Война Поппи (ЛП) - Ловелл Л. п. - Страница 7

— Они смеялись надо мной.

— Знаю, знаю.

Я шевелю ногой, пытаясь избавиться от жгучей боли, и Брэндон качает головой.

— Я буду весь покрыт кровью, — фыркает он.

— Надо было позволить Коннору меня нести, — отвечаю я.

— Ой, да он бы просто уронил тебя на полпути к вершине холма. Он слишком жирный, — Брэндон запыхался, и мне становится смешно от этого. — Чего смеешься?

— Ты, наверно, так глупо выглядишь со мной на спине.

— Ага, прям как опоссум, да? — он хихикает. — Так и буду тебя теперь звать. Опоссум.

Я морщу нос.

— Почему? Эти зверьки такие страшные.

— Да нет. Они очень милые. Прямо как ты… — он замолкает на полуслове, и я чувствую, как мои щеки краснеют. Брэндон О'Кифф назвал меня милой. Это не должно меня беспокоить, но почему-то беспокоит. Это вызывает во мне гордость или радость, или… что-то еще.

— Ты прямо как один из них — вцепилась мне в спину изо всех сил, — он снова смеется.

— Ребята. Подождите… — кричит Коннор у подножия холма, запыхавшись. — Подождите…

Брэндон вздрагивает во сне, пугая меня и возвращая в настоящее. Его дыхание участилось и стало неровным. Его лоб покрыт испариной. Он перекладывает руку на кровать и стонет, и тогда я замечаю скомканную фотографию, край которой залит чем-то похожим на кровь. У меня ускоряется пульс, и я сглатываю комок, который образовался у меня в горле. Наклонившись над Брэндоном, я хватаю фотографию, мои руки уже дрожат.

На ней запечатлен темно-зеленый танк, Брэндон сидит на капоте, Коннор прислонился к боку, держа на бедре АК-47. Мое сердце разрывается пополам: увидев их двоих на войне, я снова рассыпаюсь на части. Все, о чем я могу думать, это то, как, должно быть, сильно страдал Коннор. Каково было чувствовать, что твоя жизнь подошла к такому жестокому концу, когда ты занимался тем, что любил. И потом мне интересно, что это должно было сделать с Брэндоном, потому что, в отличие от меня, ему не нужно задаваться вопросом, на что это было похоже. Он не может позволить себе роскошь неведения и защиты от мрачных подробностей, потому что он и сам пережил это.

Глава

6

Брэндон

“Hold Me Down”- Halsey

Я смотрю в прицел своей винтовки, и хотя мне нужно снизить частоту пульса, чтобы сделать выстрел, сердце стучит в груди, словно грузовой поезд, мчащийся по рельсам. Моя рука слегка дрожит. Я замираю, почувствовав прикосновение к плечу.

— Дыши, Брэн. Просто сделай вдох, — говорит Коннор.

— Я не могу, — отвечаю я, глядя в его темно-карие глаза, такие уверенные и спокойные.

— Это война, Брэн. Эти ребята, — он указывает на заброшенное здание фабрики, которую окружает наше подразделение, — они убьют сотни, если не тысячи. Они взорвут детей во имя своего дела. Это война, а на войне всегда есть жертвы. И это не делает тебя монстром.

Для него все действительно просто: правильно и неправильно, хорошо и плохо.

И вот я поднимаю винтовку, смотрю в прицел и нажимаю на спусковой крючок, наблюдая, как пуля пробивает дыру прямо в груди пожилой женщины, которую враг использует как щит. Я целился ей в плечо. Я не хотел ее убивать, но убил, и это делает меня монстром. Только что я потерял частичку своей души.

Я просыпаюсь, резко выпрямляюсь и судорожно втягиваю воздух в легкие. Простыни подо мной, как и каждую ночь, пропитаны потом. Что-то касается моей руки, и я инстинктивно сбрасываю это, хлопнув ладонью по чему-то теплому и мягкому. Когда мой разум, наконец, снова обретает ясность, я уже стою на коленях, нависая над маленьким телом Поппи, надавливая предплечьем на ее горло, прижимая ее к кровати в удушающем приеме. Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами, а ее нижняя губа дрожит. Это не война. Она не враг… Реальность возвращается, и я в панике отшатываюсь от нее к краю кровати. Сажусь, повернувшись к ней спиной, судорожно провожу рукой по волосам и пытаюсь замедлить сердцебиение. Ее не должно быть здесь, не говоря уже о моей постели. Когда это вообще произошло? Я не могу не думать о Конноре. Он всегда был хорошим человеком. Он женился на Поппи, когда им было всего по двадцать одному году, и до самой своей смерти спал только с одной девушкой. Он любил ее такой любовью, которую можно видеть только в гребаных фильмах.

Я же, с другой стороны, был плохим парнем, ходячей катастрофой, и их пара — это все, что держало меня в узде, заставляя двигаться вперед. Теперь я не более чем пылающие обломки, и Поппи стоит слишком близко к огню. Я, черт возьми, не просил ее об этом. Я говорил ей уйти.

Встав на ноги, бросаю на нее взгляд через плечо.

— Ты должна уйти, — цежу я сквозь зубы. Я злюсь на себя. Злюсь на нее. Злюсь на весь мир за то, что так сильно меня сломал.

— Брэндон, я…

— Блять, уходи, Поппи! — рычу я, едва сохраняя хоть какое-то подобие самоконтроля.

Я слышу скрип пружин в матрасе, когда она встает с кровати.

— Я не уйду. Коннор сказал мне позаботиться о тебе, черт побери.

Я зажмуриваюсь и резко выдыхаю, сглатывая комок в горле.

— Тебе не спасти меня, Поппи. Я видеть тебя не могу, — шепчу я. — Я смотрю на тебя, а вижу только его.

Она опускает голову и теребит подол рубашки.

— И я при взгляде на тебя вижу лишь его, но я не хочу отпускать это. Я чувствую его, когда я с тобой…

— Он мертв, черт возьми. Я сбежал от этого. И тебе тоже стоит.

Я выхожу из комнаты, внутри меня все разрывается на части. Коннор возненавидел бы меня за это. Причинить боль Поппи — это единственное, за что Коннор точно бы меня возненавидел.

— Да пошел ты, Брэндон О'Кифф, — кричит она дрожащим голосом. А через несколько мгновений я слышу ее рыдания.

Я не могу выносить это дерьмо: ее горе, мое горе, вину, гребаную трагедию всего того, что произошло. Мне нужно выпить. И я практически бегу на кухню и открываю шкафчик. Хватаю бутылку виски и прижимаю ее к губам, делая глоток за глотком, и чувствую облегчение, когда пылающая жидкость обжигает горло и оседает в желудке.

Поппи влетает за мной на кухню. Я не обращаю на нее никакого внимания и просто продолжаю пить, наблюдая, как пузырьки воздуха поднимаются вверх от горлышка бутылки.

— Можешь злиться сколько угодно, — говорит она, выдергивая у меня бутылку. Жидкость проливается мне на рубашку, и часть стекает на пол. — Но я никуда не уйду.

Я пытаюсь отнять у нее бутылку, но она разбивает ее о стену. Стекло разлетается вдребезги. А виски стекает по чертовой стене.

Во мне начинает закипать гнев, и я срываюсь, набрасываясь на нее и прижимая к стене, пропитанной алкоголем. Стекло хрустит под моими босыми ногами и врезается в кожу, но я наслаждаюсь этим. Боль — единственное, что напоминает мне о том, что я жив.

Ее легкое дыхание касается моего лица. Эти серые глаза, цвета грозового неба, смотрят в мои, такие чертовски невинные и добрые.

— Что ты, черт возьми, хочешь от меня? — ору я. Она стоит неподвижно, ее руки напряжены. — Хочешь, чтобы я, блять, спас тебя, Поппи?

Я смеюсь и сильнее сжимаю ее плечи.

Она закрывает глаза, на ее ресницах собираются слезы.

— Нет, — произносит она. — Думаю, это мне нужно спасти тебя.

— Я не нуждаюсь в спасении, Опоссум, — усмехаюсь я. — Дьявол присматривает за тем, что принадлежит ему, а я далеко за пределами искупления..

Я отпускаю ее и отступаю на шаг, прислоняюсь к стойке. Я просто хочу, чтобы она ушла. Ее пребывание здесь ощущается слишком болезненно. Слишком реально. Слишком много всего. Я принял свою судьбу, расплачиваясь грязными боями и теряя себя в доступных кисках и выпивке. Я почти убедил себя, что Коннора никогда не существовало в моей жизни, что все до настоящего момента было не более чем сном. Почти…

Она смотрит на меня, потирая красную отметину от моей хватки на правой руке.

— Тогда забери меня с собой на дно, — кричит она надломленно и сползает вниз по стене.

Стекло хрустит под ней, и она закрывает лицо своими маленькими ладонями. Бриллиант на ее обручальном кольце переливается на свету, и это будто еще один проклятый нож в моем сердце, потому что она не отпустила его. Нисколько.