Не было бы счастья - Лагутина Елена - Страница 34

Лариса сидела не дыша. Представляла себе: вот Ярослав возится между двумя стеклами, вот три человека идут по ночному проспекту, залитому электрическим светом… Ей казалось, что она знает продолжение.

— Сначала он не обратил на них внимания, ну идут и идут, смеются чему-то все трое. Потом девушка кричать начала, побежала. Парни ее поймали, конечно. Тут Слава и увидел нож. Заметался, а что делать? Они его даже не замечали, просто не смотрели в ту сторону. Попробовал витрину разбить, но стекло специальное оказалось, качественное, такое вдруг не расколотишь. В конце концов он додумался датчики сигнализации посрывать. Трех минут не прошло, милиция приехала на двух машинах — «Детский мир» грабят! Парни и понять ничего не успели, как их повязали. А Славик… ну можешь себе представить, пока милиция ехала, эти три минуты он скреб ногтями стекло и смотрел, как они убивают ту девушку.

Герман Александрович вздохнул, потер лицо ладонями. Повернул голову к окну, за которым стояла чернильная ночная тьма, снова заговорил, не отводя взгляда от темного стекла:

— Славик на суде был главным свидетелем. Эти парни, Кармановы, выбирали на танцах или просто среди гуляющих девушек ту, на которой золота было побольше, цепочки там, колечки всякие… знакомились, предлагали проводить. Ребята они были видные, впечатление производить умели. Сначала гуляли, пока прохожие с улиц не исчезнут, но вроде как в сторону дома все время, чтобы никаких подозрений. А потом… Девушка эта в двух кварталах жила от места, где ее убили.

Он тяжело вздохнул, перевел взгляд на Ларису.

— Главное, у них при обыске этих ювелирных изделий почти килограмм нашли! А в милиции за два года нераскрытых дел по убийству и ограблению молодых девушек больше тридцати. Часть украшений родственники опознали, но эти подонки твердо на своем стояли — все куплено у алкашей по дешевке. Так что судили их только за последнее убийство. И то они пытались рассказать, что шли, дескать, увидели, как маньяк какой-то ножом машет, хотели его поймать, а он вырвался и убежал. Они вроде попытались девушке помочь, думали жива еще, а тут милиция налетела, да и повязали их, ни в чем не повинных, не разобравшись. И так они складно рассказывали, описание маньяка давали подробное, ни разу не сбились. Не знаю, может, и выкрутились бы, если бы не Славик…

Герман Александрович посмотрел на остывший чай и залпом допил его. Встал, подошел к раковине, сполоснул чашку и поставил ее на сушилку.

— А когда приговор объявили, старший, Андрей, и сказал, что Славику только и жизни, пока он в тюрьме. А вернется — найдет и убьет. Глаза у него при этом были такие… Я после этого суда год спать нормально не мог. Потом забылось постепенно. А теперь, выходит, он вернулся.

— Но что же делать? — жалобно спросила Лариса. — Нельзя же так. Его арестовать надо этого Карманова и обратно в тюрьму, он же убийца!

— Ты прямо как ребенок, Ларочка. Не так это все просто. Его сначала найти надо. Знаешь, наверное, надо мне будет завтра того следователя отыскать, который дело вел, Одинокова. Я думаю, должен он интерес проявить. Он тогда совсем мальчишкой был, ну может, на пару лет старше Славика. Такое это было на суде странное ощущение — все примерно одного возраста, но с одной стороны двое убийц, а с другой — следователь и мой Славик. Даже жутковато немного. И ведь у них родители вполне уважаемые люди, на заводе работали, династия трудовая у них была. Надеялись, что сыновья выучатся, тоже на завод придут, инженерами. Мать все плакала…

Лариса была уверена, что не сумеет заснуть этой ночью, но около четырех часов начала клевать носом, и Герман Александрович отправил ее в комнату Ярослава, на его диван.

Утром, ровно в семь, они уже топтались в больничном коридоре. Никуда их, разумеется, в такую рань не пустили. Правда, после некоторых переговоров, которые умело провел Герман Александрович, дежурная сестра в реанимации разрешила на цыпочках зайти в коридор и посмотреть на Ярослава через стекло бокса. Он все еще спал, но уже не производил впечатления человека, находящегося в глубоком обмороке. Если бы не мудреные медицинские приборы, окружавшие его (впрочем, большинство из них были выключены), то и вовсе не казался бы больным — спит человек и спит себе.

Немного успокоенные, Лариса с Германом Александровичем вернулись в общий коридор. Сидели, негромко обсуждали планы на день. Сначала, естественно, надо было дождаться врачей, потом конца обхода. Если Ярослава действительно переведут в общую палату, туда уже можно будет зайти, помочь ему устроиться.

Герман Александрович с сомнением посмотрел на большой пакет, стоявший у его ног:

— Зубная щетка, паста, мыло, полотенце, бритва… вроде ничего не забыл. Ладно, если что, съезжу домой, привезу.

С половины девятого начали подходить врачи. Тот молодой, что вчера делал операцию, узнал Ларису, подошел к ней:

— Вы не торопитесь? Тогда подождите немного, сейчас я посмотрю, как там дела…

— Вернулся он минут через двадцать, очень довольный.

— Сто тысяч по трамвайному билету! При стрельбе почти в упор с таким минимальным ущербом для организма! После обхода переводим его в общую, денек еще понаблюдаем, а завтра-послезавтра можно уже и на выписку. Чего казенное белье пролеживать, — подмигнул он.

Начался обход. В коридоре стало более многолюдно — родственники, которые пришли навестить больных с утра, вышли из палат. Вскоре Лариса увидела еще одно знакомое лицо — в дверях показался вчерашний милиционер. Он тоже заметил ее, подошел, поздоровался, с интересом взглянул на Германа Александровича, потом вопросительно па Ларису.

— Садитесь с нами, — подвинулась она. — Познакомьтесь, это отец Ярослава, Герман Александрович Козырев. А это… э-э… — Ее рука неуверенно застыла, указывая на милиционера. Как его зовут. Лариса не смогла бы вспомнить даже под страхом смертной казни.

— Серегин, Александр Николаевич, — четко представился тот.

— Да-да, Александр Николаевич, — пробормотала смущенная Лариса. — Извините.

— Да о чем речь? Вы вчера такого натерпелись, что удивительно, как в лицо меня запомнили. Скажите лучше, что врачи говорят? Можно будет потерпевшему несколько вопросов задать?

— Наверное, да. Только… я теперь знаю, кто это был и почему он стрелял. Герман Александрович, расскажите!

— Одну минуточку. — Серегин вытащил из кармана ручку и пристроил на колене большой блокнот. — Я вас внимательно слушаю.

Герман Александрович коротко, без отступлений, изложил историю одиннадцатилетней давности. Достал было из кармана листок бумаги и начал диктовать относящиеся к делу фамилии и даты, которые специально выписал вчера ночью, потом спохватился: «Что это я!» — и отдал листок Серегину. Отдал ему и портрет Андрея Карманова.

— Одиноков, говорите… — задумчиво протянул Серегин, разглядывая рисунок. — Сам я лично с Виктором Васильевичем незнаком, это другое отделение. Но думаю, что…

— Так, так, так! Все заинтересованные лица в сборе! — Это вернулся врач. — И так заняты разговорами, что даже не заметили, как вашего больного в палату перевели! Номер восемь, вон там. — Он махнул рукой в конец коридора. — Можете к нему зайти, только не все сразу. И имейте в виду, состояние у него хорошее, но при этом всякое утомление может вызвать нежелательные последствия. Всем понятно?

Обращался-то он вроде бы ко всем, но смотрел только на милиционера. Впрочем, того это не смутило.

— Понятно, — миролюбиво сказал он. — Наверное, пусть родственники сначала зайдут, поздороваются, а потом уж я. Ненадолго.

День в итоге получился очень суетливым и, как выразилась вечером Лариса, вернувшаяся ночевать к Герману Александровичу, «беговым». Первым делом они поговорили с Ярославом и убедились, что у него все в порядке, а он, в свою очередь, удостоверился, что и у них все хорошо. Серегин в это время под неодобрительные взгляды сестер оккупировал телефон в ординаторской. Он довольно быстро отыскал Одинокова, и они вдумчиво и с пользой побеседовали. Потом он действительно совсем недолго поговорил с Ярославом и увез Ларису, как «единственную транспортабельную свидетельницу преступления», на встречу с Виктором Васильевичем.