Позволь тебя не разлюбить (СИ) - Лабрус Елена - Страница 3

Резкий сигнал клаксона заставил меня вздрогнуть и резко вывернуть руль.

Мимо, сигналя, пронёсся огромный внедорожник.

Сука, откуда он выскочил?

Я едва успела прижать машину к обочине.

— Придурок! Да, езжай, кто тебе мешает! Трасса пустая. Места тебе мало?

Я проводила глазами джип, помахавший на прощание красным игрушечным ведёрком на фаркопе. Что за дурацкая манера вешать на крюк для буксировки детские ведёрки?

Ещё и гоняют, как бессмертные!

Я остановилась на бровке. Заглушила мотор. Дёрнула ручник.

Сердце колотилось как бешеное. На приборной панели так и горел левый поворот.

— Придурок! — вырубила я поворотник.

Собиралась повернуть налево, высматривая среди деревьев знакомый съезд, а в итоге стою на правой обочине, с перепугу хватая ртом воздух.

Настроение, и без того скверное, испортилось окончательно.

Обычно я ехала в дедушкин дом на озере с радостным ощущением предвкушения. Там хорошо. Там душа отдыхает. Разворачивается, как говорил дед, и не сворачивается.

С тех пор как дед умер, конечно, многое изменилось.

Никто не ждёт меня с тёплым творожным пирогом под полосатым полотенцем. Никто не выходит встречать, подняв над головой старый фонарь. Никто, поскрипывая старым креслом-качалкой, по вечерам не читает вслух книгу, заложенную с прошлого раза потрёпанной закладкой.

Такой был у нас с дедом ритуал — читать вслух. Когда я была маленькой, читал он, а в последние годы, когда стал плохо видеть, а потом и совсем слёг — я.

Нет, смерть деда меня не подкосила, хотя из всей семьи он был самым близким мне по духу человеком. Как-то сумел он меня подготовить, настроить, что так надо, что однажды он уйдёт. Там его ждёт бабушка. Там ему будет хорошо. Поэтому я любила дом и без него.

Небольшой, уютный. С собственным причалом, обращённой к воде верандой, катером, что на зиму поднимали на специальные крепежи и запирали в сарае.

Я пыталась вернуть себе душевное равновесие, предвкушая встречу с домом, как со старым другом. Но чёртов гонщик так меня напугал, что я расплакалась.

— Козлина! — выдернув из коробки салфетку, я вытерла слёзы.

Но это я уже не про гонщика.

— Кондом ты штопанный, Езерский, — пролилась слезами жестокая правда.

Я не проронила ни слезинки, когда застала засранца с подругой в собственной спальне.

Конечно, уже бывшей подругой. Да и не подруга она мне была вовсе, так, бывшая коллега. Как тот зайчишка пустила пожить лису, пока она старую квартиру продала, а новую ремонтировала, а она решила, что всё моё — наше.

Нет, я не плакала, когда вышвыривала с балкона их вещи. Его нарядная рубашка и дорогие трусы с фирменными лейблами долго висели на тополе, развеваясь флагами.

Тогда мне было даже смешно, как великолепный Вадик Езерский снимал их с дерева позаимствованной у соседки шваброй. И ни капли не жаль.

Не жаль лису, что решила сэкономить за мой счёт. Пусть квартиру снимает.

Не жаль Езерского, которого я никогда особо и не любила. Это он всё бегал за мной. Замуж предлагал. Перспективы радужные рисовал, адвокат чёртов.

— Ещё раз тебя увижу, — кричала я преуспевающему адвокату с балкона, — с лестницы спущу.

В подтверждение серьёзности моих намерений рядом с ним грохнулся горшок с землёй.

Езерский испуганно отскочил, покрутил у виска:

— Ты ненормальная, что ли?

— Я, может, и ненормальная, а ты, сука, козёл винторогий. И это тоже забери, — швырнула я следом его цветы, что он подарил мне накануне. Прямо в вазе.

На самом деле я очень даже нормальная, даже чересчур. Хорошо воспитанная. Слишком хорошо: на книгах о любви и верности, чести и благородстве, дурацких рыцарских романах. Поэтому, наверное, и романтизировала всяких козлов. Правда, в койку с ними прыгать не торопилась. С Езерским так точно.

— Мужики идут на подвиги ради дам. Ради «не дам» не идут, — смеялась Лиса, чьи вещички тоже летели с балкона чаечками.

Это она всё подбивала: «Да сколько уже можно мужика голодом морить! Переспи ты с ним!»

— Да пошла ты! — ответила я ей, вытирая слёзы в машине, и показала средний палец.

Я не повелась. И правильно сделала. Представляю, как бы я себя чувствовала, если бы переспала с Езерским, а потом застала его с ней.

И вроде плакать было не о чем, но как-то жаль было свои глупые мечты, что ли. Я ведь всерьёз думала: может, выйти за него замуж. Чего уже ждать, когда за двадцать пять перевалило. Стерпится — слюбится. Неплохой вроде парень…

Дед учил слушать своё сердце. Но моё, увы, пока молчало, поэтому я больше умом.

Я выдохнула, расправила плечи.

Ну что, последний рабочий день закончился феерично.

И первый день отпуска, похоже, начался тоже замечательно.

Я покачала головой, завела мотор и снова выехала на трассу.

Как обычно, проехала нужный поворот. Развернулась, со второй попытки съехала на грунтовую дорогу и заведомо сбавила скорость — впереди был мост.

Река, по-весеннему полноводная, темнела сквозь едва покрытые листвой деревья. И шум воды, весной похожий на рёв, врывался в салон даже сквозь закрытые стёкла.

Весной, едва с впадавших ручьёв сходил лёд, река превращалась в широкий мутный поток, что частенько тащил за собой всякий мусор и тёк поверх деревянного моста. Приходилось ехать прямо по воде, ориентируясь лишь на торчащие из воды перила. Именно так и было две недели назад, когда я приезжала проверить дом первый раз после зимы.

Летом же реку было не узнать. Она становилась речушкой, тихой, ленивой, ласковой, блестела мелкими заводями, шуршала камышом, серебрилась прозрачным ручейком, который легко перейти вброд.

Сейчас вода хоть и спала, но это всё ещё была Река с большой буквы. Мощным течением несло ветки и целые поваленные деревья. По мосту, занесённому после паводка грязью, ехать было небезопасно.

Первое, что я подумала, увидев поломанные доски ограждения — их выломало плывшей лесиной. Потом поняла, что перила сломаны только с одной стороны, значит, что-то выломало их со стороны моста. И только потом подумала, что ограждение могла пробить машина.

Остерегаясь сразу ехать на мост, я припарковалась на дороге.

Натянула предусмотрительно прихваченные резиновые сапоги и вышла проверить, можно ли проехать, или придётся разворачиваться и ехать в объезд.

Собственно, все нормальные люди так и ездили, огибая своенравную реку по гладкому асфальту трассы, но к моему дому иначе никак: или по этой грунтовой дороге, или делать огромный крюк вдоль озера, мимо монастыря, через деревню и базы отдыха.

Громко чавкая непромокаемой обувью по грязи, я дошла до пролома.

И застыла.

Внизу под мостом, мордой вниз торчал джип.

На фаркопе краснело детское пластмассовое ведёрко.

Глава 2

— О, господи! — выдохнула я.

Придурок улетел с моста?

Я в ужасе смотрела, как река перекатывается через капот, в открытую дверь заливается в салон и медленно, но верно утягивает железную махину в стремнину.

Открытая дверь, — мелькнуло вспышкой. Водитель выбрался?

А потом я его увидела.

Мужчина лежал навзничь: головой на каменистом берегу, ногами в воде, и коварная вода понемногу стягивала его обратно.

— Держитесь! — крикнула я.

Поскальзываясь и чертыхаясь, побежала вниз, под мост.

— Эй, вы живы? — потрясла его за плечо.

Он был без сознания. Видимо, хватило сил выбраться на берег, а потом он отключился.

Я пыталась поднять его за руки, за ноги, подмышки, но он был неподъёмным.

Всё, чего я добилась — лишь слегка отвернуть его ноги от воды.

— Просыпайтесь, пожалуйста! — похлопала я его по щеке. А когда это не возымело эффекта, отвесила оплеуху.

Мужчина застонал и очнулся.

— Ох и тяжёлая у тебя рука, — скривился он, потрогав щёку. — Ты кто? — уставился на меня.

— Э-э-э… — не знала я, что ответить. — Вивьен.