Семь чудес (ЛП) - Сэйлор Стивен - Страница 43

Собирался ли он взять с нас плату за вход или нет, но этот человечек держал руку протянутой, когда мы проходили мимо, и по знаку Посидония я увидел, как Зенас достал маленький мешочек и бросил несколько монет в его раскрытую ладонь.

Под серым небом и с ветром, дующим в лицо мы дошли до конца мола. Впереди нас ожидало зрелище, которое становилось все более странным по мере нашего приближения — обломки скульптуры Колосса, которые лежали, как разрубленное на части тело воина. На моле было еще несколько посетителей, бродивших среди руин, и на фоне их присутствия подчеркивался впечатлительный масштаб статуи. Она была рукотворная, но такая причудливая, такая неземная, что вызывала некое религиозное удивление. Передо мной лежал такой огромный большой палец, что я едва мог обхватить его руками, так как он был величиной с большинство статуй в натуральную величину. Здесь же была рука, лежащая поперек дороги, как гигантская змея, и факел размером с маяк, который, должно быть, держала одна вторая рука статуи. Внутри некоторых фрагментов я увидел железные прутья и скрытые болты, которые скрепляли конструкцию изнутри; нижние конечности, по-видимому, были заполнены камнями, служившие балластом. В некоторых местах бронза была толщиной с мою руку, а в других - толщиной с монету.

Мне пришла в голову мысль: — Если фрагменты Колосса почти целы, почему его не восстановили после падения? Неужели нельзя было собрать его заново?

— Эта идея обсуждалась, — сказал Посидоний. — Некоторые хотели восстановить Колосс. Другие предлагали переплавить разрушенную статую, а бронзу использовать заново или продать, поскольку землетрясение нанесло значительный ущерб всему Родосу, и для восстановления требовались деньги и материалы. Чтобы решить этот вопрос в Дельфы была отправлена делегация.

— И что постановил оракул Аполлона?  — спросил я.

— Что Колосс вообще никогда не следует восстанавливать, и то, что его обломки должны оставаться там, где они лежат, и их нельзя тревожить. Как это часто бывает с оракулами, ответ вызвал разногласия и не удовлетворил ни одну из сторон. Однако в этом все равно проявилась мудрость Аполлона, ибо этот Колосс лежит здесь до сих пор, даже через двести лет после того, как он был создан, и он столь же знаменит сейчас, как и тогда, когда стоял на ногах, и Родос им гордится, несмотря на его разрушенное состояние.

Немного обойдя колено Колосса, я внезапно оказался лицом к лицу с гениталиями статуи, мошонкой и фаллосом, увенчанными стилизованными завитками волос. В своем первоначальном контексте эти части, без сомнения, имели разумные пропорции, но теперь они вызывали некоторое недоумение. Антипатр громко рассмеялся при виде этого зрелища, но тоже остановился, чтобы прикоснуться к фаллосу на удачу. Многие экскурсанты, по-видимому, делали то же самое, потому что бронза в этом месте блестела ярче, чем где-либо еще.

Пройдя дальше, мы подошли к огромному лицу, которое я увидел с корабля в тот вечер, когда мы прибыли, с вытаращенным глазом. Из волос скульптуры на макушке сияла корона из солнечных лучей. Некоторые из них были согнуты, а некоторые полностью сломаны, но пара была цела и торчала, как гигантские наконечники копий.

Массивный каменный пьедестал, к которому все еще были прикреплены ноги, сам по себе был такой же высокий, как любое многоквартирное здание в Риме. У его основания на огромной бронзовой табличке, такими крупными буквами, что их можно было прочитать с кораблей в гавани, было написано стихотворное посвящение. Антипатр увидел, как я произношу слова, мое умение читать по-гречески отставало от умения говорить на нем, и начал читать строки гулким голосом с такой убежденностью, как будто он сам сочинил их:

— О Гелиос, мы возносим твой образ прославляя тебя.

Твоя корона сделана из военной добычи.

Смрад войны низвергнут твоим светом.

С твоим благословением мы выиграли бой.

И народ Родоса теперь горд и свободен.

И суша и море теперь принадлежат нам.

Посидоний и я зааплодировали чтецу, а Антипатр поклонился.

— Теперь, когда вы своими глазами увидели останки Колосса, — сказал Посидоний, — можете ли вы представить, как он выглядел, когда был целым?

Я, уперев руки в бока, посмотрел вверх, пытаясь представить себе статую, возвышающуюся надо мной: — Похоже, что Гелиос был обнаженным, если не считать скудного плаща, накинутого на одно плечо, а так как среди бронзовых руин   можно увидеть складки его одежды, но они довольно скудные и не могли скрыть многого. Он стоял, слегка выставив одну ногу вперед, а другую назад, согнув колено. Одна его рука была опущена, и в ней он держал факел. Другая рука была поднята, а ладонь раскрыта для приветствия прибывающих кораблей.

— Можно ли сказать, что он был красивым?

— Ну да, я полагаю, но нос у него довольно длинный. Вероятно, все лицо было немного удлинено, чтобы компенсировать ракурс при взгляде снизу, а черты лица были немного преувеличены, чтобы придать лицу больше характерных черт, если смотреть с большого расстояния.

— Очень хорошо, Гордиан! — сказал Антипатр. — Я не припомню, чтобы когда-нибудь учил тебя основам перспективы.

Я пожал плечами: — Это вполне объяснимо. Или, возможно, у живой модели Чареса просто был длинный нос и выпуклые скулы.

Посидоний улыбнулся: — Антипатр сказал мне, что ты весьма наблюдательный молодой человек, и так оно и есть. Значит, ты внимательно рассмотрел лицо и все остальное тело?

— Вроде бы, да.

— Отлично. Постарайся сохранить в памяти образ этого лица, когда мы вернемся домой.

Эта просьба казалась ненужной; увидев Колосса с близкого расстояния, его уже нельзя было забыть? Но, чтобы угодить хозяину, я долго и пристально вглядывался в лицо поверженного Колосса.

                                                                                               * * *

В тот вечер за ужином к нам троим присоединился Гатамандикс. Манеры друида были такими же диковинными, как и его внешность. Вместо того, чтобы полулежать, он примостился на краешке своего обеденного дивана, как на обычном стуле. Он объяснил, что считает неестественным глотать еду, лежа на боку. У него также была манера говорить громче, чем было необходимо, и делать это во время пережевывания пищи.

К нам также присоединился молодой родосец по имени Клеобул, который сопровождал галлов в их поездке в Линдос. Клеобул был невысоким, курносым человечком с мышино-коричневыми волосами, и его манеры были очень чопорными и правильными, что резко контрастировало с манерами друида. Посидоний представил Клеобула как одного из своих самых лучших учеников, который особо интересовался историей его родного острова, о котором мало кто мог похвастаться, что знает больше его.

Как только подали первое блюдо, яичный крем с инжиром, к нам присоединился последний гость, молодой галл, приехавший с Гатамандиксом. Он не извинился за опоздание и, прежде чем сесть на обеденный диван рядом с друидом, зевнул и потянулся, как будто только что проснулся.

— Зотик, Гордиан, это Виндовикс из племени сегуров. Посидоний пристально посмотрел на нас с Антипатром, как будто желая изучить нашу реакцию.

Виндовикс, безусловно, был яркой личностью. Его рост был его самой впечатляющей чертой; он был практически гигантом. Также примечательными были его длинные волосы цвета бледного золота и довольно жесткие; позже я узнал, что он мыл их известковым раствором, который не только осветлял цвет, но и придавал им текстуру лошадиной гривы, что галлы очень ценили. Как и Гатамандикс, он носил усы, хотя они были не такими экстравагантными и лишь немного доставали до подбородка. У него были выступающие скулы, длинный нос и широкий лоб. Его глаза были бледно-голубого оттенка, как солнечный свет на гребне волны.

Его мускулистые руки были обнажены из-за странной одежды, которую он носил, нечто вроде кожаной туники, застегнутой спереди шнурками; она была такой короткой, что, когда он зевнул и потянулся, обнажился живот. Его нижняя половина была покрыта одеждой, называемой браце (bracae), или бриджами, сделанной из мягкой кожи, которая обтягивала его бедра, как вторая кожа, и оборачивалась отдельно вокруг каждой ноги, доходя до лодыжек, с чем-то вроде мешочка, в котором все швы сошлись. Как мужчина мог носить что-то настолько тесное вокруг своих половых органов, я не мог себе и представить.