Темное безумие (ЛП) - Ромиг Алеата - Страница 79

Я поворачиваю в переулок и прижимаюсь спиной к кирпичной стене. Вдох через усилие. Затяжной аромат сирени, все еще остающийся на моей куртке, частично рассеивает боль. Я использую эту передышку, чтобы добраться до автобусной остановки.

Мне нужно поспать. Даже величайшие умы не могут функционировать без сна.

По дороге в Бангор я думаю о маленькой девочке, похожей на китайскую куколку и ее матери. Казалось бы, ее проблему так легко решить. Убрать мать из уравнения, и у нее появится шанс на лучшую жизнь.

А может, и нет.

Она может оказаться в ужасной приемной семье с ужасными людьми.

Я слишком хорошо знаю о монстрах, которые используют систему.

Я моргаю, прогоняя темные пятна из поля зрения, глаза уже сами закрываются. Мысли путаются. Если бы не Лондон, я бы, наверное, уже убил бы Нельсона. Это кажется наиболее логичным решением.

Но если он умрет, доказательство его тайной деятельности умрет вместе с ним.

Никто не поверит, что есть убийца-подражатель. Особенно, если подозреваемым будет федеральный агент.

Лондон права. Он нам еще нужен. Терпение.

Я продолжаю двигаться, поворачиваю обратно в Рокленд, чтобы засесть у бара и подготовиться к встрече с Нельсоном. В конце концов он там появится. Но сначала я просто хочу взглянуть на офис Лондон. Всего один взгляд — как маленькая доза для наркомана. Чтобы приглушить желание. Автобус проезжает мимо здания, и я выглядываю в окно.

Группа протестующих кружит перед крыльцом. У меня на губах появляется улыбка, когда я понимаю, что они скандируют имя Лондон.

Протестующие в ярости, сердитые на систему, которая позволяет таким животным, как Ангел штата Мэн, разгуливать на свободе.

Я полагаю, что объяснять им, что психологи слабо связаны с правительством, бесполезно. Этих людей невозможно поколебать. Они твёрдо верят в свои убеждения — какими бы нелепыми они ни были. Они добиваются мира, требуя исполнить смертную казнь над осужденным убийцей.

Какая ирония.

Их пение засело в голове. Мне это даже нравится.

По правде говоря, мы жестокий вид. Мы никогда не будем жить в мире. Сама Земля зародилась в результате насилия. Она не появилась в пустоте космоса по мановению волшебной палочки. Она возникла в результате огромного взрыва. Мы предрасположены к насилию, потому что оно заложено в самих атомах, из которых мы состоим.

Убийство.

Войны.

Гитлер. Чингисхан. Александр Великий. Они убили тысячи, миллионы. Они убивали ради власти. Они использовали страх и милосердие как оружие. Зло в чистом виде. На крови, которую они пролили, были построены цивилизации.

Я слышал, как ученые утверждали, что эти люди были безумны, но что такое гениальность, как не безумие? Психическое заболевание — это распространенный эвфемизм зла.

Очень немногие убийцы — садисты действительно сумасшедшие. Наоборот. Им приходилось держать все под контролем, чтобы избежать наказания за убийство. И получать от этого прибыль.

Ярые фанатики поклоняются мне и Лондон. Преклоняют колени у ее офиса, восхваляя ее как богиню, в то время как протестующие плюют им в лицо.

С таким же успехом мы могли бы быть богами.

На протяжении веков богов так же часто изгоняли, как и поклонялись. Толпы ненавидели их за неудачи, но также всегда боялись. Страх сильнее любви. У богов нет сострадания. Вот почему они могут убивать тысячами.

Кто-то должен владеть этим страхом, этой властью. А те, кто слишком слаб, чтобы смириться с естественным порядком, могут лишь прятаться и осуждать из своих безопасных уголков. Мы боги, и нас нужно бояться.

Я смеюсь про себя.

Или, возможно, я просто ненормальный.

Глава 50

РАЗДЕЛЕННЫЕ ОКЕАНАМИ

ЛОНДОН

Существует причина, по которой я не вожу машину.

Я ругаюсь и пытаюсь одновременно рулить и переключить передачу на крошечной арендованной иномарке, которая при этом скрежещет. Я виляю не на ту полосу и быстро выравниваю машину.

— Черт возьми.

Я ужасный водитель.

Я приземлилась в Дублине час назад, и все было прекрасно, пока я не обнаружила, что утром поезда или автобусы до Келлса не ходят. Время уже поджимало, и единственным выходом было подавить страх и арендовать машину. Я использовала кредитную карту Сэди, и вот теперь я пробираюсь по извилистому двухполосному шоссе в предрассветные утренние часы.

Тяжелая чернота, окутывающая небо, не помогает, вокруг туман и фары еле освещают дорогу впереди.

Должно быть, я сошла с ума.

Безумием было вообще садиться на рейс до Ирландии, но я еще и надеялась выследить мать Грейсона. Что я ожидаю найти?

Проверяю время на одноразовом телефоне. Почти 5:00 утра. Поиск по имени Ребекка Салливан выдал мне ее последний известный адрес. Я могу только надеяться, что она все еще там, и, когда я заявлюсь к ней в такой час, она не захлопнет дверь перед моим носом.

Я зашла слишком далеко.

В буквальном смысле.

Я замечаю впереди небольшой дорожный знак, сбрасываю скорость и, как улитка, сворачиваю. Уличные фонари освещают путь через вереницу одинаковых кирпичных таунхаусов. Я нахожу дом, в котором, по последним сведениям, жила Ребекка, и паркуюсь у дороги.

Размеренно дыша, цепляюсь за руль. Затем, наконец, отрываю пальцы и оставляю тепло машины. Хлопок дверцей машины разносится по причудливому району. Тряся руками, я думаю о резинке в кармане пиджака, пока иду по подъездной дорожке.

Я почти у двери, когда лай собаки заставляет меня вздрогнуть, и на крыльце загорается свет.

— Дерьмо.

Я замираю на месте. Неуверенная в том, что сейчас произойдет, или что мне делать дальше.

Открывается входная дверь.

— Кто вы?

Голос женщины огрубел, как будто она курила большую часть своей жизни. У нее сильный северно-ирландский акцент, напомнивший мне мелодию, которую я иногда слышу в глубоком голосе Грейсона. Меня пронизывает фантомная боль.

Я делаю шаг вперед, поднимаю подбородок.

— Здравствуйте. Меня зовут… — Я останавливаю себя, чтобы не произнести по привычке свое имя. — … Сэди Бондс. Я работаю в американских правоохранительных органах…

Она усмехается.

— Да, я это вижу. Что вам надо в такую рань, черт возьми?

В тусклом свете я с трудом различаю ее лицо, но она одета в бледно-розовый халат, ее волосы с проседью собраны в беспорядочный пучок. Она с усилием пытается успокоить черного лабрадора и, наконец, хлопает в ладоши, чтобы отправить скулящую собаку обратно внутрь.

Я засовываю руки в карманы, холодное утро и нервозность заставляют меня дрожать.

— Ребекка Салливан?

— Ради всего святого, — бормочет она, закрывая дверь. Когда она поднимает глаза, я могу ясно различить белый шрам вдоль щеки. Она быстро склоняет голову, чтобы закрыть лицо волосами. — Я думала, что вы давно оставили это дело. Его здесь нет. Давно не имел ничего общего со своей матерью. — Она снова усмехается. — Чертовски дольше, чем «давно».

Мои плечи опускаются, напряжение оставляет меня. Это не мать Грейсона.

— Простите, что побеспокоила вас, мэм.

— Подождите-ка, — она запахивает халат и туго затягивает пояс. — Что вы вообще хотели от Бекки?

Она не его мать, но знает, где она.

— У меня есть вопросы. То, что знает только она, что могло бы помочь властям…

— Вы не получите никаких ответов от Бекки, говорю вам. С таким же успехом можете возвращаться в Штаты. Мальчик больше сюда не приедет. Не после того, что с ним сделали.

Я прищуриваюсь, пытаясь уследить за ее быстрым потоком слов с акцентом.

— Вы знаете, где я могу найти Ребекку?

Она машет рукой в воздухе.

— Она слетела с катушек. — Когда я поднимаю бровь, она уточняет. — Бекки в сумасшедшем доме. И скатертью дорога.

Как выяснилось, женщина, в настоящее время проживающая в доме Ребекки, была ее единственной живой родственницей, которая заботилась о ней до тех пор, пока не перестало поступать пособие по инвалидности. Насколько я поняла, Бекки стала обузой, и сестра позволила больнице ее забрать. «И скатертью ей дорога» были ее последние слова перед тем, как она захлопнула дверь перед моим носом.