Темное безумие (ЛП) - Ромиг Алеата - Страница 100

— Что ты ему сказала, детка? — Сейчас в моем голосе легко расслышать ирландский акцент. Он проявляется сильнее от предвкушения. Я засовываю руки в карманы, чтобы удержаться от соблазна сделать с ним что-то похуже.

Она пожимает плечами, как будто ее страшный талант ничего не значит. Но для меня он — все.

— Во время наших разговоров Дэвид признался, что боится уховерток¹⁷.

Я поднимаю голову.

Она отвечает на мой невысказанный вопрос.

— Ему кажется, что они заползают ему в уши, — говорит она, прокладывая ногтями дорожку вдоль его лица. Из его глаз текут слёзы. — Возможно, я помогла ему поверить, что ночью они залезают ему в мозг, чтобы полакомиться серым веществом. — Ее пальцы достигают мочки уха, и она щелкает по ней. От приглушенного крика по спине бегут мурашки наслаждения.

Поэтому под ее влиянием он верит всему ужасу, который она ему внушает. Когда Лондон снова манипулирует его нелепыми страхами, он снова отключается от страха.

Страх действует на меня как афродизиак.

Мой голод по ней огнем разливается по артериям. Я хватаю ее за волосы и запрокидываю голову. Я чувствую вкус страха на ее губах, и это создает эффект воспламенившегося жидкого кислорода. Я беру ее на руки и несу к столу.

— Что насчет него..?

— Позже, — говорю я, почти рыча. Я усаживаю ее на стол и задираю юбку до бедер. Я неторопливо рассматриваю ее, решая, с чего начать. — Ты же не хочешь испачкаться в крови.

Было бы глупо не бояться ее в той же степени.

Без предупреждения я завожу лезвие под тонкую ткань и разрезаю бюстгальтер. От тяжелого дыхания грудь вздымается, зрелище, вызывающее восхитительные воспоминания, от которых мой и так не прочный контроль ослабевает еще больше. Я медленно скольжу лезвием вверх по нежному изгибу груди, наслаждаясь дрожью Лондон.

Она смотрит мне в глаза.

— Ты сделаешь мне больно?

От этого вопроса порочный голод внутри меня разгорается сильнее. Но за ее игривым вопросом стоит серьезное намерение узнать правду.

Я провожу ножом выше, к впадине шеи, нажимаю на острие достаточно сильно, чтобы выступила капля крови. Она меня не останавливает. Все внутри сжимается от желания.

— Я не буду врать тебе, Лондон. Причинить тебе боль принесло бы мне столько удовольствия, сколько я никогда раньше не испытывал. Но… — я убираю лезвие и, наклоняюсь к ее груди, ловя языком красный след, — последующая боль утраты, которую я испытаю, если зайду слишком далеко… Я поднимаю глаза. — Ни одно удовольствие того не стоит.

У нее перехватывает дыхание. Она тяжело сглатывает и легким движением наклоняется вперед, забирает у меня нож, а затем обхватывает за шею. Она нежно и с любовью целует меня, гася адский огонь внутри.

Наконец она отрывается от меня, хрупкое дыхание согревает мои губы.

— Принять боль от твоих рук будет прекрасно. — Ее губы дрожат у моих, и демон внутри меня поднимает голову. — Сделай мне немножко больно, Грейсон. Я доверяю тебе, — говорит она.

Ей не следует. Я сам едва себе доверяю, порочный демон внутри меня так близок к тому, чтобы вырваться на свободу, он дрожит от желания ворваться в нее.

— Ты меня убиваешь.

На ее губах появляется насмешливая улыбка.

— Так покажи мне свою гибель.

Лондон боится меня, но она контролирует монстра. И она может управлять им одним словом.

У меня вырывается рык и, теряя контроль, я оказываюсь на ней. Подтащив ее задницу к краю стола, разрываю тонкие трусики. Она гладкая и мокрая, поэтому я с легкостью ввожу в нее пальцы. Я прижимаюсь ртом к ее шее, выразительный аромат сирени наполняет легкие.

Она ищет молнию на моих джинсах, а потом освобождает твердый и побаливающий от возбуждения член, тонкие пальцы скользят по нему, и у меня вырывается стон.

Изогнувшись в дугу, Лондон проверяет мою выдержку и обнажает шею. Лань во власти волка. Балансируя на опасной грани, я хватаю ее за шею и врезаюсь в нее.

Грубыми, несдержанными, жесткими толчками.

Она объезжает меня, хватая ртом воздух, с каждым погружением драгоценного воздуха в ее легких становится все меньше. Она царапает мне спину и руки, стремясь пролить кровь и причинить такую же боль.

Я ослабляю хватку ровно настолько, чтобы дать ей возможность сделать единственный вдох, прежде чем сжать сильнее, а из груди вырывается гортанный стон, в то время как безумие наслаждения охватывает меня.

Ярость и эйфория.

Эта любовь мучительна и прекрасна.

Мы взлетаем на небеса и ныряем на нижние круги ада. Мы движемся в тандеме. Дуэтом. Предвосхищая движения друг друга. Она знает, как сильно может подтолкнуть меня, прежде чем я шагну со скалы, и я знаю, что никогда не возьму от нее больше дозволенного. Собравшись с силами, я запираю зверя в клетке.

И все же этого недостаточно. Нам никогда не бывает достаточно. Я хочу видеть ее обнаженной и раскинувшейся передо мной так, чтобы я мог насладиться каждым восхитительным дюймом ее тела. Я вижу муку на ее лице и притягиваю к себе. Едва контролируя себя, я поднимаю ее со стола. Она обхватывает меня ногами, я впиваюсь в ее нежную плоть.

Я выхожу в центр комнаты, отпинывая бессознательную жертву с дороги, затем кладу Лондон на брезент, на который мы собираемся пролить кровь. Я стягиваю с нее юбку, чтобы увидеть ее полностью.

Мое мертвое сердце оживает и яростно бьется в груди. Она — неземное видение, раскинувшееся на брезенте, подарок, предназначенный только для меня, — и я заключаю ее в клетку своего тела, словно жадное, порочное животное, заманившее добычу в ловушку.

Она благоговейно проводит ладонями по моей груди, касаясь шрамов, лаская их — каждый болезненный порез, символизирующий отнятую жизнь. Наши взгляды встречаются, когда она скользит своими руками по моим, прослеживая татуировки, скрывающие боль моего прошлого.

Я ловлю ее руку и подношу ладонь к губам. Целую тату ключа, благоговейно прослеживая след от шрама, символизирующий одновременно ее побег и переход на темную сторону. Ее смерть и перерождение.

Лондон всадила копию этого самого ключа в яремную вену своего похитителя. Это ее трофей. Она не родилась убийцей. Эта болезнь не передалась ей по наследству.

Она была извращена, сломана, как и я. Мы оба корявые ветви одного и того же скрученного дерева.

Когда я поднимаюсь, чтобы снять ботинки и джинсы, она следует за мной, пользуясь тем, что мои руки заняты. Ее губы касаются моей груди, и она продвигается ниже, скользя языком в своем эротическом путешествии. Каждая мышца моего тела напрягается, когда она обхватывает горячим маленьким ртом мой член.

— Лондон… — Ее имя — мольба, произнесенная с благоговением. Я тянусь к ее волосам, зарываясь в густые пряди, чтобы управлять ее головой, одновременно глубоко толкаясь к задней части ее горла.

Я все еще ошеломлен из-за того, как сильно мое тело жаждет ее и из-за того, что она заставляет меня чувствовать. Я одинаково счастлив заниматься с ней любовью в безмятежном блаженстве или трахать ее, как дикое животное, или убивать вместе с ней, купаясь в крови жертвы.

Она — сирена, запутавшаяся в моей сети. Пойманная. Плененная.

Моя.

Мысли сводят меня с ума, заставляя отчаянно желать показать ей, каким испорченным она меня сделала.

Проволока на запястье обжигает плоть, взывая ко мне, я жажду увидеть, как она обвивается вокруг божественной шеи Лондон, и это почти ломает меня— зрелище слишком соблазнительное, чтобы сопротивляться. Но я отгораживаюсь от темных уголков своего разума. Я знаю, что, возможно, не смогу остановиться.

Взяв ее за руки, я с силой отталкиваю ее, что требует невероятного усилия воли. Не медля ни мгновения, я поднимаю ее за тонкую талию и притягиваю к себе.

Я вхожу в нее, не отрывая глаз от лица, чтобы иметь возможность наблюдать, как на нее накатывает экстаз. Это прекрасное и разрушительное зрелище проникает в меня с опьяняющей точностью.

Она впивается в меня ногтями и зубами, я ощущаю ее сладкие стоны своей кожей, и мои толчки становятся еще яростнее. Ее бедра крепче сжимают меня, а киска стискивает так сильно, словно я останусь внутри нее навсегда.