Подмастерье палача (СИ) - Тюрин Виктор Иванович - Страница 41

— Нет, господин.

— Так чем ты можешь меня удивить? Или только тем, что умеешь махать кулаками, как простой крестьянин? Или еще на что-то способен?

Вопрос был с подвохом.

"Похоже, он пытался понять кто такой, этот новый Клод Ватель. Пустой кувшин или в нем уже что-то налито?".

— То, что мне известно, я получил от Пьера Монтре, палача города Тура.

Теперь мне была интересна реакция королевского советника на "проклятье палача". Вот только брадобрей никак не среагировал на проклятье, зато сразу заинтересовался моим опытом работы у палача.

— То есть крови ты не боишься и можешь пытать человека?

— Да, господин.

— У тебя нет того, что было у прежнего Вателя, зато есть то, чего у него и быть не могло. Об этом говорит твоя схватка с людьми Гошье в тюрьме. Броситься, очертя голову, с кулаками на мечи, может только отчаянно смелый человек. Это хорошо. Как тебе палач города Тура?

Оливье, как оказалось, тоже умел строить допросы, маскируя их под дружескую беседу. Какое-то время мы беседовали, перескакивая с темы на тему: торговля, налоги, внешняя и внутренняя политика страны, Карл Бургундский. Нетрудно было понять, что Оливье пытается составить обо мне мнение, словно заправский психолог, иной раз давая время на раздумье, а когда задавал вопросы прямо в лоб, требуя немедленного ответа.

— Ты мне понравился, приятель, — подвел итог нашей беседы королевский советник, — но запомни на будущее, Клод Ватель: за хорошую работу тебе будут платить хорошие деньги, а за предательство у нас одна плата — смерть. Кстати, ты уже один раз был приговорен к виселице. Тоже не помнишь?

На его лице появилась ехидная усмешка. В ответ я пожал плечами, а потом спросил о том, о чем давно хотел спросить: — Господин, а кем в прошлом был Ватель?

— Клод вырос в монастыре, готовился стать монахом, но сбежал, после чего пристал к бродячим актерам, был акробатом и жонглером, а в конце концов стал сутенером и вором.

"Так вот откуда у этого типа знание латыни. Но сутенер и вор? Ну и биография у этой твари, — при этих мыслях я невольно поморщился, словно вступил в дерьмо. Брадобрей не сводивший с меня глаз, холодно усмехнулся, заметив мою невольную гримасу.

— Он должен был закончить жизнь на виселице, но ему здорово повезло. Или тебе повезло, Клод Ватель? — вдруг неожиданно спросил он меня.

— Я не он, но при этом вынужден согласиться с вами, господин. И что ему поручали?

— Все это осталось в прошлом и тебе незачем об этом знать, — при его словах я мысленно выругался, так как не понимал, как еще можно учится специфике средневекового шпионажа, если не разбирать и анализировать старые дела. — Скажу одно: он был весьма хитрый и изворотливый малый. Его методы: подметные письма, украденные документы, оговоры, сплетни, яд. Он очаровывал служанок, подкупал слуг, раздувал вражду и ненависть между нашими врагами.

"Совсем другой подход, впрочем, как и время. Вот только чтобы проникнуть в чужое окружение, надо изучить врага, а я пока в местных реалиях еще путаюсь. Вывод прост: мне нужны учителя. Срочно!".

Предложение мне было по душе, правда, не сам стиль и методы работы прежнего Вателя, изложенные брадобреем, вот только я уже заключил сделку с дьяволом и отступать не собирался. Нет, конечно, можно забрать у Монтре деньги и удариться в бега, при этом меня долго искать не будут, как и того Вателя. Плюнут и забудут, но если попадусь, то повесят, причем с превеликим удовольствием.

— Ты знаешь, что герцог Бургундский и его приспешники кружат вокруг короны Франции, словно крысы вокруг сыра, накрытого колпаком? — вдруг неожиданно снова спросил меня королевский советник, хотя мы уже говорили по этому вопросу.

— Да, господин.

— В прошлом году, сразу после дня святого Губерта, наш король созвал в Type собрание нотаблей (светских и духовных вельмож), где перечислил им все обиды, которые претерпел от своего вассала герцога Бургундского, после чего попросил освободить его от соблюдения Пероннского договора. Это освобождение ему было дано. Ты об этом знаешь?

— Нет. Не довелось узнать.

— Крупнейшие вассалы, такие как герцоги Бургундский, Бретонский, граф д" Арманьяк вместо того, чтобы преклонить колени перед своим господином и смиренно просить прощения, отказываются повиноваться королевской власти. Они не только бунтуют против законной власти сами, но и настраивают против нее своих слуг. Им нет оправдания!

Взгляд и тон голоса брадобрея требовали от меня сурового осуждения противников короля.

— Они наши враги, господин. Сильное государство — сильный король. Я приложу все свои усилия к тому, чтобы повергнуть его врагов в прах, а их земли вернуть под руку его величества. In hostem omnia licita, — добавил я латинское выражение, которое в очередной раз всплыло у меня в голове, но увидев вопросительный взгляд брадобрея, тут же выдал перевод. — В отношении врага все позволено.

— Хорошо сказано. Его величеству должно понравиться это выражение, — сейчас в голосе брадобрея звучали одобрительные нотки — Знаешь, Ватель, а таким, как сейчас, ты мне нравишься больше. Он был льстивым, с гибкой спиной, а ты. Ты покрепче чем он, будешь. Знаешь, смотрю я на тебя и поражаюсь могуществу и величию нашего создателя, который смог вылепить из трусоватого стихоплета Вателя другого, сильного человека. При этом я надеюсь, что новый Клод Ватель останется таким же верным и преданным слугой нашего короля!

— В своих молитвах к господу, я до конца дней своих буду благодарить его за то, что он не отвернулся от ничтожного грешника и пришел мне на помощь.

— Ты не только должен благодарить господа за его милосердие, но и нашего христианнейшего короля. Хоть я и сказал свое слово за тебя перед его величеством, но именно он проявил милосердие и участие в твоей судьбе.

"Сказочники. Не вы одни, я тоже врать умею. Меня этому учили. Врать с правдивым лицом и честными глазами".

— Никогда не перестану благодарить его величество за оказанное мне снисхождение и милосердие! — с притворной горячностью воскликнул я.

— Положи руку на библию. А теперь клянись, что будешь служить нашему королю верой и правдой.

— Клянусь хранить его величеству верность до последнего часа своей жизни, а если я обману его доверие, то гореть мне в гиене огненной на вечные времена.

Оливье одобрительно кивнул, после чего я убрал руку с библии.

— Что ж, теперь тебе осталось делами доказать свою преданность королю, "лисий хвост"!

— Докажу! А откуда это прозвище?

— Это я тебя так прозвал. Прежний Клод делал свои дела исподтишка, умело заметая за собой следы. Не хуже, чем матерый лис.

— Еще вопрос можно? — получив кивок, я продолжил. — А что мы не поделили с Жильбером Гошье? Если это, конечно, не секрет.

— Не секрет. Ватель сочинил скабрезный стишок, где изобразил Жильбера кровавым мясником, а тот об этом как-то узнал. С этого все и началось.

"С тебя, сволочь, все началось. Ватель, с его осторожностью, вряд ли стал его декламировать кому попало. Он знал, что ты ненавидишь Гошье и чтобы угодить, прочитал его тебе, а затем ты сам, а вернее, через кого-то, передал его содержание Жильберу. Так и есть — банка с пауками".

— О чем задумался, Клод? О твоей вражде с Жильбером? Не волнуйся, — Оливье сделал вид, что успокаивает меня, а у самого в голосе звучало самодовольство, дескать посадил придурка на еще один крючок, только теперь, страха. — Пока ты все будешь делать правильно, он тебя даже пальцем не сможет тронуть. Теперь поговорим о деле. Ты готов?

— Готов. Только прикажите, — не забыв изобразить на лице старательность.

— Мой доверенный человек донес, что в Туре, в базилике Святого Мартина, читает проповеди францисканский монах Антуан Обен. Его речи, как мне доложили, собирают много народа, но при этом не отличаются истинным почтением к его королевскому величеству. Надо провести негласное расследование и понять, что кроется за подобными речами.