Паша и Павлуша - Токарева Виктория Самойловна - Страница 12

• Предыдущая
• 12/15
• Следующая

Следующая за ними пара — бабушка и внучка. Девочка семи лет, некрасивая, долгоносенькая, все время улыбалась, была рада, что вокруг много доброжелательных людей. Девочка не могла ответить ни на один вопрос. У старухи слезились глаза от любви и от старости. Между ними не было кровного родства. Старуха рассказала, что первая жена его сына Валька родила эту девочку после развода и неизвестно от кого. Валька и сама не знала, от кого. Бывшая невестка принесла ребенка бывшей свекрови. А больше некуда. Валька бродяжничала, нигде не жила, не выбрасывать же в мусорный ящик. Вот и принесла. А сама сгинула. И сын уехал на Север, а там женился. И осталась бабка с девочкой, старая и малая, никому не нужные, только друг другу. Бабка пошла работать уборщицей в магазин, поближе к питанию. Ее жалели. Давали еду бесплатно, а в середине дня отпускали. Сами мыли за бабку полы. Сострадание объединяло людей, держало всех на плаву. Делало всех людьми. И бабка не помирала, потому что нельзя. А девочку на кого?

Паша смотрел на старуху. Ее лицо было как растрескавшаяся земля. Морщины такие глубокие, что в каждой можно спрятать монетку и она не выкатится. Ей было лет девяносто, не меньше.

Паша предложил интернат. Старуха спросила:

— А можно каждый день забирать?

— На субботу и воскресенье, — разъяснил Паша. Старуха колебалась.

— Она там плакать будет.

— Поплачет, потом привыкнет.

— Человек не собака, ко всему привыкает, — согласилась старуха. — Так ведь жалко.

— Ну, вы подумайте, а потом нам скажете.

Старуха и девочка пошли из комнаты.

«Эх, Валька, Валька… — подумал Паша. — Ну что с тобой делать? Что с вами с такими делать? Судить? Стрелять?»

Паша вдруг почувствовал, что стул под ним сдвинулся в сторону и поплыл. Такое случилось в первый раз, но районный врач сказал, что все бывает в первый раз. Нужен отдых, нужен отпуск, нужен санаторий. В противном случае разовьется гипертония, и неизвестно, чем она закончится. У гипертонии много вариантов. Пашу не устроил ни один из перечисленных. Он взял отпуск и поехал в пансионат.

Пансионат располагался на самом берегу Черного моря и был отгорожен с двух сторон железной сеткой, чтобы на пляж не забредали неорганизованные отдыхающие под названием «дикари». «Дикари» — это вполне интеллигентные люди. Однако не надо.

Территория была небольшой, и получалось, что отдыхающие находятся в вольере. Как песцы и норки.

Паша не переносил скученности, поэтому приходил на пляж раньше всех, а в столовую — позже всех. Своих соседей по столу Паша за неделю не встретил ни разу. Они не пересекались. И это было хорошо. Паша лечился одиночеством, отсутствием обязательного общения.

Из женщин заприметил двоих: молодую и ровесницу. Молодая была коренастая, коротконогая, с прекрасными зубами, как калмычка. А ровесница — худая и гибкая, как водоросль, она неприятно волновала. Хотелось все время на нее смотреть. Несколько раз мелькнула женщина, похожая на Марину, но не Марина.

Он жил в номере с широкой двуспальной кроватью и диваном. Лоджия выходила на море. Покрывала и занавески были синие. Мебель белая. Ведомство умело заботиться о своих сотрудниках.

Три часа в день Паша сочинял уроки: читал, писал, сочинял для детей диктанты, чтобы в них присутствовала не только информация, но и некоторая художественность. Чтобы не было скучно. Скука — это внешняя примета бездарности. Скука, как засуха, убивает все.

Через неделю пребывания в пансионате Паша увидел соседей по столу. Это были Марина и трехлетний мальчик — кудрявый, большеглазый, с короткими зубами. Точная копия Павлуши, будто Павлуша размножил себя простым делением.

Фактор внезапности был такой ошеломительный, что Паша даже бровью не повел. Как сидел, так и остался. Внешне это читалось как полное безразличие. Ну, встретились. Ну и что?

Однажды московская соседка, Крашеная, рассказала Паше, что встретила своего будущего мужа перед революцией в Цюрихе.

— Он был немец? — спросил Паша.

— Нет. Он был еврей из Киева.

— Стоило ехать в Цюрих, чтобы встретить там киевского еврея! — удивился Паша. — Его можно было встретить в Киеве.

— Это так, — подтвердила Крашеная. — Его можно было встретить в Киеве, но я встретила его в Цюрихе.

То же самое случилось с Мариной и Пашей. Они могли встретиться в Москве, где стоят их дома. Но они встретились в Сочи, почти на том же месте, где расстались. Судьба сделала кольцо.

Жизнь вообще склонна вить кольца, поднимаясь по спирали. Но это не Пашино открытие. Это заметили до него.

Марина искренне удивилась встрече, удивление было со знаком плюс. Она осветилась лицом и сказала:

— Здравствуй, Паша. Тебя и не узнать. На Ружича похож. Я думала, что ты Ружич.

— А кто это? — спросил Паша.

— Он сейчас в Сочи гастролирует. Мим с гитарой.

— Странное сочетание: мим с гитарой.

— А я и Павлуша — не странное? — Марина кивнула на мальчика. Паша понял, что его тоже зовут Павлуша.

Он не ответил. Встретил ясный, незамутненный Маринин взгляд и увидел, что ей совершенно не стыдно за прошлое. Никаких комплексов. Значит, он корчился, извивался как уж на сковородке, а она: «Здравствуй, Паша». И все дела.

Марина изменилась. Она поправилась и побледнела. Румяна вместо румянца. Вместо белой кофты — черная синтетическая водолазка, чтобы реже стирать. А главное — суетливая зависимость, которая сквозила в голосе и в пластике.

Официантка принесла борщ. Паша взял ложку и стал есть. Он почувствовал себя свободным от Марины. Надо было ее увидеть, чтобы все прошло за одну минуту. Так же как мгновенно влюбился — так же мгновенно освободился от нее. И даже жалко стало, что страдал так долго. «Дурак», — подумал Паша, отгоняя ложкой круг сметаны. Сметане он не доверял. Она редко бывала свежей.

Марина принялась кормить Павлушу. Он кочевряжился и не ел. Это был канючливый, невоспитанный мальчик с прозрачными соплями под носом, которые Марина вытирала прямо рукой.

— Съешь ложечку за дядю Пашу, — увещевала Марина.

— Пусть съест за папу, — переадресовал Паша.

— А он его не знает, — как бы между прочим проговорила Марина.

• Предыдущая
• 12/15
• Следующая