Невеста в бегах. Гуси, грядки... герцог?! (СИ) - Фрес Константин - Страница 8

Веселая и уютная зелень осталась только на замшелых камнях да на картофельной ботве и розах. Я вырубила там все, абсолютно все.

Тайный садик был чистый, как на выставке. Земля черная, влажная, жирная.

И всю раздобытую там траву я отдала гусям.

Они для начала слопали сочный свежий мокрец.

Утомились, устроились поспать в тенечке.

Я занялась картофелем. А когда вернулась проведать гусей, от травы и следа не осталось.

Все было съедено. Даже стебли, грубоватые и толстые, были растерзаны жадными голодными клювами.

А земля вокруг была… тщательно удобрена, скажем так.

И гуси верещали, требуя еще пищи.

— Да уж, — проворчала я, отдавая им вечернюю порцию каши. — Анника права, вы просто чума какая-то! Вас прокормить непросто… Петрович! А ты почему не помогаешь им найти еду? Анника говорила, — сурово произнесла я, — что тут полно червяков и личинок. Но я что-то их не вижу!

— А?! — встрепенулся Петрович и покосился на меня одним глазом.

Абсолютно безумным.

Зоб его был подозрительно полон.

А из клюва торчал отвратительный извивающийся червяк!

— Ну, Олег Петрович! — воскликнула я, всплеснув руками. — Да вы в одну каску всех червяков сожрали?!

— Ничего подобного я не ел, — желчно возразил он и сглотнул червяка. И тут же клюнул еще одного.

Такого наглого вранья от собственного преподавателя я не ожидала!

Интересно, это куриная личность так влияет на Олега Петровича, или он сам такой?

Нет, ну не может же курица подавить личность человека! Мужчины!

Впрочем, не многого ли я хочу от того, у кого мозг с грецкий орех?

— Кажется, вам поручено было заботиться о гусятах, — строго произнесла я.

— Вот еще, — нахально отозвалась птица.

— Олег Петрович! Если уж мы вместе попали сюда, то нужно помогать друг другу, чтобы выжить!

— Вот и выживай, выживай, Денежкина, — желчно и язвительно отозвалась курица, поклевывая червяков с ботвы. — На мой век червяков хватит. А ты давай, работай! Вкалывай! Я же говорил, что ты ни на что не способна, кроме как лопатой махать? Вот и маши!

И он так и покатился со смеху.

— В этом мире вряд ли можно прокормиться вашими формулами, — проворчала я. — Так что побольше уважения к труду.

— Уважения? — Олег Петрович нервно дернул крылом. — Каким бы темным это средневековье ни было, но и тут есть ученые, думаю. Ты могла бы стать светилом! А вместо этого роешь навоз. Потому что предмета абсолютно не знаешь, — курица снова издевательски закудахтала.

— Напомню, что и вы тут, со мной, застряли. И светилом науки вам точно не быть!

Но это не смутило Олега Петровича.

— Я попал сюда, наверное, посмотреть на твои жалкие потуги выжить, — ответил он, разгребая лапой гусиные какашки. — Посмеяться. И удостовериться, что я был прав! Ты ни на что не годишься, абсолютно. Денежкина с тяпкой в руках и с подбитым глазом! Всегда думал, что ты так и кончишь. В каком-нибудь грязном спальном районе, с мужем-алкоголиком.

И он снова так и покатился со смеху.

Какое странное легкомыслие!

Кажется, он вообще не переживал, что попал в тело курицы.

Как будто всю жизнь тут и жил.

И совести у него не было ни на грош. Нет, ее и раньше не было, но теперь это было как-то особенно заметно.

Словно с человеческой оболочкой с него сполз тонкий налет цивилизованности.

Ему просто нравилось надо мной издеваться. Говорить гадости. Думаю, если б я сейчас заплакала, он бы принялся кудахтать и летать вокруг, пытаясь клюнуть меня в рану на голове. Чтоб сделать побольнее.

Он что, думает, что ему все сойдет с рук? А я стану его кормить и защищать только потому, что мы знакомы?! И терпеть его издевательства?

— Ах ты, паразит! — прорычала я.

Ловко ухватив курицу за ноги, я вздернула Олега Петровича вверх. Перевернула его вниз головой. Решительно ухватила тяпку.

— Я сейчас голову тебе отрублю!

Приток крови к голове хорошо сказался на умственных способностях Олега Петровича.

Он вытаращил глаза и завопил не своим голосом:

— Денежкина, прекрати! Я же пошутил, Денежкина!

— Эстелла, — прорычала я, опасно тыча лезвием ему под бородку.

Олег Петрович смотрел на меня совершенно куриными бессмысленными глазами.

— Повтори, — велела я.

— Эстелла, — покорно прокудахтал он.

— А ты курица, Петрович, — подвела итог я. — Если еще хоть слово от тебя услышу, я тебя отделаю почище того психопата, который ощипал! Ты меня понял?

Я размахнулась Петровичем, как олимпийский чемпион по метанию молота, и запустила его в огород, как ракету.

Он с воплями пролетел над ботвой и воткнулся где-то среди не окученной картошки.

За этим-то занятием меня и застала Анника.

— Демона воспитываешь? — деловито осведомилась она. — Правильно! Его надо, а то на голову сядет.

Пока она осматривала окученные мной кусты картофеля и пробовала сделать это сама, я присела прямо в борозду. От обиды на этого чертова Петровича хотелось плакать. От испытанной злости голова закружилась.

А еще и гусята разбежались по всему огороду.

Анника еле их собрала. Как бы не заболели…

— Что-то ты неважно выглядишь, — обеспокоенно сказала она, устраивая гусят в своей корзинке.

— Голова разболелась, — ответила я тихо.

— Так иди, приляг! — сказала Анника. — Ты так много сделала для меня… и прополола огород, и окучила, и вот за гусятами присмотрела. Тебе надо отдохнуть!

Петрович опасливо высунул голову из-за земляной горки вокруг картофельного куста.

Оставаться наедине с Анникой он явно боялся.

Вот ее, девчонку, боялся без слов, а меня нет. Словно я размазня какая-то.

Курица надо мной издевается! Курица!

Я сжала зубы, чтоб не разреветься.

От Петровича можно ожидать издевательств за любое проявление слабости.

А я просто не выдержу. Я просто взорвусь. Сойду с ума.

Значит, надо держать себя в руках.

— Идем, — жалостливо произнесла Анника. — Я помогу тебе прилечь. Я сама все доделаю, как ты и показала! А ты пока отдохни. Поспи.

— Надо в доме убраться, — пробормотала я, опираясь на ее худенькое плечико.

— Это потом, — тряхнула она головой. — Уж точно не сейчас.

Переживали мы за гусят, а расхворался у нас Петрович.

И, главное, ничего же не предвещало!

Пока Анника окучивала и пропалывала весь свой огород, я немного отлежалась.

Анника принесла мне воды из своего волшебного ключа, я умылась, немного попила и положила на лоб прохладный компресс.

И через час всю хворь как рукой сняло.

Даже болеть голова перестала, будто и не было никакой раны. Я даже шаль свою постирала и развесила сушиться на жарком солнышке, и никакого головокружения со мной не случилось.

На обед Анника принесла свежего зеленого гороха, лука, огурцов и редиса, и щедро поделилась своей добычей со мной.

Распределительница по каким-то своим критериям эти овощи забраковала. Не приняла на продажу.

Наложила штрафы на работников, принесших ей кривые огурцы. Хотя работники-то в чем виноваты?

А Анника их прихватила. Чего добру пропадать?

— Кривые-то они кривые, — посыпая огурец солью и хрустя его сочной крепкой сердцевиной, заявила она. — Только все равно вкусные и свежие. Эх, нам бы немного муки и яиц… Так пирогов с луком и яйцом хочется… С хрустящей золотистой корочкой…

Но чего нет, того нет.

Остается только мечтать.

Накормив гусят остатками каши и очистками огурцов, я решила убрать домик.

Тем более, что убирать-то тут нечего. Всего одна комната.

Печка, три лежанки, маленький шкафик и стол.

Неужто не справлюсь?

Начала я с печки.

Долго обметала ее стенки, потом мокрой тряпкой оттерла от осевшей на них сажи.

Вымела все из печи, отмыла кирпичи. Они стали ярко-оранжевыми.

Ни песчинки внутри, ни уголька!

За печкой обнаружила ведро с давно засохшей известью и вросшей в нее толстой кистью, скрученной из пеньки.