Темное безумие (ЛП) - Ромиг Алеата - Страница 67

Экран телевизора мерцает.

Я вытаскиваю кассету и возвращаю в картотечный шкаф, давление в висках ослабевает, но лишь незначительно. Запись все еще существует.

Доверять.

У Грейсона есть запись моего признания. Оно выбито под давлением, и вряд ли власти сочтут его подлинным. Оно могло быть поддельным или вырвано с помощью манипуляцией. Мой адвокат мог разработать сильную линию защиты. И все же меня беспокоит само существование этой записи.

У любого партнерства серийных убийц есть общий недостаток: самодовольство. Один или оба становятся слишком беспечными. Эта беспечность рождается не на доверии, она порождается властью.

Один доминирует над другим. Доверие эксплуатируется.

Все всегда сводится к власти и контролю.

У Грейсона есть кое-что на меня, что ставит его в позицию власти. И, должна признаться, что испытываю проблемы с доверием в наших отношениях.

Лидия никогда бы не вступила в такие отношения.

Я прижимаю ладони к поверхности стола, позволяя ей охладить меня. Отпечатки рук остаются на дереве, когда я собираюсь. Это была тяжелая неделя.

Я запираю стол, чтобы убедиться, что все в безопасности, прежде чем уйти.

Звук настигает меня возле двери, и я останавливаюсь. Дыхание звучит слишком громко в замкнутом пространстве. Затем дверь открывается.

Глава 43

МЕСТО, ГДЕ ТЕБЕ НАДО БЫТЬ

ГРЕЙСОН

Выражение ее лица стоит риска. Я вхожу в офис Лондон и тихонько закрываю за собой дверь. Приглушенный щелчок эхом разносится в помещении, запечатывая нас внутри.

— Привет, док.

Она разжимает кулаки.

— Господи, Грейсон. Что ты здесь делаешь? Ты…

— Сошел с ума? — Заканчиваю я.

Она роняет сумочку на стол.

— За мной наблюдают. Ты ведешь себя безрассудно. Если бы ты был моим пациентом…

— Я все еще…

— …я бы предположила, что ты деградируешь. Что у тебя появляются признаки неуравновешенности. И да, возможно, немного безумия. — Она закусывает нижнюю губу. — И ты не мой пациент.

— Кто я тогда? — Я пересекаю кабинет, подходя достаточно близко, чтобы почувствовать запах ее геля для душа с сиренью. И нотки лаванды в волосах.

Она заметно дрожит, когда смотрит на меня.

— Опасность.

Ее волосы распущены, беспорядочно ниспадают на плечи. Именно так, как мне нравится — она, словно, знала, что я приду. Я убираю прядку ей за ухо, наклоняюсь и шепчу:

— А ты парадокс.

Между нами возникает напряжение, и она физически реагирует на мою близость, мое прикосновение. Воздух наэлектризован. Я чувствую, как прерывается ее дыхание, оно толчками ласкает мою кожу. Я медленно снимаю с нее очки и кладу их на стол, теперь смотря ей прямо в глаза.

— Кроме того, — говорю я, отступая назад и беря ее за руку. — По общему мнению, это самое безопасное место. — Я веду ее в приемную, и она мне позволяет. Провожу пальцем по аквариуму, подмигивая ей. — Хорошие воспоминания.

До того, как она успевает среагировать, я прижимаю ее к стеклу и хватаю за талию. В комнатах темно, но она освещена отблеском аквариумной воды. Я приближаюсь к ее рту, наблюдая, как она морщится, словно ей больно. Та же самая огненная боль опаляет мое тело. Даже предвкушение прикосновения к ее коже обжигает.

Самый лучший вид предвкушения.

— Парадокс — это не совсем комплимент, — говорит она тихим хриплым голосом.

Касаясь ее губ, я нахожу ее взгляд.

— Не для того, кто любит головоломки. — Я касаюсь ее губами в нежном поддразнивании. — Ты моя любимая головоломка, Лондон.

Ее руки ищут меня, ногти впиваются в ткань рубашки. Как будто она так же отчаянно хочет, чтобы огонь опалил ее.

— Это не игра.

Я провожу руками по ее тонкой талии, касаюсь груди, и наконец, достигаю шеи, скольжу ладонями ей на затылок и запрокидываю голову назад, лаская большими пальцами линию подбородка. Она идеально мне подходит.

— Иногда я забываю, что ты любишь, когда твоих пациентов легко контролировать, — замечаю я. — Полагаю, это касается и мужчин.

Жар приливает к ее щекам.

— Поведение, связанное с поиском острых ощущений, тебе не свойственно. Тебя поймают. — Ее глаза вспыхивают. — Снова.

Мои губы изгибаются в улыбке.

— Откуда ты знаешь, что в прошлый раз я не позволил себя поймать?

Ее взгляд скользит по моему лицу, когда она пытается разглядеть правду.

— А это так?

Я медленно качаю головой.

— Мне долгое время удавалось избегать стражей правопорядка.

— Грейсон… — Она пытается оттолкнуть меня, но движения нерешительны. — ФБР может появиться здесь в любое время. Тогда уже я буду в опасности.

Я смотрю на напряженное выражение ее лица. Она говорит всерьез. Она боится за меня. Я нежно ласкаю ее щеку.

— Тогда давай устроим им представление.

В ее глазах вспыхивают искры неповиновения. Доктор Лондон не любит отступать.

— Я вижу тебя, — шепчу я ей в губы. — Я почувствовал твою боль на расстоянии долбанных миль. Я знаю, что тебе нужно. — Я захватываю ее рот, соединяя наши губы вместе. Я заглушаю мир и его угрозы — страх, боль — одним поцелуем.

Она единственное, что успокаивает мои темные желания. Спокойный тростник среди моего шторма.

Лондон целует меня в ответ с жестким требованием, от которого у меня остаются синяки. Наслаждение циркулирует в венах, и я жажду большего. Никто никому не дает — только берет. Мы пожираем друг друга.

Я прижимаю ее запястья к стеклу, лишая ее контроля. Она любит это и ненавидит. Так же как она ненавидит любить меня — но я ее собственное порочное желание, потребность движет ее действиями вопреки суждениям.

Она кусает меня и пускает кровь. Это действие пробуждает мое желание, наполняя вены жидким пламенем. Рецепторы боли и удовольствия борются за доминирование. В поисках воздуха она отворачивается, прерывая поцелуй.

— Стой, — говорит она, тяжело дыша. — Ты должен идти.

В мгновение ока меня охватывает злость, обжигая так же жарко, как желание.

— Это говорит Лондон или Лидия?

Ее горящий взгляд подобен моему огню, но тело становится как лед. Она высвобождает запястья и отталкивает меня в сторону. Потеря ее прикосновения ощущается сродни агонии.

Она входит в темный кабинет, скрещивает руки на груди.

— Где ты достал форму?

Как иронично. Добрый доктор избегает отвечать на вопрос.

Я прислоняюсь к стене, следя, как она включает лампу.

— Охранники оставляют их на ночь в шкафчиках, — говорю я и начинаю расстегивать рубашку. — Подумал, что никто не будет задавать вопросы офицеру службы безопасности, шатающемуся по зданию. — Я стягиваю форменную рубашку и бросаю ее на письменный стол, затем вытаскиваю белую футболку из брюк. — Но, на самом деле, ты не это хочешь знать.

Она смотрит на меня с серьезным выражением лица.

— Если учитывать последний раз, когда ты украл форму? Нет, не это. Я хочу знать, пострадал ли кто-нибудь в моем здании.

— Тебя действительно это беспокоит? Или ты боишься, что это убийство могут связать с тобой?

Она делает глубокий вдох.

— Ты знаешь, что это было бы неразумно.

Конечно, она права. Мое поведение сродни поведению пещерного человека. Я мог бы выхватить член и пометить территорию, и это бы ее не удивило. Она оценивает меня, ожидая следующего моего шага.

Я иду к ней.

— Я никому не причинил вреда. — Это не ложь. Лоусон все еще жив и невредим.

Она кивает.

— Ты должен придумать способ предупреждать меня. Дать знать… — Она замолкает с разочарованным вздохом. — Это нечестно, что ты всегда знаешь, где я нахожусь, а я понятия не имею, где ты.

Я не успеваю дотянуться до нее. Вот он, источник ее гнева. Это вызывает кривую улыбку на моем лице.

— Быть в бегах утомительно. Вдобавок к скучному роману. — Я отодвигаю кресло для пациента и пинаю коврик, обнажая напольные наручники. — Ты хочешь, чтобы я присел? Чтобы ты смогла покопаться у меня в голове. Дай своей докторской натуре оторваться.