Как приручить дракона 2 (СИ) - Капба Евгений Адгурович - Страница 25

— Юридики! — сказал Яша Носов.

— Домены… — проговорила Бурова.

— Уделы! — обернулись две близняшки с первой парты.

— Что есть одно и то же, — улыбнулся я. Приятно, когда дети имеют базу! — Абсолютно верно. Забрать у кого-то собственность — значит совершить преступление. И потому — было решено воплотить в жизнь компромиссный вариант реформы…

— Но в Авалоне… —

О, да. Я это услышал. Что характерно — от Игнатова, того самого паренька, который блевал на линейке. Высокий, бледный, худой, он постоянно побеждал в конкурсах рисунков и неплохо учился по гуманитарным предметам. Говорили, в нем есть эльфийская кровь, но я как-то не видал пока полукровок, да и не был он похож на эльфа. Скорее — на еврея, грузина или итальянца. Если бывают бледные евреи, грузины или итальянцы.

Я договорил за него:

— В Авалоне, действительно, отменили крепостное право на триста лет раньше, чем в России. Но! Оно там появилось чуть ли не на семьсот лет раньше, чем у нас! После ухода Рима… То есть — Первой Империи Людей из провинции Британия, эльдары вернулись из Каледонии, Инис Мона и Гибернии, и, практически не встречая сопротивления, захватили населенные людьми территории и закабалили их… А в конце шестнадцатого века, действительно, освободили крестьян. Через тысячу лет после их порабощения. Без земли. Кто помнит, как это выглядело, вы должны были изучать в седьмом классе…

— Огораживания, — поднял руку Яша Носов, действительно — самый умный.

— Они растили овец, потому что овцы дают шерсть и съедобные! — внезапно интерес к происходящему проснулся у Невзоркина — заводилы банды непосед и бузотеров. — А крестьян освободили и выгнали с земли, чтобы те не мешали пасти стада. Потому что крестьяне…

— Не дают шерсть! — заржал Морковкин.

— И не съедобные! — подхватил Жаркин.

— А-а-абсолютно верно! — щелкнул пальцами я. — Земля — собственность аристократа, помните? А знаете, что они сделали потом, после того, как выгнали крестьян с земли?

— Дали им рабочие места в городе? — предположила Бурова.

— О, нет. Эльдары провели через парламент закон о смертной казни за бродяжничество.

Такое в головах детей не укладывалось, но что в этом мире, что в моем — было абсолютной правдой. Выгнать с земли на улицу, а потом повесить за бродяжничество… Очень цивилизованно. При нашем земном Генрихе Восьмом за бродяжничество казнили каких-то несчастных 72 000 человек, при местных эльдарских пресветлых королях — около ста тысяч. А потом смертную казнь заменили на «штрафное перемещение» — и повезли народ в колонии…

— Кроме эльдарского варианта, имелся еще германский — когда крестьяне оставались арендаторами, но землей не владели, а в Галлии шла парцелляция крестьянского хозяйства, но это все частности. Главный факт заключается в том, что, по сравнению с другими вариантами отмены феодальных пережитков, «половинчатая» или «компромиссная» реформа Василия Феодоровича может показаться верхом гуманизма, а удар одним концом по барину, другим — по мужику той самой «вековой цепи» — более предпочтительным результатом, чем сотни тысяч повешенных… — закончил лирическое отступление я. — Теперь давайте запишем формулу выкупных платежей…

Как по мне — так реформа на Тверди выгодно отличалась от нашей. По крайней мере, дикой переплаты за землю, как в Российской Империи, не наблюдалось, и в целом большая часть тех, кто хотел оставить себе надел, а не переселяться в город или на свободные территории — выплачивали «ипотеку» лет за двадцать-двадцать пять, не перекладывая это ярмо на шеи своих детей. Но сходства, определенно, прослеживались… Мне самому было чертовски интересно во всем этом разбираться, поэтому я вошел в раж и бегал по классу, и размахивал руками, и обрисовал всю доску мелом и, кажется, сумел загипнотизировать детей. Так что, когда прозвенел звонок — они даже сразу этого не поняли.

— Восьмой «А» и восьмой «Бэ»! — провозгласил хриплым голосом я. — На следующем уроке — проверочная по этой теме. У каждого класса — по отдельности. Все, что писали в тетради — этим пользоваться будет можно. Правила помните?

— Да-а-а! — грохоча стульями и партами, восьмиклашки покинули кабинет. — До-сви-да-ни-я-ге-ор-ги-й-се-ра-фи-мо-вич!!!

А потом в дверь вошла Ингрида Клаусовна. Ее лицо все еще было красным — как ни парадоксально, это являлось свидетельством того, что директор не так давно имела бледный вид. Но с трагедией она так или иначе справилась и теперь снова была той самой могучей кхазадской валькирией:

— Большое вам спасибо, Георгий Серафимович, — сказала она. — От нас только что ушла очень серьезная проверка, но целых десять минут мы все стояли под дверями вашего кабинета и слушали. Вы так интересно рассказываете! И два класса… Знаете, я подам ходатайство, чтобы вам присвоили первую категорию. Экзамен — внутренний, я — председатель комиссии, думаю — все получится. Нужно будет только обобщить опыт, тему придумать…

— Интерактивные методы обучения на уроках истории, — сказал я.

Плавали — знаем. Писал.

— Отлично! — обрадовалась директриса. — Вот завтра и дадим ход этому делу… В общем — я ни разу не пожалела, что пригласила вас к нам коллектив.

— Вы не приглашали, я сам навязался, — напомнил я. — Что-нибудь еще?

На самом деле, мне не нравилась мысль, что какая-то «очень важная проверка» стояла под дверью и слушала. Я, когда в раж вхожу, такого наговорить могу… Ну, знаете — такая правда, которая никому не нужна.

— Да-да! За вами там приехали, кажется. На вахте какой-то импозантный молодой человек, судя по документам — Сыскной приказ. У вас какие-то проблемы? — настороженно глянула на меня она.

— Нет-нет, это мои работодатели… Ну, вы же подписывали документы на совместительство? Во-о-от! Консультирую их по некоторым вопросам археологии, находкам всяким, вещественным доказательствам. По моему профилю…

— А-а-а! Доннерветтер, а я уже подумала невесть чего… — выдохнула кхазадка.

— А этот сыскарь — он не рыжий часом? — на всякий случай спросил я.

— Рыжий! — обрадовалась она. — Ваш знакомый?

— О-о-о-о, да! — обреченно кивнул я.

Если бы это был кто угодно, кроме Риковича — оставалась бы надежда отделаться малой кровью и парой часов времени. Но встреча с Иваном нашим Ивановичем всегда сулила большие проблемы и большую головную боль… А у меня и так после спаренного урока голова раскалывалась, и вообще — кажется, я потерял килограмма три веса.

— У вас есть что-нибудь поесть? — внезапно даже для самого себя, спросил я у Ингриды Клаусовны.

— У меня есть конфеты, — как-то озадаченно проговорила она. — С ликером. Хотите?

— Очень! — честно признался я.

Дорога Гомель-Брест и в моем мире была весьма живописной, а здесь, с эдаким местным налетом техномагии, и вовсе заставляла пялиться в окно почти беспрерывно. Я одну за другой поедал конфеты с ликером, которыми меня снабдила Ингрида Клаусовна, запивал их водой из пластиковой нольпятки, которую выцыганил у Риковича, и, в общем-то, чувствовал себя вполне прилично, разглядывая проносящиеся за окном пейзажи.

Убранные поля, скирды сена и соломы, коровы, дожевывающие последнюю осеннюю травку на пастбищах, болота и перелески, густые дубравы и березовые рощи, чистые и светлые сосновые боры, многочисленные ручьи, озера и речушки — все это природное, спокойное великолепие Полесья соседствовало тут с творениями рук людских.

Ну, ладно, применительно к этому миру — Тверди — не только людских. Например, на опушках леса иногда взгляд выхватывал аккуратные хутора лесных эльфов — галадрим. Двух- или трехэтажные срубы — терема с крышами из дерна, украшенные резьбой и увитые плющом и хмелем, в окружении таких же изящных деревянных хозяйственных построек выглядели так, будто только-только вышли из сказки. Стада лосей и благородных оленей рядом с такими усадьбами, сторожевые волки, патрулирующие периметр, или медведь в качестве привратника — все это служило отличным напоминанием, что я сейчас нахожусь не на Земле.