмыкнул.

Впрочем, сегодня ему предстояло решить еще один кадровый вопрос. Человек. которого он вызвал, уже почти двадцать минут мариновался в приемной. Прежде, чем его пригласить на беседу, Иосиф Виссарионович открыл папку с материалами, предоставленную Кировым. Он даже планировал на эту беседу пригласить Сергея Мироновича, но потом передумал. Решил освежить память. Так, сомнение в курсе товарища Сталина. Нет, не в отказе от мировой революции, а о роли партии. И еще… надо понимать национальные окраины, больше полномочий органам власти на местах. Ограничение власти центра, только стратегические позиции. Больше свободы — экономической! Ага! Хорошо, что не свободы как свободы! Вообще и в общем. только экономической. Мол, планирование центра наносит хозяйствам республик вред, поскольку только они, на местах знают, как и что развивать. Ладно. Пусть Поскрёбышев его приглашает. Закрыл папку. Дверь открывается.

— Здравствуйте, товарищ Сталин!

— Здравствуйте, товарищ Берия! Присаживайся.

Было заметно, что Берия нервничает. Он не знал, по какому вопросу его вызывают, поэтому прихватил с собой довольно толстую кожаную папку с самыми разными бумагами, только зря. Во время этого разговора бумажки не понадобятся. Не о них будет разговор. И даже не о том проекте, который Берия сейчас курирует.

— Скажи, геноцвале, с каких пор ты стал сомневаться в гениальности товарища Сталина?

А геноцвале сразу побледнел, да. такой вопрос — он ведь под расстрельную статью тянет. И не только себе такой приговор подписывает.

— Товарищ Сталин, в вашей гэниальности я нэ сомневался, вот о том, что ви можете ошибаться — думал. Но у вас и ошибки гэниальные!

Тут вождь не выдержал и рассмеялся. Вот уж хитрый жук, даже тут вывернуться пытается! Отсмеявшись, поинтересовался:

— И в чём ошибается товарищ Сталин?

— Товарищ Сталин, это мне так кажется, но я не гэний, я тоже имэю право ошибацца.

— Вах, давай без этого. По делу давай.

— Товарищ Сталин, с экономической точки зрэния дэятельность Госплана — это прэступление! Он совершенно нэ учитывает особенностей на мэстах! Так нэльзя. Каждая рэспублика, каждый объект тянет на сэбя одеяло, а Госплан их мнение игнорирует. Правильно игнорирует. Толко это ведет к тому, что на местах зреет нэдовольство Госпланом. Надо по-другому этого работу строить. Чотбы сначала учитывал, что хотят мэстные товарищи, а потом планы дэлал. Тогда развитие будэт быстрее. Лючше!

— И что еще?

— А еще, товарищ Сталин, ходят такие разговоры, что партия нэ будет руководить хозяйством. Но так нельзя! Зачем тогда рэволюцию делать било? А если нэ будет партийного руководства, то опять рабочими буржуи будут крутить. Нэправильно это! Тэ еще наруководят!

— Скажи, Лаврэнтий, ты вот — буржуй?

— Нэт, товарищ Сталин, моё происхождэние самое что ни на есть…

— А вот в душе ты буржуй, товарищ Берия! Потому что отрицаешь роль Госплана в руководстве экономикой. То, что ты мне твердишь, это основы рыночной экономики, когда «рынок всё порешает».

Вот, опять фразу попаданца ввернул. Ничего, он меня в плагиате обвинять не будет, надеюсь. А что ты, товарищ Берия, так побледнел? Почувствовал холод Сибири? Нет, дорогой мой, у тебя тут только два пути — или в когорту моих верных товарищей, или в могилу. Третьего не дано!