Скажи, что любишь (СИ) - Дюжева Маргарита - Страница 5
- Предыдущая
- 5/45
- Следующая
Я не звоню. Не пишу. Всячески отвлекаю себя.
Хочется почитать книги про беременность и детишек, посмотреть игрушки и выбрать коляску, но я не позволяю себе вбивать такие запросы в поисковике, чтобы не наследить, и не оставить зацепок, по которым можно было бы догадаться о моем состоянии. Остаётся только фантазировать о том, как сложится моя жизнь без НЕГО. Наверное, здорово… По крайней мере, я пытаюсь в это поверить.
Досидев о полуночи, я все-таки отправляюсь спать. Полночи тону в тревожных снах, а утром первым делом смотрю на вторую половину кровати. Подушка не смята, простынь уныло холодна.
Он не приходил.
Закрываю глаза и начинаю считать вслух:
— Один, два, три…
Сердце еле бьется.
— Четыре, пять, шесть…
Замирает.
— Семь, восемь, девять…
Наливается тяжестью…
— Десять.
И срывается в дикий галоп.
Я так больше не могу. Хватит. Пусть Смолин хоть потонет в чужих задницах! Я не хочу об этом знать, и думать тоже не хочу.
Поэтому делаю единственно правильное в нашей ситуации. Наскоро собираюсь, бросая в сумку лишь самое необходимое, покупаю билет на самый ближайший рейс и улетаю из города.
В тот же вечер, когда я уже на побережье, удобно устроившись на шезлонге, лениво потягиваю через трубочку свежевыжатый сок и наблюдаю за тем, как волны неспешно накатывают на берег, мне приходит сообщение от Кирилла.
Ты где?
Первый порыв – не отвечать. Но мы не сопливые школьники, чтобы страдать такой ерундой. Поэтому пишу ответное:
Улетела. Вернусь в нужной дате.
И тут же контрольным выстрелом приходит равнодушное Смолинское «Ок», убеждая меня в том, что я все сделала правильно.
Глава 3
На расстоянии быть смелой и решительной гораздо проще. Я могу позволить себе игнорировать звонки отца, и не обращать внимания на его гневные послания. Он все грозиться предпринять какие-то меры, но на самом деле рычагов у него практически нет. Только деньги. И он очень сильно переоценивает стремление людей обладать ими. Мое так точно. Я ничего не хочу. Ни машин, ни квартир, ни шопоголичного безлимита, ни всего остального, чего по мнению отца я должна страстно хотеть, и что до дрожи должна бояться потерять.
Я заранее готовилась к отходу, поэтому у меня есть накопления. Никто не контролировал девочку в тратах, в результате девочка смогла скопить приличную сумму.
У меня есть машина, которую хрен у меня кто заберет.
У меня есть работа. Даже три, потому что в последние дни, стремясь излечиться от сердечной боли, я загрузила себя по полной программе. Причем работа такая, что при всех своих возможностях отец никак не сможет на нее повлиять. Разве что будет бегать по всему интернету и контролировать там всех и вся.
У меня есть квартира, которую мне оставила бабушка в обход своего деспотичного сына. Две комнаты, не центр, но и не самая окраина, а самое главное, что на другом конце города от прежней жизни, от Смолина.
Про Кирилла думать все так же больно. Правда боль из острой колющей перешла в затяжную, ноющую, и я наивно мечтаю, что когда-нибудь утром проснусь, а этот нарыв на моей душе прорвался и все прошло.
Мы почти не общаемся. Раз в несколько дней он звонит и монотонно спрашивает, как у меня дела. Я отвечаю, что все прекрасно, и на этом наш разговор заканчивается. Видать, я все еще числюсь у Кирилла на балансе в графе «жена», поэтому он проявляет вежливое внимание к моей персоне.
После каждого звонка становится тяжело дышать, и я долго сижу, уставившись мутным взглядом на его фотку на экране. Это снимок с нашей свадьбы. На нем я вся свечусь и улыбаюсь в тридцать два зуба, а Смолин скупо тянет губы в усмешке. Я тогда думала, что он по жизни такой суровый и сдержанный, а оказалось, что ему просто насрать и на меня, и на эту свадьбу. Я это поняла позже, когда увидела, как он смеется в компании, куда меня не пригласили.
Иногда мне хочется порыдать, но я запрещаю себе это делать. Иногда мечтаю позвонить ему сама и просто поговорить. Ни о чем. Но знаю, что он сошлется на занятость, прикрывая ей нежелание вести скучные беседы. Иногда наоборот хочу позвонить и сказать ему, что он конченый мудак. Но это было бы неправдой.
Смолин не плохой. Просто не мой. Вот и все.
Месяц пролетает будто в бреду. Я плыву по течению, едва успевая отмечать очередной день в календаре, и окончательно прихожу в себя только накануне важной даты.
Вот и все. Рубеж.
Море помогло, но полностью залечить раны ему не по силам. Пора возвращаться. Мой рейс поздно вечером, а в столицу я прилетаю уже за полночь, вызываю такси и еду домой. И только на полпути до меня доходит, что я по привычке назвала наш со Смолиным адрес. Адрес дома, в котором для меня больше нет места.
— Простите, — виновато улыбаюсь водителю, — я ошиблась с адресом. Мне нужно совсем в другую сторону.
Ловлю быстрый недовольный взгляд через переднее зеркало и жму плечами. Что ж, бывает. От дурных привычек не так-то просто избавиться.
Квартира встречает меня пустотой и запахом средств для уборки. Я заранее попросила подругу, чтобы та организовала службу клининга и привела мою берлогу в порядок. В итоге кругом чистота, порядок…и холод. Мне пока не уютно здесь, не получается осознать, что теперь это место – мой дом. Поэтому сплю прямо в одежде, плюхнувшись на неразобранный диван. Завтра я заберу свои вещи у Кирилла, а пока так.
Утром меня будит будильник. Он истошно вопит и бесит так сильно, что хочется швырнуть в стену, но вместо этого я лишь раздраженно хлопаю ко кнопке и иду в душ. Потом долго крашусь и привожу себя в порядок.
Обычно девочки хотят быть самыми красивыми на своей свадьбе, я же хочу быть самой красивой на собственном разводе. Тщательно замазываю темные круги под глазами, крашу ресницы так, что они становятся похожи на хлопушки, блеск на губы.
Я красивая. И отражение в зеркале это равнодушно подтверждает. Даже при большом желании не догадаешься, какая свалка у меня внутри. Разве что взгляд немного грустный. Хотя с чего ему быть веселым-то?
К назначенному времени я вызываю такси и еду в ЗАГС. Сижу на заднем сиденье, тереблю ремешок сумочки и не могу справиться с сердцебиением.
У меня развод на носу, вот-вот появится новый штамп в паспорте, а меня трясет от одной мысли, что я сейчас увижу его!
Вот не дура ли?
Дура…
В этом убеждаюсь, когда захожу внутрь и в конце коридора возле окна вижу фигуру Смолина, затянутую в костюм стального цвета. И тут же внутри все крошится, разлетается в хлам, с треском ломается на части.
Я соскучилась по нему. По человеку, для которого никогда ничего не значила.
Во рту снова горечь. К счастью, за этот месяц токсикоз утих, и я уже не бегу блевать от каждого волнения, но в животе крутит. Я невольно прикрываю его ладонью, но тут же отодвигаю руку в сторону, боясь выдать себя опрометчивым жестом.
— Привет, — подхожу к нему с ничего не значащей улыбкой.
Смолин оборачивается на мой голос, окидывает меня взглядом с ног до головы и кивает в знак приветствия.
— Как дела?
Зачем я спрашиваю? Можно подумать, он скажет правду.
— Отлично. А у тебя?
А у меня через жопу.
— По-разному.
— Готова?
— Давно.
Джентльмен в нем неубиваем. Привычным, выверенным жестом Кирилл предлагает мне локоть, и мне не остается ничего иного, как принять предложение. Мы под руку идем в кабинет, где нас разведут, и я малодушно прошу, чтобы этот путь был долгим. Мне хочется еще немного ощущать его тепло под своей ладонью.
Спустя полчаса мы уже стоим на крыльце ЗАГСа и смотрим в разные стороны.
Вот и все, наш недолгий надрывный брак остался в прошлом. Нужные подписи поставлены, штампы тоже, дверца золотой клетки открыта.
Не скажу, что ампутация прошла безболезненно, но… небеса не рухнули мне на голову, сердце, бешено сокращающееся в груди, так и не разорвалось, да и вообще мир не изменился. Наоборот, утренние облака рассосались и вышло яркое солнце.
- Предыдущая
- 5/45
- Следующая