Темное безумие (ЛП) - Ромиг Алеата - Страница 41

Она похоронена с другими.

— Лондон, дыши. — Голос Грейсона возвращает меня к свету, и я сглатываю обжигающий комок в горле.

— Я не хочу вспоминать, — признаюсь я. И я, правда, не хочу. Если он пытал ее на моих глазах, если он убил ее… мой разум защитил меня, укрыв от зла, с которым не мог справиться ни один ребенок. Даже сейчас боль, сжимающая мою грудь, настолько чужеродна, что я не могу ее выносить. Я не хочу ее чувствовать. — Она не может быть моей сестрой, — шепчу я.

— Есть только один способ узнать наверняка.

При этих словах мой взгляд останавливается на Грейсоне, привеченный его заявлением.

— Выкопай их, — говорю я. Только на этот раз, когда слова вырываются из моих уст, они имеют совершенно другой посыл. Если у меня была сестра, анализ ДНК это докажет. Это докажет так много…

— Ты никогда не сможешь получить ответы от него, — замечает Грейсон. — Но если ты пройдешь последнее испытание, они тебе больше не понадобятся.

Он кладет голову мне на колени, и меня поражает рефлексивное желание погладить ее. Между нами вспыхивает желание. Я собираю силу воли в кулак, пытаясь хоть немного сохранять здравомыслие.

«Думай». Единственный вопрос, который я бы задала своему отцу, это «почему».

Но вообще-то, я уже это знаю, не так ли? Я на протяжении многих лет изучала и анализировала его расстройство. Девушка, моя сестра Миа, была намного старше меня. Она была ровесницей девочек, похороненных у нас на заднем дворе. Она была того возраста, что его привлекал. А я? Я просто оказалось на пути.

Возникает вопрос: почему он меня оставил?

— Он не любил меня, — рассуждаю я вслух. — Не так, как родители любят своего ребенка. Он ухаживал за мной. Я была проектом. А когда я его подвела, то превратилась в еще одну непослушную девушку-подростка, которую нужно было наказать.

Грейсон сжимает мои ноги, возвращая меня на землю. И я ему позволяю.

— Он собирался убить меня, — говорю я, теперь зная, что это абсолютная правда. Мой отец — единственный отец, которого я знала — ждал, когда я достигну совершеннолетия.

— Если бы ты не убила его первая. — Он находит мой взгляд, задирая платье выше колен. — Чувство, эмоция, которую мы называем любовью, — это всего лишь химическая реакция в мозгу. Реакция, которую мы никогда не переживали, но значит ли это, что мы изверги? — Он уткнулся носом в мои бедра, его губы подняли мое платье выше. Жар опаляет мою плоть. — Мы любим друг друга или просто сходим с ума друг от друга? Я знаю, что я безумец — я без ума от тебя. Одержимость — это гораздо более сильная эмоция, чем любовь.

Пыл его прикосновений усиливается, и меня опаляет жаром. Чувственное ощущение его ладоней на моих бедрах, кожа к коже, пробуждает во мне плотское желание, которое может быть сродни любви. Я хочу Грейсона, несмотря на — или, может быть, из-за — того, что он делает со мной, что никто другой не посмеет.

— Я не родилась такой. — Я отворачиваюсь, мои пальцы отчаянно ищут веревку.

— Мы не родились в тот день, когда впервые сделали вдох. Мы родились в тот момент, когда украли его.

Я закрываю глаза, чувствуя грубую и болезненную правду его слов.

— Мы чудовища. — Я беспомощно смотрю на него, не способная сделать вдох. — И наша любовь — чудовищная эмоция, которая нас уничтожит.

— Возможно. А может она избавит нас от неуверенности и боли, — говорит он. — Все правильно, Лондон. Мы родились без угрызений совести и вины, потому что созданы для того, чтобы забирать жизнь. Стыд, который ты чувствуешь, вина… все это нереально. Ты приучила себя чувствовать несуществующие эмоции. Твой разум отгородился от определенных областей реальности, чтобы укрыть тебя от того, кем ты являешься на самом деле.

— Убийцей, — шепчу я. Шея в основании черепа пульсирует, и я закрываю глаза. — Нет. Ты болен. И я тоже. Нам нужна помощь.

Его глубокий смех вибрацией отражается на моих бедрах.

— Я болен. Болен от любви. Но всякая любовь — это болезнь. Люди творят друг с другом разные вещи… пары используют обман, чтобы попытаться изменить друг друга. Сделать кого-то лучшей версией самих себя во имя любви. Мы просто более честны. Нам не нужно приукрашивать процесс.

Я качаю головой.

— До того, как появился ты, со мной все было в порядке.

Он целует меня в бедро, затем встает и нависает надо мной.

— Ты была не в порядке, Лондон. Ты тонула.

Я смотрю, как он идет к концу стола, и снова пытаюсь освободиться от толстой веревки. Я не могу потерять контроль над реальностью. Я должна оставаться морально сильной, но я больше ни в чем не уверена — даже в самой себе.

Грейсон возвращается с папкой. Он роняет ее на стол, и содержимое рассыпается на белой скатерти.

— Я не смог получить доступ к файлам пациентов. Не без того, чтобы выдать нас. Это слишком опасно. — Он выудил страницу из кучи. — Но я смог достать это через Интернет. Надеюсь, этого будет достаточно.

Он кладет страницу мне на колени, заголовок слишком смелый, чтобы ошибиться.

— Осужденный серийный убийца троих детей повесился в психиатрической больнице, — читает он вслух. Сверху ложится еще одна страница. — Поджигатель-убийца найден мертвым в камере. — Потом еще одна. — Осужденный насильник кончает жизнь самоубийством.

Страницы продолжают накапливаться, каждый заголовок все громче, в каждом фигурирует новое имя. Давление нарастает, пока боль в моей голове не взрывается, и я кричу:

— Хватит…

Встав передо мной на колени, Грейсон касается моих волос.

— Мне нравится, когда они распущены. — Он опускает пряди на голые плечи, и накидывает на меня вышитую бисером шаль, его прикосновения успокаивающие и нежные. Я сосредотачиваюсь на этом ощущении, преодолевая приступ тошноты.

— Я не убивала их, — говорю я так тихо, что едва могу различить собственный голос.

— Нет, — говорит он, убирая распечатанные страницы с колен. — Ты их не убивала. Ты просто дала им возможность убить себя.

Мир накренился.

— Как и твой последний пациент или жертва, Дейл Райли.

Я зажмуриваюсь, молясь, чтобы мир пришел в норму.

— Нет. Райли вышел из программы.

На его лице появляется кривая улыбка.

— Вот как ты это называешь? Вышел из программы. Мне нравится. Ты особенная, Лондон. Ты не просто работаешь, но еще и преуспеваешь. Все вокруг тебя, весь мир поверили в твою ложь. По правде говоря, Райли пустил пулю себе в голову. Украл оружие охранника и прямо сюда… — он подставляет два пальца под подбородок, — бам.

Я поворачиваю голову, больше не в силах смотреть в его ледяные глаза.

— Видишь ли, Лондон. Теперь, когда ты узнала правду, ты больше никогда не увидишь лжи. Ты свободна.

— Свободна, — повторяю я, пытаясь понять смысл. Слово звучит странно.

— Никто не понимает тебя лучше меня. Нет никого, кто знает тебя так близко, кто будет любить тебя так страстно. — Он гладит меня по лицу, затем кладет руку на мою, лаская скрытый под татуировкой шрам на ладони. — Мы даже отмечаем себя одинаково. Наши убийства высечены и начерчены на нашей плоти.

Я сглатываю.

— Я забрала только одну жизнь.

Он приподнимает брови.

— Ты забрала шесть жизней. Не своими руками, но ты сломала их разум, посадила темное семя и взращивала его, пока у твоих жертв не остался только один выход. — Он тянется к ножу. — Мы одинаковы.

Мои веки слишком тяжелые, чтобы держать их открытыми. Я прикрываю их, поскольку покачивающее движение убаюкивает меня. Если я позволю ему убить меня, просто покончу с собой, завтра мне не придется снова сталкиваться с этой правдой. Все может закончиться на этом моменте.

Внезапное движение отбрасывает меня назад. Я слышу как что-то рвется, и моя рука оказывается на свободе. Я открываю глаза, когда Грейсон использует нож, чтобы освободить второе запястье. Он вкладывает нож в мою руку.

— Ты отрицала то, кто ты есть, — говорит он. — А я был слаб. Как и тебе, мне нужно за многое ответить. Мои жертвы не заслужили той милости, которую я им оказал, предоставив возможность искупить вину. Мы здесь не просто так. Теперь, когда мы нашли друг друга, нам больше не нужно подчиняться их законам.