Темное безумие (ЛП) - Ромиг Алеата - Страница 98

Я включаю торшер, и комната освещается мягким оранжевым светом.

Когда Дэвид достигает нужного места, я поднимаю руку.

— Остановись. Вот здесь. А теперь встань на колени.

Сначала Дэвид сопротивляется.

— Мне нельзя здесь…

— Если не соблюдать правила, то боль вернется, — говорю я. — Ты уже чувствуешь, как она подкрадывается, нарастает. Давление. Стеснение в груди.

Черты его лица искажаются, когда он пытается встать на колени в центре комнаты. Прозрачный пластиковый брезент под ним сминается от неловких движений. Я неторопливо подхожу к шкафу и достаю стяжки, а затем возвращаюсь к нему, покачивая бедрами, и сковываю его запястья вместе.

— Все хорошо, Дэвид, — уверяю я пациента. — Ждать осталось недолго.

Я смотрю на настенное зеркало и поднимаю подбородок. Двустороннее зеркало в этой комнате не только для красоты, но еще и потому, что Грейсон любит смотреть. Так же, как ему нравилось наблюдать, как его жертвы выбирают свою участь в ловушках, которые он смастерил. Только сейчас мы научились не вести счет. Мы совершенствуемся.

Осознание того, что он находится за стеклом, хищно следя бледно-голубыми глазами за моими движениями, вызывает у меня мурашки. Я представляю одобрение на его лице: я единственная в мире, кто понимает его, знает, что ему нужно.

И ему тоже это нужно от меня.

Я напеваю под нос, с нетерпением ожидая следующей части, но одновременно желая продлить ее, чтобы накалить напряжение между нами.

Громкая музыка усиливает мое возбуждение, и я расстегиваю блузку, позволяя Грейсону увидеть кружевной черный бралетт под ней.

Затем я начинаю пытки.

Я обхожу пациента сбоку и приседаю.

— Ты думаешь о них сейчас? — шепчу я.

Он выдавливает дрожащее «Да».

— Ты постоянно думаешь о них, не так ли?

Он многозначительно кивает.

— Это зависимость, — признается он.

Я выпрямляюсь во весь рост. В своей профессии я часто слышу, что плохие вещи происходят просто потому, что тело и разум человека жаждут этих плохих вещей.

Но это не зависимость. Это слабость.

Мы с Грейсоном — живое тому доказательство. Любой из нас мог бы стать таким, как Дэвид. Но мы боролись со своей природой. Мы отточили разум, чтобы стать сильнее, чем наши телесные потребности, и использовали свои импульсы, чтобы наказать тех, кто больше всего этого заслуживает.

Мы не святые. Наша связь выкована в преисподней. Но, по крайней мере, мы не трусы.

В конце концов, трусость Дэвида сведет его в могилу. Я позаботилась об этом. Еще во время самой первой нашей сессии я посеяла в его сознании семя, которое поливала и лелеяла, чтобы оно росло и процветало. И оно уже дало плоды. Письмо, написанное его жене и спрятанное в их спальне, которое она позже обнаружит, с подробным описанием его измены. Как он бросил семью и сбежал с любовницей.

Он кое-что оставил для дочери — фонд со всеми его деньгами. Она может использовать их, чтобы построить счастливую жизнь. Людям в жизни Дэвида станет лучше после его эгоистичного ухода.

Я снова на него набрасываюсь.

— Ты понятия не имеешь, что чувствуют эти девушки. Ты не можешь почувствовать их страх, их отвращение и стыд, даже их вину. Сокрушительные страдания, которые они терпят из-за тебя. — Я хожу вокруг него кругами, моя ярость нарастает. — Нет, ты понятия не имеешь, что чувствуют твои жертвы, потому что ты самовлюбленный, жадный и эгоистичный мужчина. Заботящийся только о своих потребностях. Что ж… мы это изменим, Дэвид. Сегодня ты поймешь.

Сила, которая приходит с властью… она опьяняет. Я опьянена ее абсолютной чистотой, все мое тело горит очищающим пламенем, когда я смотрю в зеркало, отчаянно желая, чтобы Грейсон почувствовал этот огонь.

Я слышу его хриплый баритон:

— Прикоснись к себе.

И я подчиняюсь.

Я поднимаю юбку и просовываю руку между бедер. Зубами покусываю губу от возбуждения, тонкий материал трусиков уже влажный. Я слегка надавливаю на клитор, и оглушительная боль пронзает поясницу, мои глаза закрываются.

— Ты просил меня помочь твоей дочери. И я помогу, Дэвид. Но решение не в том, чтобы спасти тебя. Выход в том, чтобы спасти ее от тебя.

Когда я открываю глаза, то вижу дикий страх в его взгляде, и это чувствуется как веревка, стягивающая кожу, самая сладкая боль на свете.

— Прости, Дэвид, — говорю я хриплым, отрывистым голосом.

— Я соврала. Ты ничего не можешь сделать, чтобы избежать боли. Она становится все сильнее, всепоглощающей. Твоя грудь трещит от боли. Ты готов на все ради освобождения, но пощады не будет. Ты знаешь, что умрешь.

Словно по щелчку мой пациент выходит из транса. Его настигает волна острой и беспощадной боли, она сбивает его с ног, он растягивается на брезенте, воет и извивается — но только до тех пор, пока натиск не становится слишком сильным. Его мозг использует единственную возможную защиту и отключается, запуская психологическую защиту. Он замирает на полу. Конец.

Моя грудь поднимается и опускается от затрудненного дыхания. Тело дрожит на краю пропасти. Я гребаный провод под напряжением, который нужно заземлить, прежде чем я потеряю контроль.

Боль нарастает до крайней точки. Я смотрю в зеркало и сжимаю бедра, умоляя Грейсона прекратить мои мучения. Если бы он прикоснулся ко мне прямо сейчас… я бы шагнула за край. Он знает мое тело. Он знает, когда прикоснуться ко мне, а когда замучить ожиданием. Я хочу разлететься на осколки от его жестокого прикосновения и позволить ему с любовью снова сделать меня целостной.

Мой монстр тоскует по его монстру.

Он был прав. После того, как наши монстры оказались на воле, они могли свободно питаться и пировать. И мы вгрызались друг в друга с порочной потребностью уничтожать.

Мы ненасытны.

2

ТЁМНЫЙ БАЛЕТ ДЛЯ МОНСТРОВ

ГРЕЙСОН

Я слетаю с катушек, наблюдая за ее работой.

Лондон — темная богиня, которую нужно бояться. Святая для людей, ангел милосердия для моей проклятой души. И она представляет собой самое эротичное зрелище: она вызывающе двигает бедрами, дразняще поглаживая кожу в вырезе атласной рубашки.

Она смотрит в зеркало так, будто видит меня, видит, что делает со мной. Пухлые губы изгибаются в злой улыбке, и мой член дергается.

Это, черт возьми, моя самая любимая часть, за исключением, конечно, казни. Кульминационный момент переживания убийства. С Лондон мы достигли священных высот.

Она моя вторая половинка, моя пара.

Прошло слишком много времени с тех пор, как кто-либо из нас испытывал острые ощущения. Жажда сжигает нас. Мы слишком долго воздерживались, стараясь не привлекать ненужного внимания, теперь мы на грани. Такой самоконтроль можно поддерживать только другой формой близости.

И мы устраиваем пир плоти.

Раньше я никогда не верил, что способен испытывать такие эмоции. Явный психопат. Я думал, что любовь — это вымышленная сказка, которую проповедует слабое, тупое большинство, чтобы обрести спокойствие в жизни. Или что мир продавал идеал, чтобы правительство могло извлечь выгоду из невежества.

Я был тщеславен, но Лондон излечила меня от этого тщеславия, поставив на колени.

Она выше меня во всех отношениях, и я боготворю ее. Независимо от того, что я чувствую — любовь или нет — для меня это реально, и теперь я сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить ее.

После нашего переезда СМИ нашли себе новую жертву, а Лондон благополучно избавилась от этого массового безумия, в которое превратилась ее жизнь. Теперь мы снова можем вести себя как темные существа, которыми были рождены, за одним исключением.

Грейсон Пирс Салливан мертв.

Каин Оуэн Хэнсли теперь несет на себе шрамы прошлого Грейсона, которые я прикрываю вместе с тату замков на руках. Я ношу контактные линзы, чтобы изменить цвет глаз с голубого на карий. И я позволяю Лондон командовать. Она моя муза и мое душевное равновесие.

После нашего переезда СМИ нашли себе новую жертву, а Лондон благополучно избавилась от этого массового безумия, в которое превратилась ее жизнь. Теперь мы снова можем вести себя как темные существа, которыми были рождены, за одним исключением.