Не было бы счастья - Лагутина Елена - Страница 36

Ярослав действительно задремал, и Лариса, на цыпочках пройдя по комнате, чтобы взять сумочку, поманила за собой Германа Александровича, устроившегося с книгой в кресле, стоящем в комнате сына.

— Я сейчас на занятия, — негромко объяснила она, — но часам к шести вернусь. Хлеба я куплю, а что-нибудь еще нужно?

— Сметаны возьми. И не задерживайся, хорошо?

— Хорошо, — кивнула она и выскочила за дверь.

Когда Ярослав проснулся, Герман Александрович все еще сидел в кресле и читал. Впрочем, заметив, что сын открыл глаза, он тут же отложил книгу.

— Ну как ты?

— Да ничего. — Ярослав попробовал легонько пошевелить плечом. — Болит, конечно, но вполне терпимо. А Лариса где?

— На занятия побежала, к шести обещала вернуться…

Ярослав тут же посмотрел на большие круглые часы, висящие на стене, и, слегка приподнявшись, поправил подушку.

— Значит, говоришь, она здесь ночевала? — Он с удовольствием обвел взглядом комнату.

Следы пребывания Ларисы заметить было несложно. Небрежно брошенный на спинку кресла халатик, у стены, за дверью, большая сумка, а на столе толстая книжка на английском, та самая, которую она читала последнее время.

— Я рад, что ты с ней подружился.

— А уж я-то как рад, — проворчал Герман Александрович. — Знаешь, Славик, она так за тебя переживала. И вообще, если тебя интересует мое мнение, Ларочка очень славная.

— Интересует, — улыбнулся Ярослав. — Но я и так понял, что ты считаешь ее славной. Ты заметил, что говоришь ей «ты»?

— Серьезно? Нет, не заметил. Вроде бы сначала мы были на вы… даже не заметил, как это получилось. Но она, кажется, не против? И ты тоже?

— Разумеется. Честно, папа, я просто счастлив, что самые близкие мне люди… в общем, ты понимаешь.

Герман Александрович кивнул. С минуту оба молчали, потом снова заговорил Ярослав:

— Папа, а ты не знаешь, там салата не осталось? А то есть что-то хочется.

Лариса вернулась ровно в шесть. Метнулась было сразу на кухню, но оказалось, что торопиться ни к чему — Герман Александрович уже пожарил картошку. Впрочем, Ярослав ее с кухни не выпустил:

— Мой руки, и садимся за стол. Еле дождались тебя, есть охота…

— Это что-то жуткое, Ларочка, — комично пожаловался Герман Александрович. — Он все время просит есть!

— Значит, выздоравливаю, — авторитетно заявил Ярослав, наполняя свою тарелку. — Л калории необходимы организму для восстановления.

— Положите и мне калорий, — попросила Лариса. — Кажется, мой организм тоже хочет немного восстановиться.

— Да сколько угодно, Ларочка!

— Ага, — с набитым ртом проворчал Ярослав, — как ей, так сколько угодно, а родного сына каждым куском попрекаешь. Неравнодушен ты к хорошеньким женщинам, папа, вот что я скажу!

— Естественно, — невозмутимо согласился Герман Александрович и подмигнул поперхнувшейся от смеха Ларисе.

Чай, свой фирменный, тоже заваривал и подавал Герман Александрович, но «спасибо» за ужин мужчины снова оба сказали Ларисе. Может быть, для того, чтобы с чистой совестью смыться с кухни, оставив ее наводить порядок.

Когда, управившись, Лариса присоединилась к ним, уже был включен телевизор, шли вечерние новости на втором канале. Тихие радости обыкновенного семейного вечера. Она хотела пройти в комнату, где провела последние две ночи, — собрать вещички, но Ярослав поймал ее за рукав, усадил на диван рядом с собой, положил здоровую руку на плечи, не то обнимая, не то придерживая. Лариса не стала вырываться. Это было так прекрасно, расслабиться на полчасика, чувствуя его так близко, совсем рядом с собой. После российских посмотрели губернские новости, ничего интересного, слава Богу, не было — ни взрывов, ни убийств, даже пароход с самолетом нигде не столкнулись. Сумерки за окном сгустились, еще немного — и станет совсем темно. Лариса пошевелилась, попыталась встать:

— Ладно, мне уже пора, а то совсем…

— Куда? — Рука Ярослава надавила ей на плечи, не давая подняться.

— Мне домой надо…

— Ага, помню, попугая кормить, — кивнул Ярослав. — Жаль птичку, но ничего не выйдет, я тебя не пущу.

— Слава, но это же неудобно, — зашептала она, покосившись на Германа Александровича, который решительно отвернулся от них и теперь внимательно вглядывался в экран, где как раз начался блок рекламы. Очередная девица элегантно демонстрировала подмышки, убеждая человечество в преимуществах употребленного ею дезодоранта.

— Ничего неудобного. — Он даже не подумал понизить голос. — И вообще, я уже привык к мысли, что ты остаешься.

— А ты отвыкни. Мне ведь теперь даже спать негде будет. — Лариса почувствовала, что начинает неудержимо краснеть.

— К сведению некоторых, мой диван прекрасно раскладывается. Даже с учетом твоей привычки разворачиваться во сне поперек постели, места нам обоим хватит.

— О чем ты говоришь! — Она вспыхнула так, что чуть слезы из глаз не брызнули.

Ярослав завороженно смотрел на нее.

— Лариска, теперь я знаю, почему я в тебя влюбился! В жизни не видел женщины, которая так краснеет!

— Слава, как ты можешь так, при отце… — совсем жалобно пискнула она.

— Я ничего не слышу, — проинформировал Герман Александрович, упорно не сводящий взгляда с экрана. Девицу сменили резвящиеся младенцы с самыми сухими и чистыми попками в мире. — Но если мое мнение тоже считается, то я голосую «за»! Славику необходимы сейчас уход и забота. Женская рука, понимаете, Ларочка?

— То есть я должна остаться здесь в качестве сиделки?

— Если тебе так проще, — развеселился Ярослав, поняв, что она готова сдаться. — И почему тебе всегда нужны строгие определения и четкие формулировки? Как тебя вообще занесло в гуманитарии с таким математическим складом ума?

— Прекрати издеваться, а то точно останешься без сиделки!

— Молчу! — Он прижал ее к себе.

Лариса тихонько вздохнула. Приличия, конечно… но если быть честной, то меньше всего ей сейчас хотелось уходить, да и не только сейчас. Ей хотелось остаться в этом доме и с этим мужчиной насовсем.

Насовсем или нет, но по крайней мере временно вопрос был решен. Лариса осталась. На следующий день она вышла на работу — проводила уроки в колледже, занималась с учениками у себя дома, но вечером неизменно возвращалась в квартиру Козыревых, постепенно обживая ее. Все больше ее вещей появлялось во всех комнатах, и Ярослав просто млел от счастья, глядя на высовывающиеся из-под дивана тапочки, на косметичку, брошенную на подоконнике, на вешалки с платьями, все более теснившие его одежду в шкафу.

На кухне, кроме фартука с оборочками, появилась масса каких-то приспособлений для мытья посуды — всякие губки, щеточки, специальные гели и чистящие порошки. Герман Александрович, обходившийся до сих пор обыкновенной тряпочкой и мылом, удивленно приподнимал брови, но не спорил. Он мудро решил, что раз она все это приволокла, значит, она и собирается пользоваться этими чудесами науки в дальнейшем, и больше к раковине не подходил.

На тумбочке под зеркалом в коридоре лежал целый набор массажных щеток и выстроилось полдюжины тюбиков помады. В ванной, в стаканчике, стояла третья зубная щетка, особенно почему-то умилявшая Ярослава, а на полочке в отдельной мыльнице лежало какое-то особенное мыло для лица, которое Лариса категорически запретила трогать. Естественно, Ярослав однажды намылился им, но ничего особенного не заметил — мыло как мыло. Душистое. Кроме того, еще куча всякого рода флаконов — пенки, кремы, шампуни…

— Сложное это дело — быть женщиной, — так выразил произведенное на него всем этим изобилием впечатление Герман Александрович. — Нам, мужикам, проще — побрился, причесался и — Вася!

Кроме того, Лариса по вечерам вязала. Ярослав, конечно, видел, что у нее в доме полно очень удобных, разных размеров и формы, подушечек в красивых вязаных наволочках, но никогда не задумывался о том, откуда они взялись. Как и о том, откуда на кухонных табуретках плотные, тоже вязаные, покрытия. Про подушечки Лариса не заговаривала, но вот холодные и жесткие табуреты раскритиковала и, притащив из дома целую корзинку с разными спицами-крючками и мотками разноцветной пряжи, усердно занялась плетением пестрых ковриков. На первый она потратила всего два вечера, потом, обеспечив себя удобным сиденьем, бралась за вязание, только когда смотрела телевизор.