Семь чудес (ЛП) - Сэйлор Стивен - Страница 25

Высокий мужчина, привлекший внимание толпы, с длинными всклокоченными волосами и бородой, под которой могло скрыться парочка птичьих гнезд, стоял в центре босиком, в нищенских лохмотьях. Его голые конечности рук и ног были длинными и тонкими. Его кожа, темная и жесткая из-за долгого пребывания на солнце, делала его голубые глаза еще более поразительными, особенно потому, что он смотрел широко раскрытыми глазами, из-за которых вокруг виднелись белые круги.

— Дураки! — крикнул он, тряся скрюченной тростью в столь же скрюченном кулаке. — Вы говорите, что пришли сюда, чтобы почтить Зевса, но все, что вы чтите, это свои собственные аппетиты. Те, кому вы на самом поклоняетесь, не боги, а атлеты, которые соревнуются для вашего развлечения — самые глупые и никчемные среди вас!

— Если ты считаешь Игры такими глупыми, то что ты сам здесь делаешь, старый дурак? — крикнул ему кто-то в ответ.

— Как хороший лекарь спешит на помощь туда где полно больных или раненых, так и мудрец должен идти туда, где собираются идиоты, — заявил нищий.

— Фу! — воскликнул Антипатр. — Да, этот человек - циник, он здесь, чтобы испортить всем удовольствие.

— Ах! Так вот как выглядят циник. Я слышал об этих странствующих философах, которые не заботятся о личном комфорте (или гигиене) и громко пренебрегают всем, что доставляет удовольствие их собратьям-смертным. Согласно Антипатру, циники были обычным явлением в грекоязычном мире, но я никогда не видел ни одного в Риме, где трудно представить, что таких антиобщественных оводов кто-нибудь будет терпеть.

Заговорил мужчина в зеленом хитоне; — Как ты, вообще, посмел прийти сюда, на самые священные из всех Игр, и ругать здесь атлетов? Что доставляет богам больше удовольствия, чем красота, и что может быть прекраснее вида юношей, соревнующихся в беге? Я говорю тебе, что бег - самое благородное из всех занятий смертных.

— Ты, что хочешь сказать, что испытываешь удовольствие, наблюдая за всеми этими обнаженными, напряженными задницами, — сказал циник. Толпа засмеялась, а объект его насмешек покраснел. — Что же такого благородного в беге? Кролик и антилопа, самые быстрые из существ и самые пугливые!  Думаешь, Зевсу наплевать, какой трус убежит быстрее всех?

Это вызвало еще больше насмешек. В Риме толпа забросала бы этого философа объедками или даже камнями. Но хотя они ухмылялись и качали головами, никто не поднял руку на циника и не попытался заставить его замолчать. Так же, как греки поклоняются атлетам, они точно также уважают свободу слова философов, даже циников.

Я повернулся к Антипатру и понизил голос. — А этот человек прав.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, зачем поднимать суету вокруг тех, кто быстрее всех бегает, кидает дальше диск, или продолжает наносить удары после того, как голова его соперника превратилась в кровавое месиво? Мысль о том, что все эти десятки тысяч людей должны проехать сотни миль только для того, чтобы посмотреть какие-то спортивные соревнования, это все-таки немного глупо, не так ли?

Антипатр посмотрел на меня так, словно я произнес возмутительное богохульство. — Я предлагаю тебе держать эти мысли при себе, Гордиан. Цинику могут сойти с рук такие вещи, но от гостя из Рима здесь такого не потерпят.

— Но ведь вы не похожи на этих людей, учитель? Вы поэт. Какое вам дело до бега, прыжков и метаний дисков?

Антипатр недоуменно посмотрел на меня. Я забыл, что он грек и как страстно все греки любят атлетику.  Циники - единственное исключение.

— И это я привез тебя из Рима… — пробормотал Антипатр, качая головой. Затем он напрягся, когда циник внезапно бросился к нему.

— Ты! Одноглазый! — крикнул циник. — Мне кажется я тебя знаю? — Он  покрутил головой туда-сюда, низко приседая и вглядываясь в Антипатра, как бы стараясь заглянуть под повязку.

— Думаю, нет. — Антипатр отпрянул, разволновавшись. Все взгляды теперь были прикованы к нему. — Кто ты, циник?

— Я Симмий Сидонский. А ты кто? И как ты потерял свой глаз?

— Это не твое дело. Но если хочешь знать, я Зотик из Зевгмы.

— А кто этот молодой человек? — циник повернулся ко мне. Запах его немытого тела был невыносим. — Это один из атлетов, которые будут завтра соревноваться? У него нос кулачного бойца, руки борца, грудь метателя диска. Он что, кандидат на панкратион, что ли?

Как разъяснил мне Антипатр, панкратион был самым жестоким из греческих единоборств, изобретенным Гераклом и Тесеем. Это была комбинация кулачного боя и борьбы без каких-либо правил, где переломы костей или даже смертельный исход были частым явлением.

— Меня зовут Гордиан, — заявил я, выпрямляя спину. Я хотел добавить, что я из Рима, но в этом не было нужды, так как циник сразу заметил мой акцент.

— Что это? Римлянин, участвующий в Играх?

Я покачал головой: — Я пришел посмотреть на статую Зевса…

Проигнорировав мой ответ, циник повернулся к толпе и пустился в новую тираду. — С самого начала и на протяжении сотен лет участвовать в Олимпиаде могли только лица греческого происхождения. Теперь, чтобы угодить нашим римским повелителям, ходят разговоры о том, чтобы позволить принять участие в Играх любому, кто просто может говорить по-гречески, даже римлянам! Что дальше? Откроем ли мы олимпиаду для участников всего мира, чтобы иностранцы могли хвалиться, плевать на нашу землю и ставить свои статуи в Священной роще Зевса?

Симмий резко развернулся, побежал обратно к Антипатру и возобновил осмотр: — Но я могу поклясться, что знаю тебя. Что это у тебя за штука?  — Он потянулся двумя пальцами, и я понял, что он собирается ущипнуть Антипатра за замазанный нос, который немного потерял свою форму под палящим солнцем и выглядел несколько странно.

— Пойдемте, учитель! — Я схватил Антипатра за руку и оттащил его от настырного циника. — Меня тошнит от прогорклого запаха этого философа.

Циник некоторое время смотрел нам вслед, затем снова повернулся к своей аудитории и продолжил свою обличительную речь.

— Симмием Сидонским назвал себя этот человек. Это же ваш родной город, учитель. Он вас знает?

Антипатр пожал плечами: — Человек встречается с многими людьми на протяжении долгой жизни. Всех не упомнишь.

— Он мог бы выглядеть совсем иначе, если бы принял ванну и подстриг бороду. Но, конечно же, нельзя забыть его голубые глаза. Они весьма поразительны. Ну, что никак не вспомните?

Антипатр покачал головой: — Что можно вспомнить в этой удушающей жаре? Лучше, пойдем, поищем, где нам переночевать.

— И где это?

— Мы должны найти палатку, которую поставил человек по имени Эксагентус.

Мы поспрашивали, и вскоре нас направили в район недалеко от стадиона. Я ожидал увидеть скромную палатку, где мы могли бы сложить наши вещи, а позже переночевать вместе с другими в тесном помещении, но палатка Эксагентуса оказалась одним из самых величественных шатров, настоящим дворцом из множества комнаток, сооруженных из ярко раскрашенной материи. поддерживаемой резными шестами. Экзагентуса поблизости не было, но раб, которому велели дождаться Зотика из Зевгмы, приветствовал нас и позволил нам войти, попросив сначала снять обувь. Земля внутри шатра была устелена ковриками, которые оказались восхитительно мягкими под моими усталыми ногами. Раб показал нам маленькую боковую комнатку и сообщил, что она будет в полном нашем распоряжении. Здесь стояли две узкие койки для сна и отдыха. Между ними находился небольшой столик с серебряным кувшином с водой и двумя серебряными чашками. Рядом с одной из коек наружу открывалась откидная шторка, так что мы могли приходить и уходить, когда захотим.

Я наполнил чашку и жадно выпил. Вода была слаще любого вина: — Чем вы заслужили эту роскошь? — спросила я, откинувшись на одну из коек, которая оказалась на удивление удобной.

Антипатр пожал плечами: — У меня много друзей, которые знают друг друга. Время от времени кто-то обращается к кому-нибудь за помощью. — Он надвинул повязку на лоб и потер кожу вокруг своего глаза.