Пять фигур на постаменте - Токарева Виктория Самойловна - Страница 9

• Предыдущая
• 9/15
• Следующая

Вошли в дом. В доме было две комнаты и кухня. Юра тотчас отправился на кухню и поставил чайник. Тамара обошла комнаты. В одной стоял стол и стул, в другой — раскладушка.

— Просторно у вас, — заметила Тамара.

— Жена всю мебель забрала. И всю посуду, — просто объяснил Юра.

— А на чем вы едите? На газете?

— Почему? Одна тарелка у меня есть. И одна вилка. Сейчас будем ужинать.

Юра достал из маленького висячего холодильника домашнюю колбасу, малосольные огурцы величиной с мизинец, помидоры — крупные, громадные, как маленькие дыни. И бутылку вина.

— Откуда это у вас? — поразилась Тамара.

— Мама вчера принесла.

— А где мама?

— Она в центре живет. Замуж вышла год назад, к мужу переехала.

— А сколько ей лет?

— Пятьдесят. Она на семнадцать лет старше меня. Так приятно видеть ее счастливой.

Значит, Юре — тридцать три, — посчитала Тамара. На пять лет моложе.

— Они вместе учились в институте. Первая любовь. Потом жизнь развела, а теперь соединила, — пояснил Юра историю своей мамы.

Тамара подумала: у любви не так уж много вариантов. Поэтому варианты часто повторяются, только г разными людьми.

Чайник тем временем вскипел. Юра взял таз, налил туда горячую воду, разбавил холодной.

Тамара сидела на табуретке, молча следила за ним. Юра поднес таз к ее ногам, встал на колени, снял с Тамары туфли и поместил ее ноги в таз. Вода была прохладной.

— Вы что, собираетесь ноги мыть и воду пить? — спросила Тамара.

— Воду пить не буду. Но усталость как рукой снимет. Вот увидите. А завтра я оболью вас водой из колодца.

— Мне нельзя. У меня радикулит.

— Радикулит лечат холодом.

Он стал растирать ее ступни сильными осторожными руками. Тамара не смущалась, ей было совершенно спокойно в его доме. Овечка разъединила их, создала дистанцию, и эта дистанция была уместна и удобна.

— А теперь пройдитесь! — скомандовал Юра.

Она пошла босая по кухне, оставляя темные мокрые следы. Ноги казались легкими. Если прыгнуть — зависнешь. Так, наверное, чувствуют себя космонавты в состоянии невесомости.

Юра разлил вино по стаканам. Выпили. Легкость пошла от ног вверх. У Тамары слегка закружилась голова, именно от этой легкости. Колбаса была свежей, пахла чесноком. Помидоры не резали, а ломали, и на разломе они искрились белым, как арбузы.

Петько уплыл куда-то в ирреальность, будто ничего этого «николы не було». Как та собака, которую то ли отравили, то ли нет. Всегда была ясность, чистота, деревянная изба, арбузные помидоры, заботливый ангел с правильным лицом.

— Ас кем вы разговаривали? — спросила Тамара.

— Где? — Он перестал жевать.

— Возле машины.

— Когда?

— Возле суда.

— А-а… — вспомнил Юра. — Это Римка. Жена Рудика.

— А Рудик кто?

— Мой институтский товарищ. Он сейчас барменом работает.

— Почему? — спросила Тамара, хотя ее совершенно не интересовала судьба Рудика.

— Надо жену кормить и трех детей.

— У этой девочки трое детей? — поразилась Тамара.

— Да. А что? Ей тридцать пять лет.

— Она вам нравится?

— Кто?

— Римка.

— Так она жена моего приятеля, — повторил Юра, и Тамара поняла, что жен приятелей он не рассматривает. И не видит. Это прикладное к приятелю и самостоятельного значения не имеет.

Тамара как бы поднялась из собственного гроба. Впереди — целая жизнь, по которой можно идти легкими чистыми ногами. Как будто темя ее не заросло в младенчестве. Надежда хлынула прямо в голову. Это было невыносимо. Тамара опустила лицо и заплакала.

Юра не мешал. Он как сидел на подоконнике, так и остался сидеть.

— Плачь, если хочешь, — разрешил он, переходя на «ты». — Но вообще учти — жизнь придумана не нами, и придумана здорово. Тот, кто ее придумал, — не фраер. А мы ее сами портим. Берем и портим. Вот этими руками. — Он протянул красивые умные руки, показал Тамаре.

— А исправить можно? — спросила Тамара.

— Вот этими же руками.

— А ты… А у тебя… все так, как ты хочешь?

— Пока нет. Но будет так.

— Значит, ты действенный, положительный герой…

Тамара полезла в сумочку, разыскивая носовой платок. Платка не оказалось. Она вытерла лицо ладонью.

Тамаре снилось, что она хочет пить. Проснулась от жажды. Луна смотрела в самое окно, и это было тревожно. Тамара где-то слышала, что на Луне жийвут отлетевшие души. Тогда отлетевшие души видят с Луны все, что делается на Земле. Не так уж это и далеко. Тамара встала с раскладушки, пошла на кухню. Юры не было ни в одной из комнат. Куда он делся? Может быть, пошел ночевать на вторую половину? К жене?

Дверь на улицу была приоткрыта. Луна освещала дверной проем, и в проеме вилась, тянулась кверху струйка дыма.

Тамара вышла на крыльцо. Юра сидел и курил. Спина обтянута черным свитером, острые лопатки, как недоразвитые крылья. Черный ангел.

Она села рядом.

— Ты почему не спишь?

— Не хочется.

— Негде, — догадалась она. — У тебя одна раскладушка.

Он промолчал.

— Я так не согласна. Иди, ты поспи, а я посижу.

— Мы же не на дежурстве.

— Тогда ляжем вместе. Положим матрас на пол и ляжем. Возьми второе одеяло.

Он снова промолчал. Струйка дыма рисовала в воздухе какой-то знак.

— У тебя нет второго одеяла, — снова догадалась Тамара. — Что же она у тебя все отобрала? Ну и жадная, как Самусенчиха.

— Не будем об этом. Посмотри, ежик вышел.

— Где?

— Вон…

Тамара вглядывалась в темноту. Она боялась, что ежик добежит до нее и откусит кусочек от ноги. Тамара придвинулась к Юре, услышала своим плечом его плечо. Юра не шелохнулся. Сидели тихо, как братец Лис и братец Кролик. Их объединял не поиск правды о Петьке, а то, что объединяло Робинзона и Пятницу, двоих на острове. Не объединишься — не выживешь. И нечто большее — плечо. Вот чего Тамаре не хватало — плеча, в прямом и переносном смысле.

— Хорошо у тебя, — призналась Тамара. — Так бы и сидела.

— Ну и сиди.

— Я и сижу.

— Я имею в виду не сейчас, а всегда.

— У меня сын, мать. Муж.

— Ты замужем?

— Немножко.

— Немножко — это не в счет. А сына с матерью привози.

— А что мы здесь будем делать?

• Предыдущая
• 9/15
• Следующая