Темное безумие (ЛП) - Ромиг Алеата - Страница 24

В голове появляется странная легкость, чувство похожее на надежду. Оно ощущается так же чуждо, как мои вновь обретенные эмоции к Лондон.

— Теперь, если ваш психолог поработает своей волшебной палочкой, я бы сказал, что у вас есть хороший шанс просить суд о милосердии.

— Она справится, — заверяю я его. Для него это дело также важно, как и для меня. Такой случай может заставить его карьеру взлететь. И я мудро потратил свое время на Лондон. Она будет здесь. Я в этом убедился.

— Объявляю перерыв, — объявляет судья. — Мы возобновим работу завтра в девять утра.

— Надеюсь, вы правы. Сделайте все возможное, чтобы она села за эту кафедру. — Янг собирает свои папки в портфель и уходит, оставив меня с офицерами, которые сковали меня наручниками, чтобы сопроводить в тюрьму в здании суда.

Я еще раз оглядываю зал и, сжав зубы, отмечаю отсутствие Лондон. Она будет здесь. Не только моя судьба зависит от ее показаний.

От них зависит ее жизнь.

Глава 15

ТЮРЬМА

ЛОНДОН

Первая тюрьма, которую я увидела, была в подвале нашего дома.

Мой отец превратил чрево дома в ад. В камеру, в которой он держал украденных им девочек — где он их мучил. Пока они не становились полностью бесполезными, они оставались в этой темнице, голодать в кромешной тьме, пока он не оборвет их жизнь.

Он закопал их под садом моей матери.

«Она мертва», — сказал он мне, когда я спросила его, почему… КАК он мог это сделать. — «Мертвой женщине все равно, а значит и нам не следует беспокоиться». — Таков был его простой ответ.

Первую девушку я нашла случайно. В годовщину смерти матери повсюду царила печаль. Я хотела поухаживать за ее заброшенными цветами. Отец был вне себя от ярости, когда я показала ему разложившееся тело… вот откуда я узнала. Это была необычная реакция человека — даже не просто человека, а полицейского — на обнаружение трупа на заднем дворе.

А потом я вспоминаю сияющий блеск ключа. Этот проклятый ключ, который всегда висел у него на шее. Все слилось воедино, кусочки жизни, на которые я никогда не обращала внимания, внезапно сложились в очень уродливую, злобную картину.

Подвал.

Мысли перескакивали от детали к детали, связывая их воедино, и я поняла, почему мне запрещено посещать его личное убежище. Внезапно я поняла, что находится внизу.

В течение трех месяцев я прислушивалась. В тишине ночи я кралась через дом, прижималась ухом к половице, боясь услышать то, во что мой разум не позволял мне поверить.

Слабый крик прорвался сквозь землю и проник в самую душу.

Там была еще одна девушка.

Я закрываю глаза, просто на мгновение, чтобы сосредоточиться. Воздух в этой части здания суда душный и влажный. Офицер ведет меня к камерам, где под усиленной охраной и наблюдением содержится Грейсон.

— Пожалуйста, оставьте свою сумочку и личные вещи, — приказывает офицер, ставя рядом пластиковый контейнер. — Затем проходите.

Я оставляю вещи и прохожу через металлоискатель. Мне сказали пройти по короткому коридору до последней камеры справа.

Я иду по коридору к Грейсону с теми же чувствами, с какими спускалась по тем ступеням много лет назад. Сердце сжалось. Кровь стучит в ушах.

Мне запрещено заходить к нему, можно лишь разговаривать через решетку. Через то же холодное железо, которым был заполнен подвал отца.

— Тебя сегодня не было.

Я засовываю руки в карманы куртки.

— Нет. — Это ложь. Я стояла у дверей зала суда, прижавшись спиной к стене, слушая, как идет процесс. Но Грейсон уже знает, что я лгунья.

Я втягиваю воздух.

— Ты, правда, боишься умереть?

Уголок его рта приподнимается.

— Разве не все боятся смерти?

— Это не ответ.

— Мы больше не на терапии, док.

Я молчу и жду ответ. У нас заканчивается время, поэтому казалось бы, что напряжение должно зашкаливать. Но нас окружает странное спокойствие.

— Я не боюсь смерти, — наконец говорит он. — Не так, как большинство людей. Я считал, что, как только они убьют меня, моя жизнь, моя цель… все закончится. Завершится. В этом нет ничего страшного. Я почти радовался этому, возможности избавиться от этих кровожадных порывов. — Он хищно и агрессивно следит за мной взглядом. — А потом появилась ты.

— Не понимаю, как я вообще имею к этому какое-то отношение.

Он поднимает голову.

— Ты не можешь бояться потерять то, о существовании чего даже не подозревал. Ты все изменила, Лондон. Теперь я не могу просто перестать — потому что я слишком тебя хочу. Я хочу то, во что мы могли бы превратиться вместе.

— Это бред. Даже если ты выживешь…

— Если?

Я сглатываю.

— Грейсон, мы никогда не будем вместе. Ты серийный убийца, сидящий в тюрьме. Пожизненно. — Мой голос разносится по камере, и истина слов доходит до меня, словно эхо. — Кроме того, как я уже говорила ранее, ты переживаешь перенос. Твои чувства ко мне ненастоящие.

— Потому что я не умею чувствовать.

— Да. Ты манипулятор. Ты манипулируешь эмоциями, и сам в них запутался.

Он спрыгивает с койки.

— Десимпатия⁵, — медленно произносит он. — Я подготовился. Почему ты не упомянула об этом в своей оценке? Если это так чертовски ясно, то почему в заключении об этом не сказано ни слова?

Я издевательски смеюсь.

— Десимпатичные социопаты — это миф. Мечта жен и подружек психопатов во всем мире — способ справиться с реальностью. Убедить себя в том, что мужчины, которых они любят, действительно любят их в ответ.

Черты его лица каменеют.

— Признай, что в моем случае это возможно.

— Ни за что.

Его взгляд становится расчетливым, пока он наблюдает за моим лицом. Читая на нем мысли, которые я не озвучу.

— Тогда что насчет вас, доктор Нобл? Если ты ничего не чувствуешь ко мне, зачем ты здесь?

— Не знаю, — признаю я.

Но это всего лишь еще одна ложь.

Он криво улыбается, и на щеке появляется озорная ямочка.

— А я знаю. Ты пришла узнать, расскажу ли я всему миру о твоем секрете.

Я облизала губы.

— Я устала от этого танца, Грейсон.

Он подходит ближе, кладет руки на решетку.

— Скажи мне правду о том, что произошло, и никто никогда не узнает.

Я чувствую его волнение. Его бледный взгляд светится нетерпением. Он хочет стать свидетелем того, как я заново переживаю прошлое, ощутить мои эмоции.

— Как ты узнала? — спрашивает он.

Я прижимаю руку ко лбу, зажмуриваю глаза, мысленно желая, чтобы боль в голове утихла.

— Я была бы дурой, если бы поверила тебе.

— Но это часть терапии, — говорит он. — Доверие. Пациент и врач. Доверяющие друг другу.

С моих губ срывается слабый смех. Детали незначительны. Я перечисляю их, будто зачитываю список покупок. Стерев из голоса любую эмоцию, от которой он мог бы получить удовольствие.

— Я вошла в подвал, там была девушка, — говорю я. — Она была моего возраста, слишком обезвожена, чтобы плакать, дрожащая, с красными следами от плети, кожа покрылась волдырями и синяками. — Я смотрю на него, воспроизводя воспоминания. — Она была красива. Я пыталась освободить ее, — шепчу я. — Я знала, что поступаю правильно. Но у меня не было ключа. Я не думала позвонить в полицию или побежать к соседям…

— Потому что твой отец был шерифом, — добавляет он.

— Поэтому, и потому что не хотела, чтобы кто-нибудь узнал. В любом случае, никто бы мне не поверил. Наверное. — Я качаю головой. — Я сама до конца не верила, пока не увидела ее. К тому времени было уже поздно отступать.

Я медленно подхожу к решетке, и вот уже рука Грейсона накрывает мою. Его палец гладит мой. Он касается резинки на запястье.

— Ты знала, что убьешь его.

— Да, — говорю я. — Я фантазировала об этом несколько месяцев. Обдумывая, как это сделать… что я буду ощущать… — я оборвала себя. — Я не кралась туда. Я знала, что он в курсе, знала, что он последует за мной в подвал. Я специально привела его туда. — Я отворачиваюсь.