Физрук-8: назад в СССР (СИ) - Дамиров Рафаэль - Страница 32

— Чудеса какие-то.

— Вы теперь будете проектировать объект на вполне официальных основаниях, — произнося это, я отворил перед ней пассажирскую дверцу, но не успела Рунге усесться, как из здания архитектурного надзора выскочила взмыленная девица и закричала:

— Эмма Францевна, вас срочно к главному!

— Извините, Саша! — смутилась супруга Карла. — Надеюсь, это не надолго.

— Ничего, я подожду.

Рунге убежала, а я от нечего делать принялся разглядывать здание учреждения, в котором она работала. По всему видно, это был старый особняк. Узорчатые металлические колонны поддерживают на входом широкий балкон, огражденный чугунными перилами, осыпающийся резной карниз, тусклые стекла высоких стрельчатых окон. Да, если в таком состоянии находится местное архитектурное ведомство, чего же ждать от других городских строений? Эмма Францевна вернулась через полчаса. Еще более взволнованная и растерянная.

— Еще раз извините, Саша! — пробормотала она, садясь рядом со мною.

— Что случилось? — спросил я, заводя движок.

— Странный сегодня день какой-то, — откликнулась Рунге спустя минут пять, после того, как я задал ей вопрос. — А ведь ничего не предвещало… С утра наш главный даже успел устроить мне разнос, а сейчас…

— А что произошло сейчас?

— Сначала сказали, что я должна поехать на объект с неким Даниловым, а это оказались вы, Саша… А потом… Главный вызвал меня к себе, красный, как вареный рак, пробурчал, что его внезапно вызвали в горисполком для отчета и велели начать передачу дел мне… Не знаю, может быть пока исполняющим обязанности, но меня назначают на его место.

— Ну так и радуйтесь! Станете главным архитектором города, развернетесь!

— Да уж, при нынешнем председателе исполкома развернешься…

— А вот увидите! Чувствую, что он задумал что-то грандиозное!

Слова эти я произнес с иронией, но Гретхен уставилась на меня с благоговейным ужасом.

— Я догадалась, — сказала она. — Это же ваша работа, да⁈

— Я всего лишь упомянул в разговоре с Максимом Петровичем ваше имя, а он, как мудрый государственный муж, тут же сделал правильные выводы.

— И все равно — это ваша заслуга, Саша, — упрямо проговорила Эмма Францевна. — Я не знаю, как вас благодарить.

— Знаете, — ответил я. — Хорошим проектом.

— Да, мне не терпится взглянуть на участок.

— Скоро увидим. А вы пока можете взглянуть на документацию. Вон там, на заднем сиденье, папка.

Она перегнулась через спинку переднего пассажирского сиденья, взяла тяжеленную папку. Развязала тесемки. Открыла.

— О, знакомый объект… Долгострой, начатый еще при прежнем председателе горисполкома… В общем в целом я представляю, но лучше посмотреть своими глазами. Главное, что успели проложить водопровод и построить канализационный коллектор с очистными сооружениями, без прямого сброса в реку, как это у нас порой любят делать…

Мы выехали за город и помчались по шоссе, по направлению к развилке, ведущей к пансионату «Загородный», только дальше, к тому месту, где Проныра одним из своих рукавов впадала в озеро. Этот рукав, без всяких изысков именуемый просто Протокой, представлял собою крохотную речушку, зимой затянутую льдом, летом скрывающуюся в зарослях лопуха и репейника, а весной и осенью сверкающую среди пожухлой травы. Протока была не широкая, но чистая. Бодро скатывалась по каменистому ложу к Русалочьему озеру, что лежало в пяти километрах от Литейска.

— Вам повезло в главном, Саша, — снова пустилась в рассуждения супруга Карла. — Выделенный вам участок с одной стороны охватывает часть берега Проныры, с другой — выходит на берег Русалочьего озера. С третьей его огибает Протока, а с четвертой он примыкает к Приозерному лесу. Правда, выходит участок не к ближнему южному берегу озера, где удобные песчаные пляжи и заводи, настоящему раю для рыболовов и отдыхающих, а к дальнему обрывистому, северному. Там черные омуты и гроты под вывороченными корнями громадных сосен.

— Вы это так красиво описываете, Гретхен, — сказал я, — что мне уже захотелось там побывать.

— Ну сейчас весной там не очень красиво, а вот летом… Подростком я частенько бывала на северном берегу… О, если бы моя строгая мама знала, где я шастаю целыми днями, она приняла бы самые строгие педагогические меры, на какие только была способна. Тем более, что северный берег пользуется у горожан дурной славой. Говорят, что во времена царя Алексея Михайловича в тех местах раскольники поставили скит, а потом сожгли сами себя. Было ли это на самом деле, я не знаю, но лет пятнадцать назад собственными глазами видела обгоревшие бревна большого сруба. Еще я слыхала, что в омутах шалят русалки, дескать заманивают одиноких купальщиков печальными песнями и могут защекотать до смерти. Эх, с каким удовольствием бы я с ними повстречалась, но русалки, по слухам, показываются только в полнолуние, ночью, а по ночам меня мама из дому не выпустила бы.

Мы с ней посмеялись. Я свернул с главной дороги к Русалочьему озеру. Не знаю, как насчет коммуникаций, а вот дорогу нормальную не помешало бы проложить. После недавних дождей ее совсем размыло и я начал опасаться, что «Волга» сядет по самое брюхо и придется рыскать по окрестностям в поисках трактора. Обошлось. Оказалось, что неподалеку от самого участка строители умудрились все-таки положить бетонные плиты. Так что почувствовав под колесами твердое покрытие, «ГАЗ-24» полетел стрелой.

Через полчаса, после того, как свернули с шоссе, мы с Эммой оказались возле деревянного забора, с колючей проволокой, натянутой поверх горбылей. Впрочем, толку от этой ограды не было никакого, потому что створки ворот перекосились и между ними была такая щель, что и слон протиснулся бы. А уж мы с архитектором Рунге — тем более. Оказавшись на территории, мы увидели бетонные плиты, сложенные громадными стопками и котлован, затянутый грязью. Дальше, за забором, виднелись верхушки сосен.

— И что здесь собирались построить? — спросил я.

— Дом престарелых для ветеранов.

— И на ветеранов не хватило средств?

— Дело не в средствах, — отмахнулась Гретхен. — На этом участке сошлись интересы партийного и хозяйственного руководства. Райком партии хотел чтобы город построил эту богадельню за свой счет, но передал ее в его, районного комитета КПСС, распоряжение. Горисполком уперся. Так они и бодались несколько лет, а стройка застыла.

— И теперь, когда участок снимут с баланса горисполкома, райкому он тоже не достанется.

— Правда, я не понимаю, на баланс какой именно организации они повесят и этот участок и саму стройку, — проговорила Рунге.

— Степанов обещал что-нибудь придумать.

— Ну и ладно… Давайте займемся делом.

И она стала обходить несостоявшуюся стройку и делать пометки в блокноте. Я слонялся без дела. Хотел было пройти к озеру, но на мне были туфли, а строительные бульдозеры разворотили почву так, что образовалась грязь непролазная. Так что пришлось глазеть издалека. Места и в самом деле красивые. От того места, где я стоял, рукой было подать и до дельты Протоки, впадавшей в Проныру, и до Русалочьего озера, что поблескивало неподалеку, и до Приозерного леса. Летом здесь и впрямь будет роскошное место отдыха.

— Если использовать готовый фундамент, что значительно удешевит строительство, — заговорила Эмма Францевна, подходя ко мне, — то здание может быть, примерно, таким…

Я взял у нее раскрытый блокнот и увидел набросок двухэтажного сооружения, второй этаж был шире первого, а по краю крыши тянулась балюстрада. Выглядело с виду скромно и вместе с тем — эффектно. Особенно мне нравились лестницы, которые по замыслу архитектора должны были спускаться с четырех сторон — к реке, к озеру, к лесу и к дороге. Окна тоже смотрели во все стороны. Никаких глухих стен. Здание было открыто воздуху и солнечному свету. Что ж, на мой непрофессиональный взгляд отличный эскиз.

— Четыре фасада, четыре центральных входа, — принялась комментировать свой замысел супруга Карла. — спальные комнаты будут расположены на втором этаже, опоясывая его. В центре — актовый зал. На первом этаже — вестибюль, столовая, служебные помещения. На крыше — солярий и зимний сад. Бассейн и стадион построим отдельно.