Подмастерье палача (СИ) - Тюрин Виктор Иванович - Страница 38

"Скорее всего, — сообразил брадобрей, — мэтр успел поделиться новостью с королем о странном человеке моем в кабине. И теперь ему хочется его увидеть".

Несмотря на то, Людовик был весьма богобоязненным человеком, он верил в мистику и черную магию, и стоило ему услышать о преображении человека, которому проломили голову, он вызвал своего исповедника, преподобного отца Серафима и астролога, который потом должен будет составить гороскоп, чтобы определить, что за этим чудом стоит: бог или дьявол. Сеньору Жаку де Бомону, королевскому банкиру, было весьма любопытно, чем кончится история с Клодом Вателем, услугами которого он пару раз пользовался.

Полторы недели тому назад, уезжая по государственным делам и проезжая через Тур, он чисто случайно оказался на площади во время проведения казни, где и узнал в подмастерье палача Клода Вателя, пропавшего несколько недель тому назад. По возвращении обратно, он вспомнил о нем, а так будучи близок с Оливье, решил помочь тому разгадать эту загадку.

— Ваше величество, вы же меня хорошо знаете! Как я мог допустить такое безобразие, да еще с кем, с самим Жильбером Гошье, — и он начал играть роль простого и наивного парня, в которой, как ему показалось, хотел его видеть король. — Я сам бы даже подумать о таком не мог. Это все Клод Ватель, ваше величество! Вот с ним действительно случилось чудо! Я вам как-то говорил о нем. Помните, вы еще смеялись над прозвищем, которое я ему дал. "Лисий хвост".

— А! Этот. Помню. Ты еще тогда отозвался о нем, как о весьма ловком жулике.

— Именно о нем, ваше величество, вот только он стал другим человеком и совсем не помнит своего прошлого. Наш прежний Клод всегда был трусоват, при этом до смерти боялся Гошье. Если в чем он был и силен, так это распускать слухи за чужой спиной, а тут раз! — и скрутил нашего храброго Гошье, как мальчишку. Горло ему сжал, тот плачет, морщиться, кашляет, а Ватель, надсмехаясь над ним, говорит: может удавить его, а потом мы скажем, что тот оступился на лестнице и сломал себе шею.

— Так и сказал? Оступился на лестнице? Ха-ха-ха! — рассмеялся король. — А что же Жильбер?

— Стоит, плачет, а у самого глаза выпучены и рожа красная-красная… Извините меня, ваше величество, а можно если я по-простому скажу?

— Да говори уже, говори!

— У нашего храброго Гошье физиономия была точь-в-точь, как у жабы, которой в задницу соломинку вставили, а потом надули.

— Ха-ха-ха! Как у жабы…. Ха-ха-ха! Жильбер с соломинкой в заднице… Ха-ха-ха!

Его смех тут же подхватили Жак де Бомон и Оливье. Тристан крепко сжал губы, тем самым выражая крайнюю степень негодования. Священник, стараясь сохранить достоинство своего сана и астролог, чтобы не терять ученого вида, изо всех сил сдерживали рвущийся из них смех, но при этом было видно, как их губы подрагивали. Когда король закончил смеяться, он сказал: — Как жаль, что мне не удалось этого видеть. Занятное, видно, было зрелище! Пусть приведут сюда Клода Вателя! Мне хочется посмотреть на него!

Под конвоем двух королевских телохранителей я переступил порог королевских покоев. Моя отчаянная выходка позволила мне выжить на данном этапе, вот только как на это дело посмотрит король, сейчас предстояло выяснить. Меня в свое время многому учили, но такой дисциплины, как "психология средневековых королей" среди моих предметов не было, а та характеристика, которую на него дал Пьер, никак не могла меня порадовать, одни отрицательные черты. При этом нет ни одной близкой нам обоим темы, которая могла бы объединить нас и единственное, что я знал точно и на чем мог сыграть, так на его религиозности. Как уловить момент, где надо проявить твердость и смелость, а когда нужно низко склонить голову, если ты совершенно ничего не знаешь о человеке, кроме общих слов: умен, вероломен, жесток.

Через два высоких стрельчатых окна падал солнечный свет, но несмотря на то, что в комнате было светло и тепло, в громадном камине горел огонь. Сразу бросилось в глаза, что помимо обычных поленьев, там горели настоящие бревна. На стенах висели гобелены на религиозные темы, но при этом не было ни доспехов, ни оружия. Напротив окон стоял стол и шесть стульев-кресел. У камина стояло мягкое кресло, а на полу лежала пара подушек для ног. Сам пол был застелен мягким, ворсистым ковром, в котором утопали ноги. Король сидел на высоком троне-стуле, изукрашенным искусной резьбой, с подставкой для ног, а рядом с ним стоял богато украшенный пюпитр, с раскрытой на нем толстой книгой. На нем был бархатный камзол темно-синего цвета и такие же штаны, а с плеч свисал короткий плащ, подбитый мехом. Вот только его головной убор резко отличался от богатых одеяний, представлявший собой стандартную шляпу горожанина. Такую же носил и я, но его тулье, в отличие от моего головного убора, были прикреплены пять свинцовых или оловянных образков святых, выполненных в виде медалей. На его груди висела красивая золотая цепь со знаком ордена Святого Михаила. Лицо короля было некрасивым — резкие черты, длинный нос, впалые щеки и глубоко сидящие глаза. В углах сжатого рта чувствовались ирония и жестокость, а взгляд был властный, жестокий и пронизывающий.

Судя по тому, что в помещении находилось всего несколько человек, то можно было предположить, что здесь собрались только свои, близкие, люди. Свой маленький круг. Я низко поклонился, надеясь, что смог достойно выразить свое уважение и преданность королю по принятому этикету.

"Священник, это понятно. Вдруг я слуга дьявола? Старик с колючими глазами, это, наверно, Тристан. А это кто, с роскошной бородой?".

Людовик, тем временем, с любопытством и недоверием рассматривал меня так, как смотрит энтомолог-любитель на бабочку или жука перед тем, как наколоть насекомое на иголку, а затем поместить под стекло. Впрочем, с неменьшим любопытством на меня смотрели все остальные присутствующие в комнате, за исключением начальника государственной полиции Тристана. В его глазах не было любопытства, так как он уже вынес мне приговор.

— Оливье, что ты нам скажешь об этом человеке? — поинтересовался король, после того как закончил осмотр.

— Когда-то он был королевским слугой, вот только теперь не помнит своего прошлого. Он даже не узнал меня, ваше величество, я это видел по его глазам. Я даже специально позвал мэтра Куактье, чтобы тот его осмотрел. Он подтвердил, что голова Клода пробита и что согласно древним научным трудам, такое возможно. Еще Ватель говорит, что молил господа о спасении днями и ночами.

— Кто ты, Клод Ватель? — вдруг неожиданно спросил меня король.

— Подмастерье палача города Тура, ваше величество, — отчеканил я.

Вдруг неожиданно встрепенулся священник, до этого стоявший неподвижно, с бесстрастным лицом.

— Разрешите мне сказать, ваше величество?

— Говори, отче.

— Ваше величество, я хорошо знаю отца-инквизитора, который вел дело убийцы и слуги дьявола Огюста Сореля. При недавней нашей встрече он мне рассказал, что именно подмастерье палача помог его изловить, при этом он назвал это имя. Еще он сказал, что лично с ним беседовал и тот произвел на него впечатление честного и богобоязненного человека, — священник повернулся ко мне. — От себя я могу пожелать тебе, сын мой, раз ты возродился заново, стать на дорогу добродетели, отринув всяческие соблазны, ведущие по извилистому пути греха. Да пребудет милость Божья над тобой, сын мой! Не забывай преклонять колени и возносить хвалу Отцу нашему за его милости. Делай это до тех пор, пока твое сердце не наполниться любовью и благодатью.

Он перекрестил меня, тем самым, закончив свою маленькую проповедь. Слова священника видно нашли отклик в душе Людовика, глубоко верующего человека, который до сих пор не мог понять, чьих рук дело перевоплощение этого человека, бога или дьявола, так как он кивнул, соглашаясь со своим исповедником.

— Куманек, а ты что скажешь?

— Я бы прямо сейчас отправил этого мерзавца на виселицу, — при этом на губах королевского прево появилась зловещая улыбка.