Монстр сдох - Афанасьев Анатолий Владимирович - Страница 34

• Предыдущая
• 34/78
• Следующая

— Шахов, мерзавец, вляпался в грязную историю.

С этими спецклиниками, с маньяком Поюровским, с экспортом сырца. Я останавливал его, не лезь, игра не стоит свеч, слишком чревато, но ты ведь знаешь Леньку. Вырвавшийся из загона скот. Все они одинаковые.

Впрочем, я тоже не подозревал, что нишу контролирует Самарин.

— Ты уверен?

— Леонид намекнул по телефону. Он знал. Его предупредили.

— Господи помилуй! — только и нашелся Семен Гаратович и начал шарить по столу в поисках сигарет.

Сумской пододвинул ему серебряную сигаретницу, и тот жадно задымил, забыв о запущенной эмфиземе легких.

— Зачем тебе это надо было, Борис? Чего не хватало? Шахов! Разве я не предупреждал, вспомни? Гребет не по чину, аппетит непомерный, обязательно проколется, разве это не мои слова? Вы же никого не слушаете, вам только — дай, дай, дай! Ах гаденыш! И отец у него такой же точно. Проклятая семейка! Голодранцы вонючие! Из грязи в князи, а в башке труха. Не понимаю я вашего поколения, Боря, нет, не понимаю. Вроде все вам дали, а вам все мало.

— Нельзя так волноваться, Семен.

Кривошеев испуганно схватился за пульс, сверил с настенными часами. Сокрушенно покачал головой.

— Что уж теперь… И все же, какова степень твоего участия? Это ведь тоже имеет значение.

— В том-то и суть, что не имеет. Банк субсидировал Шахова. Этого достаточно. Вы же знаете, каким образом Самарин решает подобные конфликты. Полная прополка, больше он ничего не признает. Кстати, вы знакомы с ним лично?

— Боже упаси… Думаю, Боренька, речь все-таки идет только о размере откупного. Шахов — это намек, предупреждение. Возможно, чересчур энергичное, но в духе, так сказать, оппонента. Он не привык, чтобы заступали на его территорию, и я его, честно говоря, понимаю. Весь вопрос в том, как повести торг. Если действовать с умом… Проще всего выйти на Иудушку Шерстобитова.

С горькой улыбкой слушал Сумской жалкий лепет матерого хищника, старшего товарища. Никогда он не видел его таким испуганным, и вот довелось. Мало того, что старик закурил, так еще добрых полчаса не жаловался на здоровье. Толстые влажные губы подрагивали, как у пьяного.

— Все пустое, Семен Гаратович, вы это понимаете не хуже меня. С Самариным сговориться нельзя. Зачем ему деньги, у него весь мир в кармане. Жажда абсолютной власти — вот что им движет. Если повезет, он ее получит. В этой проклятой стране преуспевают только выродки. Умных, талантливых людей рано или поздно втаптывают в грязь. Черт возьми, как я устал от всего!

Не совсем к месту горячность молодого банкира не обманула Кривошеева, в его мутных глазах засветилось одобрение, как у старой, но еще не утратившей чутье охотничьей собаки.

— Что-то уже придумал, Боренька? Хочешь потягаться с ним?

За то и ценил старика Борис Исаакович, что многие вещи тот постигал не умом, а сердцем. Особый дар, свойственный лишь избранным.

— Куда уж мне. Подо мной земля дымится.

— По следу пустил Бугу, да, мальчик? Я угадал?

Надеешься, полоумный подполковник сумеет порвать глотку зверю?

— Думаете, невозможно? Не одолею?

— Почему невозможно. Бывает, мышь валит гору.

Я бы не посмел, ты — другое дело. У тебя душа героя, я всегда это знал.

— В сущности, — задумчиво произнес Сумской, — Буга и Монстр слеплены из одного теста. У них может получиться интересный диалог.

— Как я понимаю, я тебе понадобился для отвлекающего маневра.

— Для прикрытия, — уточнил банкир. — Чтобы создать видимость паники.

Нетерпеливая Кларисса несколько раз заглядывала в дверь, приглашала к столу, а они все никак не могли наговориться. У обоих было такое чувство, что прощаются навек. Может, так оно и было. При этом они не знали, кто рискует больше: временно отбывающий или временно остающийся. У Монстра длинные руки, достанет и в Англии, если захочет. А уж старика придавит, как муху, никто и не заметит, разве что родное телевидение отзовется волнующим, сладострастным репортажем: Киселев со Сванидзей сурово корят силовые ведомства за очередной недосмотр, чтобы потешить тех, у кого голова еще на плечах. Как сказал бы управляющий кавказского филиала: при чем тут милиция, да?

— Но Буга Захарчук вам не доверяет. Как вы считаете, почему?

— Буга не из наших. Это тонкий вопрос. У него другой менталитет. Он и тебе не доверяет, поверь. Буга хороший человек, честный человек, я его люблю, но он устроен по советскому трафарету. Помнишь был такой строй — советский? Он доверяет только тем, у кого ни гроша за душой. Это христосик коммунячьей выпечки. Да, он работает на нас, пока мы платим, но в час «X» выступит против нас. Не обольщайся на сей счет.

Сумской не обольщался, ему было грустно слушать банальности. Суть исторического момента, смешная подоплека происходящего заключалась в том, что воевать приходилось со своими, а опираться в этой войне на чужих, на тех, кто никогда не станет братом по духу. Таковы правила вечной азартной игры по переделу мировых богатств, которые не менялись тысячелетиями. В смутные роковые эпохи, когда кровь лилась рекой, в выигрыше оказывался тот, кто не страшился перерезать родовую пуповину, спалить собственный дом, чтобы потом на пепелище, на обугленных костях нарастить свежее мясо новой жизни.

— Нам не доверяет не только Буга, — усмехнулся Сумской. — Чем-то мы насолили и Самарину, хотя по вашему раскладу, Семен, он нам выходит роднее родного. Или он тоже советский человек?

— Ты абсолютно прав, сынок. Самарин наш человек, но у него другой размах. Ты еще не дорос до него.

К примеру, он сейчас, я слышал, замахнулся спекульнуть Сибирью. Там даже вчерне пахнет триллионами долларов. Впечатляет, не правда ли? И все же его трагическая ошибка в том, что не разбирает, кого бьет. Лишь бы не стояли на дороге. Так нельзя. Когда-нибудь он на этом споткнется. Но нас с тобой, Боренька, это не касается. Для нас самое разумное потихоньку отойти в сторонку, если удастся.

— Удастся, — сказал Борис Исаакович. — Чутье мне подсказывает, что он пробуксовывает.

— Может, задержишься на денек? Вдруг он на Шахове остановится?

— Знаешь же, что нет. Он выкосит всю цепочку…

Где-то там Кларушка запропастилась…

Жена никуда не запропастилась, но, вопреки запрету мужа, зазвала подругу Агату, наперсницу девичьих тайн, и теперь они балдели на кухне за бутылкой «Камю». Обе раскраснелись, как помидорины на грядке. Агата с блудливым видом сосала шоколадную дулю, а его жена, сама похожая на подтаявшую конфету, нежно обнимала подругу за талию. От этой мерзкой картины у Бориса Исааковича запершило в горле, словно при катаре. Агата была одной из самых известных столичных куртизанок, прелестной, как сказки Шахерезады, и порочной, как черная месса. При одном взгляде на нее у брезгливого Бориса Исааковича начинался зуд. Он понять не мог, каким образом распутная бабенка втерлась в доверие к его простушке жене, но вот уже с полгода натыкался на нее во всех углах. Избавиться от нее было непросто, а может быть, вообще невозможно.

Раза два он травил ее крысиным ядом, подсыпанным в кагор, но могучий организм прелюбодейки легко перебарывал любую земную отраву. В ней явственно проступало ведьмино начало. На мужчин она действовала, как грозовой разряд. Ее грешное лоно истекало таинственным соком, перед которым никто не мог устоять. В этом сезоне, по слухам, за ее благосклонность схлестнулись в смертельной схватке известный военачальник и один из самых прожженных вице-премьеров.

— Ох! — воскликнула Агата, увидя его на пороге. — Пришел наш герой и кормилец. Садись с нами, выпей немного вина.

Не потеряв самообладания, Борис Исаакович изобразил на лице любезную улыбку.

— Привет, детка. Какими судьбами с утра? На метле прилетела?

— Котик, ты вроде не рад меня видеть? — она пожирала его глазами, двусмысленно облизывая шоколадку. — Отвлекись, расслабься, не дуйся. Успеешь пересчитать свои денежки. Разве можно вечно дуться, имея такую женушку. Хочешь коньяка?

• Предыдущая
• 34/78
• Следующая