Уроки черного бусидо Димы Сабурова (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 12

— Буддист⁇

— Местные не держатся за свою веру — Де Алмейда пожал плечами — Именно поэтому наша проповедь так удачна

— И что же этот Ёсио?

— Ничего не просил кроме работы. Как оказалось, очень удобно иметь в доме на подхвате местного с Кюсю. Потом приходил его отец, садовник при языческом храме Такомими. Очень сильно благодарил за спасение отпрыска. Устроил здесь всё это великолепие, а также построил сад камней.

Алессандро скептически покачал головой.

— Как они оказались в Нагасаки?

— История обычна. В одной из войн между местными даймё, их деревню сожгли, жителей убили. Они бежали вдвоём. Добрались до порта. Отец прижился в храме богини Такамими Химэ-но Микото, а Ёсио здесь. Потихоньку готовлю его к принятию святого крещения.

— Как интересно — произнес викарий — Еще одна спасенная душа. Послушай Луиш. А не одолжишь ли ты мне мальчишку, на время похода? Пока ещё Ясуф придёт в себя окончательно, пока язык заново выучит… А тут уже считай готовый слуга. Что скажешь?

— Да бери конечно — дон Луиш благословил коллегу бокалом с вином — Да хранит тебя святой Беннета Ависский, во имя господа!

— И именем его!

* * *

Топ, топ нелегки, к коммунизму первые шаги… Вот где я и где светлое будущее человечества? А ведь запало в голову. Иду шагаю во главе цепочки носильщиков — хасамибако, названных так по имени лакированного дорожного ящика или тюка, который тащат на конце палки через плечо. Я так же, как и все,тащу упакованный походный католический алтарь с распятием и шестью подсвечниками. Там же в ящике лежит смена одежды для викария, шкатулка с лекарствами и набором для целебных прижиганий, письменные принадлежности и библия аж в четырёх экземплярах. Правда Книга книг на латыни — успел заглянуть.

Рядом шагает на редкость колоритный человек — горбун с татуировками на руках. Начальник носильщиков. Знакомство наше состоялось довольно своеобразно. Я как раз во дворе миссии занимался своими новыми обязанностями — из двух походных сундуков своего нового хозяина, дона Алессандро Валиньяно, доставал одежду, отряхивал её. Пара ряс, еще два камзола. Штаны почему-то были всего одни и те — укороченные, шарообразные формы на толстой подкладке в районе бедер. Сшиты они были из узорчатой дорогой ткани, а двойная стеганая подкладка шла набитой ватой или чем-то вроде нее. В наличии также был выступающий гульфик. Тоже набитый. Мечта любого балеруна.

— Вы только гляньте на этого здоровяка! — одетый в серое кимоно, разлинованное в тонкую полоску, горбун обошел вокруг меня два раза и в полном восторге хлопнув себя по ляжкам татуированными руками — Для него нужен огромный хасамибако, не будь я Бэнкэй Микуби!.

Ага, вот так и познакомились. Бэнкэй Микуби то бишь Бэнкэй Короткая Шея. Правда тут ему ему явно кто-то польстил. Лично я у него вообще никакой шеи не увидел. Приплюснутая, похожая на репу голова торчала из татуированных, бугрящихся немереной мышцами плеч, а подбородок лежал прямо на бочкообразной груди. Глядя на таких типов отец, говорил — «Мужчина серьёзный. Возможно, даже отсидел». Голос у горбуна соответствующий. Гудит, как из бочки.

— Бэнкэй-сан, этого черного человека зовут Ясуф, он слуга Каннуси-сама, вашего нанимателя — поясняет за меня внезапно возникший из ниоткуда Ёсио. И смотрит так на него… будто жизнь готов отдать. По первому кивку. Явно знакомы.

— Вот оно как — погудел горбун, почёсывая свой сизый нос — ну да в жизни всяко бывает. Ты это. Ежели что, так обращайся. Я человек надежный и сильный. Меня в Нагасаки всякий знает. А будешь со мной и ни единого дня не ляжешь спать голодным. Не будь я Бэнкэй Микуби!

Я озадаченно посмотрел вслед поспешившей вперед парочки. А ведь горбун, похоже, ни секунды не сомневался, что я его понимаю. Вот тебе и ксенофобная нация.

* * *

Мы выступили из Нагасаки в день, когда зацвела слива в саду. Солнце еще не встало, мы вышли без завтрака в темное прохладное утро. Город спал, а мы уже топали по его улицам походной колонной: я и ещё шестеро носильщиков — хасамибако, горбун Бэнкэй и ходивший за ним по пятам Ёсио, отряд солдат в составе двадцати пикинёров и десяти мушкетеров. Никто из них не носил доспехов. Все были одеты в льняные стёганки, прошитые конским волосом и шлемы морионы. Ну а возглавлял наше шествие владелец моей нынешней тушки дон Алессандро — викарий ордена иезуитов. Священник берег свои ноги, ему на старте подогнали целый паланкин, который тащили четверо полураздетых японцев.

Была у Алессандро и своя свита из четырёх монахов и одного боцмана по имени Педро. Оный Педро — вот удивительно точно имя характеризует человека! — периодически проходя мимо меня скалил зубы и демонстрировал линек^[3]. Дескать, готовься, я ничего не забыл. Чувствую, поездка будет не простая.

За чертой города к нам присоединились те самые два самурая, что так поразились моему облику. Даже сейчас оба косились на меня, но вели при этом себя очень сдержано, переговаривались тихо, чуть ли не шепотом. Они сопровождали денежный ящик, забитый железными гвоздями, опечатанный красными печатями и упакованный в узорчатую ткань. Понятия не имею, сколько там, но слуга-носильщик, тащивший ящик на палке через плечо, усердно и напоказ выбивался из сил. Еще четверо пехотинцев — асигару с копьями несли багаж самураев.

Когда солнце взошло и город уже почти скрылся из виду, я бросил прощальный взгляд в сторону Нагасаки. Вернусь ли еще сюда? А если вернусь, то как меня встретят? Я долго думал о том, есть ли у меня хоть какой-то шанс вернуться в свое время, в родную реальность. Но так ничего и не надумал — только душу растравил. В какой-то момент просто запретил себе вспоминать о семье, о будущем… Как правильно поется в песне:

'Призрачно все в этом мире бушующем

Есть только миг, за него и держись!

Есть только миг между прошлым и будущим

Именно он называется жизнь!'.

* * *

Прежде чем горячее полуденное солнце начало припекать еще сырую землю, мы прошли близлежащие, уже пробудившиеся и весьма оживленные деревни. В каждой из которых случалось целое шоу — народ сбегался посмотреть на меня. На крестьян кричали самураи, асигару копьями раздвигали толпу. За деревнями располагались залитые водой рисовые поля, по которым бродили цапли. И уже виднелись горы с белыми снежными шапками.

К моему удивлению, на дорогах периодически встречались доски с объявлением о том, что на окрестности орудует банда некого Белого Угуису^[4] — горного монаха-расстриги. Об этом вслух прочитал Бэнкэй на первом же привале. На доске перечислялись леденящие кровь подвиги Угуису, приметы его самого и сообщников. Плюс шли обещания награды — целых десять кабан золотом. В этом месте, Бэнкэй заметно напрягся, подозвал Ёсио и сказал ему, что нам следует беречься странных попутчиков, непонятых женщин на станциях и легких соблазнов за смешные деньги, — часто их предлагают наводчики. Ёсио покивал, пошел к дону Алессандро.

Тут же на привале до меня в очередной раз докопался Педро. Иезуит, повысил его до моего персонального учителя португальскому языку. К делу португальский Петя, отнесся со всей серьезностью. Продолжил вкладывать мне вокабуляр ударами ленька. На четвёртом или пятом слове мне это всё надоело. Я подскочил с земли, ухватился за линек, резко вырвал его из рук. После чего напрягся и, рыкнув, на всю миссию, порвал его на две части. На что опять сбежался народ, пооткрывал рты.

Педро схватился за рукоять палаша, что висел у него на поясе, но тут подошел еще один моряк, успокаивающе положил руку на плечо:

— Pedro Zurita há um mocha e rum. — громко произнёс он — Já tens a tua dose?

Все, что я понял — это слово рам. То бишь ром. Походу где-то выдают дневную дозу и у Педро появились более интересные занятия, чем меня избивать.