Пошел купаться Уверлей - Высоцкий Сергей Александрович - Страница 8

«Видела, подозрительный тип тут ошивался, да еще и пел про какого-то Уверлея. И машина у него — закачаешься!» Ты, естественно, ей поверил. Такая красивая девушка! И глаза честные.

— И что?

— А то! По каким-то серьезным причинам Бубнов убивает неизвестного, заворачивает в полиэтилен и запихивает в диван. Решает, что завтра избавится от трупа. И…

— И умирает?

— Чего только не бывает! Да, умирает, так и не избавившись от мертвеца. Но «скорую» вызвать успевает. Свое здоровье ближе к телу.

— А как же заключение экспертизы?

— И не такие люди ошибаются! — Он улыбнулся. — Да это я так… Фантазии, фантазии.

Но капитану сказанное Ушаном не показалось фантазиями. Уж больно складно все выстраивалось.

— Да. И взяли мы ложный след. А девица эта… Лида, тебе потом позвонила и встречу назначила. И все, все подтвердила. А как же? У нее в голове одни финтифлюшки. Любовь с первого взгляда. А у нас — серьезное расследование. Так почему она позвонила? Могла бы просто отсидеться. Уехала в командировку и ку-ку.

— Так, значит, все летит к чертям? — Якушевский был смущен.

— Не расстраивайся. Это только мои фантазии. Догадки. А куда без них? Ты же знаешь, в нашем деле фантазии далеко могут завести. В самую нужную точку.

Полковник помолчал немного, посмотрел в окно. Дмитрию показалось, что посмотрел с тоской. Погода была солнечная. Яркая. Чувствовалось, что на улице тепло и весело.

— Ну, так что? Рассылать картинку или нет?

— Рассылать. Однозначно.

— А зачем?

— Ну как? Кто-нибудь да откликнется. Найдем девушку, расспросим.

— Так и преступнику карточка может на глаза попасться? Что тогда? — Похоже, что полковника одолевали сомнения. — Рассылать карточку твоей фифочки по отделениям или нет?

— Да почему же «моей»? — рассердился капитан. — Это наш свидетель.

— Свидетельница, — поправил Ушан. Теперь глаза его смеялись.

— Ну, свидетельница! Это так важно?

— Значит, делаем рассылку?

— Да. Может быть, ее задержат, начнут расспрашивать. Она поймет, что в опасности, свяжется с нами.

— Убедил. Поймет и свяжется. — Он помолчал секунду, лукаво посмотрел на капитана. — Решили. А как ты относишься к тому, что Филин этого жмурика… Тьфу, черт! Этого мертвеца отыскал? Его подпись?

— Хорошо отношусь. Двигаемся правильным курсом.

— Купаться?

— А ты бы не обиделся, если бы тебя любимая девушка назвала «котиком»? — неожиданно спросил полковник.

«Еще как бы обиделся», — подумал Дмитрий.

— Ну…

— Вот то-то! «Ну». Баранки гну! — усмехнулся Ушан.

— Знаешь, Димитрий… — Полковник всегда так называл Якушевского, когда предстоял серьезный разговор, а других в отделе и не вели. — Расскажи-ка ты мне еще раз про попугая. Как его зовут? Кеша, что ли?

— Павлуша. А вам зачем? Я же рассказывал подробно.

— Да так… Захотелось еще раз твой голос услышать.

— Ну, слушайте… — Капитан задумался. — Когда я вошел, показалось, что в комнате пусто. И вдруг голос: «Ну вот, и Димон пришлепал! Сейчас попросит опохмелиться!» — Представляете? Я удивился, хотел возразить, но тут увидел человека, молча пьющего коньяк. А потом и попугая, сидящего на шкафу. И он говорит: «трезвый».

— Попугай?

— Попугай.

— Да уж…

— Потом еще чего-то болтал… Хозяин кабинета, доцент Мамыкин, предложил мне выпить коньяку.

Полковник крякнул.

— Я подумал, может, у него язык развяжется?

— Ну?

— Не развязался. Мрачноватый мужчина.

— А попугай?

— Пропел: «Нас не догонишь».

— В каком смысле?

— Да это песня такая.

— Ну-ну. Что дальше?

— Хотел рассказать про травку и про аптеки.

— Попугай?

— Ну да. Вы же про него спрашиваете. — И улыбнулся. — А еще хотел рассказать, откуда дети берутся. Потом прошептал: «Эх, забыться бы на фиг!»

Мамыкин отпирался, что не знает никакой Лиды, но попугай прошипел: «Врет, врет! Ушла. Злилась».

— Была и ушла, — сказал полковник. И тут же поинтересовался: — А Мамыкин?

— Признался, наконец, что была такая девица, Князева. Но защитилась и ушла. Уволилась.

— Попугай никак не комментировал?

— Прошипел: «Врет! Шушушу в уголке!» Я сразу подумал: влюблен товарищ Мамыкин.

— Котик, — сказал полковник. — Как нежно! А чего же твоя Лида злилась?

— Не моя, а наша.

— Ладно, ладно. Наша. Но сердилась же? Лида — честные глаза.

Якушевский нахмурился, но промолчал.

— Ну почему же все так быстро у них распалось? Не знаешь?

— Не знаю.

— А если бы тебе девушка подарила фотографию с надписью «Милому Котику…», ты бы показал ее постороннему?

— Да вы что?

— Вот то-то и оно, — задумчиво пробормотал Ушан и нахмурился. — В прошлый раз, когда ты докладывал, я за что-то зацепился, а нынче нет. За что? Не могу вспомнить. Заспал, что ли?

«Заспал! Так не бывает. Все-то вы помните, дорогой товарищ Ушан!» — подумал Якушевский. И сказал:

— Он даже Пушкина знает. Хотел мне про «вихри снежные» рассказать.

— Попугай?

— Ага.

— Ну а ты?

— Сказал, чтобы заткнулся.

— И он заткнулся?

— Заткнулся.

Ушан задумался.

Потом с надеждой посмотрел на Дмитрия:

— Может, ты о чем-то забыл? Птичка-то попалась тебе разговорчивая. Напрягись, Димитрий.

— Да все я вам пересказал. Разве что мат…

— Вот-вот! Про мат. Попка, что, матерился?

— Да неудобно как-то. Чего повторяться?

— А ты повторись! Неужели никогда не материшься? А у меня так бывает. Особенно, когда пар надо выпустить. Пустишь по матушке — и такой сразу благостный станешь! А ты не стесняйся.

— Да я и не стесняюсь, — промямлил капитан. И подумал: почаще бы он благостным становился.

— Сам знаешь — все важно. Когда он, попка, стал неприлично выражаться? Когда этот «профсоюз» его в клетку загнал?

— Павлуша сам залез. И пошел чесать!

— Что, только матом?

— В основном. Лексикон у него обширный. Вокруг же все спецы по русскому языку… Некоторых словечек я и не знаю. Кого-то дуракал. Такую трель выдал! «Дурак, дурак, дурак!» Потом: «Пошел купаться…» — Якушевский замер и посмотрел на полковника.

— Вот то-то, Димитрий! «Пошел купаться». А словечко Уверлей и я с трудом выговариваю, не то что попугай. Молодчина!

Наверное, первый раз я за это и зацепился! А потом забыл. Старею, знаешь ли. Дурак дураком, как сказал твой попугай. Наш, наш попугай.

Он вздохнул тяжело и покачал начинающей седеть головой. Но что-то не давало ему покоя. Свербило в голове.

— Теперь бы нам узнать, от кого попка это слышал? Хотя…

— Вы не думаете, что Мамыкин…

— Ну ты же его лучше знаешь. Я с ним коньяк не пил. Кстати, коньяк-то хороший был?

— Хороший. — Капитан подумал: «Теперь он про этот коньяк до морковкиных заговень вспоминать будет».

— Кого-то в этот Институт заслать надо. — Он задумался, прошептал: грехи наши тяжкие. — Пускай русскому языку поучится и «певца» вычислит. Тебе нельзя, ты там уже засветился. А кого? У нас только один Женя на данный момент и остается. Правда, он на выпивку слабоват… Но попугай-то, попугай! Настоящий пиратский попугай!

— Почему пиратский?

— Ну, как же? Вывел нас на Уверлея. Попугай Леша.

— Павлуша.

— Хорошо. Павлуша. А как же звали того, что сидел на плече у Билли Бонса? И кричал: «Пиастры, пиастры!» Их и нашли на острове. На «Острове сокровищ!» Помнишь?

Якушевский пожал плечами. Похоже, что не помнил. Полковник посмотрел на него с сожалением. Но ничего не сказал.

Дмитрий молчание воспринял как неодобрение.

— Это все литература, авторские придумки…

А Ушан был настроен философски:

— Знаешь, проходит время, и слова начинают жить самостоятельно. Вот, к примеру, Библия…

Он заметил, что капитан витает где-то в облаках и не слушает его.

— Ну, что же, оставим лирику и займемся делом…