Дочь моего друга (СИ) - Тоцка Тала - Страница 27

— Спасибо, кормилица моя, — отец звонко чмокает меня в макушку, и я с отчаянием понимаю. Не поедет.

Потому что ему не только на меня и на себя надо зарабатывать. Со своей последней любовницей папа меня еще не знакомил, но я знаю, что она не намного старше меня. Вот для нее.

— Я тебя потом кое с кем познакомлю, — доверительно шепчет отец, — думаю, вы подружитесь!

Его перебивает звук сигналящего автомобиля снаружи. Отец нехотя выпускает меня из рук и подходит к окну.

— О, явился. Не запылился... — вроде как ворчит, но при этом заметно напрягается.

Выглядываю из-за его плеча и каменею. Со стороны водительского сиденья открывается дверца, из машины выходит Демид и быстрым шагом идет к входной двери.

— Меня нет, — коротко бросаю и делаю крутой разворот. Отец ловит за плечи и вглядывается в лицо.

— Дочь, что случилось?

— Ничего. Я иду собирать вещи. Пусть это будет Швейцария.

Хочу уйти, папа не отпускает.

— Аринка... он же теперь будет доказывать, что держит слово!

Пожимаю плечами.

— Придумай что-нибудь, па. Это же твой друг. Скажи ему... Скажи, что он слишком старый для меня.

И почти бегом отправляюсь к себе.

Демид

— Ты охуел, Глеб? Тебе жить надоело? — трясу идиота так, что у него голова болтается. — Скажи прямо: да, Демид, я охуел, сошел с ума, слетел с катушек.

— Да что с тобой творится в последнее время, Дема? — психует Покровский, отрывая от себя мои руки. — Что ты на всех кидаешься? У тебя недотрах?

Не «недо», а вообще «не». После дочки твоей. Минет по-быстрому от Алиски не в счет.

Но сегодня я здесь не из-за Арины, с ней потом разбираться будем. Сейчас я приехал убедить Глеба отказаться от тендера.

— Послушай, Глеб, не лезь туда, прошу, — стараюсь взять себя в руки. От того, что я буду орать и материться, Покровский вряд ли станет покладистее. — Откажись от тендера. Заплатим неустойку, поверь, это лучший выход...

— Скажи честно, ты ебнулся, Дем? — друг смотрит недоверчиво как на дурачка.

— Нет, Глебчик, нет, — упираюсь руками в подоконник, — я как раз нормальный. А вот что с тобой происходит в последнее время, куда тебя несет, вопрос. Ты знаешь, кто за всем этим стоит?

— Знаю, — спокойно отвечает Глеб, и меня бросает в холодный пот.

Он правда знает. Я надеялся, что друг услышит эту фамилию, бросит все, наплюет на тендер, и я наконец-то вздохну спокойно.

А он, блядь, знает...

— Глеб, — пытаюсь достучаться, — с ним никто не хочет иметь дело. Он редкий гондон. Если попадет, всех подставит, а сам из воды сухим выйдет. За ним структура, Глеб, они его прикроют. А кто прикроет тебя?

— Исмаилов, — друг говорит и сам себе не верит.

— Я уже поржал, да, — киваю. — Теперь давай серьезно. Они в связке, там рука руку моет. Если думаешь, что Исмаилов за тебя впишется, то нет.

— А теперь ты меня послушай, Демид, — его глаза опасно сверкают, — я уже взрослый мальчик. И не нуждаюсь в твоих поучениях. Я денег хочу, много. У меня появился шанс заработать просто овердохуя. Проебусь, значит сам и отвечу. К тебе не прибегу.

— Ладно, хочешь, экспериментируй, мне похер, — меня трясет от бессилия и злости, — но ты про дочку подумал?

— Не смей даже заикаться о моей дочке, — жестко отвечает Покровский, — не смей, Демид.

— Не дождешься. Я женюсь на Арине. И не надо мне факи под нос совать, — предупреждаю заранее, — я уже подписался.

— Забудь, — Глеб выпрямляется и смотрит, сузив зрачки, — вот просто блядь забудь про мою дочь.

— Это мы с ней решать будем, — тоже выпрямляюсь и прячу руки в карманы.

— Она уже решила. Сказала, ты для нее старый.

— Ничего. Помолодею, значит.

— Дем, не беси.

— А ты не суйся.

— Ты, Ольшанский, дочкой моей не прикрывайся. Думаешь, я не знаю, что мне в спину Айдаровы дышат? Выслуживаешься перед родственничками, дорогу им расчищаешь? Надеешься, что они тебя признают, братом назовут?

— Ты блядь сейчас договоришься...

Мы стоим друг напротив друга, сжав кулаки, и это уже не простая перебранка. Я его сейчас реально готов разорвать.

— Знаешь куда бить, молодец, — воздух со свистом вырывается сквозь сжатые зубы. — Кому еще знать, как не лучшему другу?

— Прости, я не хотел, — Глеб понимает, что перебрал, отводит глаза.

— Ничего, — провожу рукой по волосам, ослабляю галстук, который внезапно превращается в удавку, — переживу. Ты прав, мне не стоит влезать во все это дерьмо. Я и не буду.

Разворачиваюсь и иду к лестнице. Переступаю через две ступеньки, взбираясь наверх, а в глазах темнота.

Глеб знает все о моих отношениях с Айдаровыми. Знает про отца. И про мать тоже, как она умерла. Потому что друг лучший. Единственный, кто знает все мои уязвимые места, болевые точки. И вот так методично по ним пройтись, это надо очень сильно хотеть денег.

Подхожу к комнате Арины и стучу.

— Открывай, — стучу ногой, — Арина, открой. Я знаю, что ты дома.

— Уходи, Демид, — слышу из-за двери.

— Я сейчас эту дверь вынесу, если не откроешь, — предупреждаю и толкаюсь плечом. Петли жалобно скрипят.

Открывает. Смотрю — не зареванная, как будто даже сердитая. Отлично, к слезам я сейчас точно не готов. Беру за руку и тяну за собой.

— Пойдем. Мы уходим.

— Куда? — она непонимающе смотрит и инстинктивно упирается.

— Как куда? Замуж, — тяну сильнее, она сильнее упирается.

— Я никуда с тобой не пойду, Демид, — вырывается, отступает в комнату. А я наоборот наступаю.

Посреди ее спальни раскрытый чемодан, везде разбросаны вещи.

— Куда собралась? — хмурюсь, руками упираюсь в бока.

— В Швейцарию, — и все. И подбородок вверх по-королевски. Куда конкретно, челяди знать не пристало. — Папа потом ко мне приедет.

Папа твой, если повезет, лет на двадцать присядет, но я не собираюсь ей об этом говорить. Осматриваю чемодан, большой. Надеюсь, не врет. Хоть здесь у Глеба хватило мозгов отправить дочь подальше от предстоящего пиздеца.

Долго собираюсь с духом.

— Я тебя обидел, — наконец выдаю, глядя в потолок. — Извини, не хотел. Ты просто попалась под руку.

— Я уже забыла, — машет она рукой, и мне вдруг царапает. Довольно ощутимо. — Ты тоже извини.

— Тогда счастливого пути, — разворачиваюсь и выхожу из спальни. Внутри клокочет вулкан, но я изо всех сил сдерживаю извержение.

Сбегаю вниз по лестнице, иду к выходу.

— Дема, — Глеб стоит посреди холла, вид у него совершенно убитый, — Дем, извини. Я повел себя как гондон. Я не должен был это говорить. Мне так жаль...

— И мне жаль, — киваю на ходу, — жаль, что у меня больше нет друга. А так все заебись.

— Дема, подожди... — он выходит за мной на крыльцо, но я уже сажусь за руль. Одной рукой рулю, второй бронирую билет на самолет.

Я и так тут застрял из-за этих Покровских. Дел немерено, а я то с девчонкой нянчусь, то взрослому мужику слюнявчики меняю. Теперь хоть разгребусь.

И вроде должен радоваться, а в груди странно давит, когда вижу в зеркало заднего вида высокую фигуру на крыльце. И тонкий силуэт за занавеской на втором этаже. Думает, что ее не видно, дурочка...

Все, Демид, завязывай с Покровскими. Хватит сопли жевать, эту страницу мы переворачиваем.

***

Арина

Я почти месяц в Цюрихе, а до сих пор не могу заставить себя до конца разобрать чемодан. Не могу объяснить, почему, но с момента как я села в самолет, меня не покидает гнетущее чувство.

И как будто все хорошо, папа выиграл тендер, провел свою сделку. Мы с ним даже отметили по видеосвязи. Я спустилась в ресторан, когда он мне позвонил тоже из ресторана. Он там не один был, я видела, как он посматривал мимо камеры чуть поплывшим взглядом.

А чувство не отпускает. Мама звонила, звала к себе отдохнуть, я отказалась. Не захотела. Причина мне хорошо известна — Демид.

Он где-то здесь. Вена, Мюнхен, Лиссабон. Мне папа сказал.