Пламенная - О'Бэньон Констанс - Страница 14

Гаррет нарочно придерживал своего скакуна, чтобы мать не отставала от него. Но пожилая леди была полна мужества и не нуждалась в остановках на отдых.

– Вперед, мой сын! – восклицала она. – Торопись!

Проливной дождь не стал им помехой. Они упорно продолжали бешеную скачку по размокшим дорогам. К полуночи дождь прекратился, небо расчистилось от туч, выглянула бледная луна. В очередной раз они остановились на берегу ручья, чтобы дать отдышаться разгоряченным коням и напоить их. На всем пути Гаррет старался не думать о причинах несчастья, постигшего дом лорда Вудбриджа. Невыносимую тяжесть он нес в своем сердце, когда его мысли обращались к Сабине. Босая, трогательная хромоножка с букетом цветов на влажном зеленом лугу – такой он запомнил ее. Неужели она мертва? Она, его юная жена, которая должна была в скором времени лечь с ним в одну постель, чтобы он обнял ее хрупкое тело и согрел своим теплом. Неужели она превратилась в холодный труп и безжалостный поток тащит ее через камни и речные перекаты, раня нежную кожу девочки? Той самой девочки, которая бы стала в будущем матерью наследника древнего рода Бальморо?

Лошади жадно втягивали в себя воду. Вдовствующая герцогиня, спешившись, зачерпнула ладонью ледяную влагу из ручья и утолила жажду. Луна осветила ее лицо. От многочасовой скачки темные круги появились у нее под глазами. Впервые за многие годы мать и сын остались наедине без слуг и служанок, без оруженосцев и пажей.

Мир вокруг был холоден, пуст и враждебен. Луна не могла согреть их, а с намокших от дождя ветвей все еще падали тяжелые капли. Адриенна предчувствовала, что ничего хорошего не ждет их впереди, и все же бодрилась, готовая на все, чтобы спасти сына. Она обвела взглядом равнину, стелющуюся перед ними. Тусклый огонек мерцал где-то вдалеке.

– Мне кажется, что там впереди деревня. Может быть, кто-нибудь пустит нас обсохнуть, а потом на окраине Лондона мы купим себе подходящее платье. Мы не можем появиться перед королем одетыми, как лесные бродяги.

Ночной отдых в крестьянской хижине и покупка на «блошином» рынке при въезде в Лондон приличной одежды заняли совсем немного времени. Уже спустя час после восхода солнца они оказались у ворот королевского дворца.

Когда Гаррет объявил стражникам, кто он такой, его тотчас же арестовали.

Мать бросила последний ободряющий взгляд на сына, уводимого стражниками в тюрьму. Ему уже было подготовлено место в Тауэре, согласно распоряжению короля. Несчастная усталая женщина бродила по бесчисленным залам и коридорам дворца, где никто нарочито не узнавал ее. Презрение придворных лизоблюдов терзало ее душу. Когда был жив ее муж, любой королевский прихвостень подметал своей шляпой пол при появлении герцогини Бальморо, а сейчас все сторонились ее, словно она была прокаженной.

Гаррет, доставленный в особо охраняемую камеру Тауэра, тщетно искал взглядом сквозь узкое окошко чей-то доброжелательный знак. Из башни, ставшей теперь его домом, он видел только мрачный каменный колодец внутреннего двора. Хотя его покои были обставлены роскошной мебелью и увешаны коврами, от стен веяло сыростью, а тесное пространство вызывало приступы удушья. Весьма недружелюбно настроенный охранник ехидно поведал Гаррету, что до него пленниками этой камеры были многие не менее благородные, чем теперешний узник, господа. Сама злополучная королева Мария Шотландская провела долгие годы заключения среди этой мебели и отсыревших ковров. Ей так надоело пребывание в Тауэре, что она с облегчением взошла на эшафот, где ее голову отделили от тела под крики возбужденной толпы.

Воспоминания о знаменитых предшественниках не улучшили настроение Гаррета. Он горько затосковал с первого же дня своего заключения. Каждый раз, посылая королю записки с просьбой об аудиенции, он расставался с золотой гинеей, предназначенной для оплаты стражнику его услуг почтальона. Но ответом было упорное молчание. С ним обращались как со злодеем, лишенным права защитить себя.

Вести извне не доходили до Гаррета. Вероятно, король уже счел его виновным в подлейшем из преступлений и даже не желает оскорбить свой взор лицезрением подобного мерзавца. Днем и ночью пребывая в странном состоянии, похожем на полузабытье, Гаррет сочинял пламенные речи в свою защиту, но имел возможность произносить их лишь своему отражению в зеркале во время бритья.

Три недели отсидел Гаррет в Тауэре, пока не получил краткое послание от матери. Оно было написано довольно давно, но почему-то только сейчас попало ему в руки. Мать сообщала, что ей обещали выхлопотать прием у короля. Она умоляла сына не отчаиваться. Раз он не виноват, то справедливость в конце концов восторжествует.

Гаррет отложил письмо и горестно задумался, обхватив голову руками. Имя Сабины, о которой ничего не было сказано в послании, сорвалось с его уст:

– Бедная моя девочка! Я не смог уберечь тебя, но клянусь, я отомщу за твою мученическую смерть!

Голова Сабины болталась из стороны в сторону, словно у тряпичной куклы. Девочка металась на кушетке, покрытой грубым шерстяным одеялом, и до крови кусала губы, сдерживая крики боли. За что ее так мучает эта злобная старуха?

– Изабель, оставь меня… Прошу… Не дотрагивайся больше до моей ноги…

Если бы Сабина видела в эти мгновения, сколько сочувствия к ее страданиям было во взгляде Изабель! Старой женщине казалось, что на ее долю выпало столько же мучений, сколько пришлось испытать излечиваемой ею девочке.

– Крепись, мое дитя. Нельзя останавливаться на полдороге. Бог вознаградит тебя за все муки.

Сабина пыталась оттолкнуть безжалостные руки Изабель.

– Мне никогда не было так больно. Даже когда меня лечили в первый раз и сломанная кость прорвала кожу на ноге.

– Тебе не повезло, девочка, ты попала в руки мясника, а не врача. Ты бы не страдала так, если б мне не пришлось исправлять ошибку того невежды.

Изабель была высока ростом и худа, ее седые волосы по обыкновению выбивались из прически, она выглядела страшно, словно ведьма, особенно когда пот катился по ее лицу, скапливаясь в глубоких морщинах. Голубые глаза ее были прозрачны и бездонны… Казалось, что долгие века она прожила на этом свете и обрела бесценную мудрость.

– Ты должна быть терпеливой, дитя.

– Зачем? Неужели я не буду больше хромать? Я не могу в это поверить…

– Верь, и ты излечишься.

– Я даже боюсь надеяться…

– Всегда надо нести в себе надежду. Мир жесток и злобен, но в нем все-таки есть место и добру и чуду. Верь, что чудо свершится.

Незримая сила, исходящая от Изабель, благотворно подействовала на Сабину.

– Я все вытерплю… Поступай, как сочтешь нужным.

Приготовившись к новой пытке, Сабина облизала пересохшие губы. Неужели Бог вознаградит ее за перенесенную боль?

Шли дни за днями, а дороги были все так же непроходимы. Нескончаемый дождь заставлял Мари каждое утро взрываться от ярости, подобно вулкану. Только маленький Ричард способен был остановить потоки раскаленной лавы.

Сабина, после мучительного лечения Изабель, решила самостоятельно сделать несколько шагов. Она не чувствовала никакой боли, никаких затруднений при ходьбе. Ее ноги были легки, как у молодого олененка, но она все еще не могла в это поверить. Пройдясь по фургону, девочка, не скрывая слез радости, опустилась на низенький стульчик, вовремя подставленный Изабель, которая тут же закутала больную ногу одеялом.

Осень вступала в свои права, дни становились все прохладнее. Скоро бедным кочевникам станет совсем плохо, но они старались отогнать прочь тревожные думы о будущем. Мари, усадив Ричарда на колени, разучивала с ним детские французские стишки.

Покой поселился в душе Сабины. Голубые глаза старой Изабель излучали неземную теплоту. Страшные воспоминания уплыли куда-то, но… Изабель вернула ее на грешную землю:

– Сегодня утром я прошлась по деревням в окрестностях замка Вудбриджей. Там все по-прежнему в трауре.

Сабина спрятала лицо от пристального взгляда старухи, наклонилась и принялась старательно раздувать тлеющие угли костра. Изабель молчала, словно ждала от Сабины какого-то отклика на принесенные ею новости.