Спасти СССР. Манифестация II (СИ) - Королюк Михаил "Oxygen" - Страница 51

Все прошли паспортный контроль… Не веришь? Сам не знаю…

- Объявляется посадка на рейс «Аэрофлота» 637 Ленинград – Копенгаген – Лондон…

…Теплый ветер гуляет по бетонной полосе, развеивая духоту. Белый «Ту-154» в синей «аэрофлотовской» ливрее будто привязан к земле парой трапов. Самолет безмятежно ждет, готовясь разжечь турбореактивное пламя.

- Летим, что ли? – хмыкает Разборов, и Хлебутин нервозно прыскает в кулак.

- Мальчики, мальчики… - беспокойно теребит нас Савин наверху. Мишин шпыняет отставшего Лысёнка на нижних ступеньках трапа…

Я через силу улыбаюсь стюардессе, механически переставляя ноги. Мое место. С краю. У окна устраивается Рудковский, чуть виновато на меня поглядывая.

А я не сел. Я плюхнулся в кресло, совершенно обессилев. Нервишки, однако… Шибко-шибко разгулялись…

Снова встав, уложил свою сумку на багажную полку. Там у меня полный набор от заботливой мамы, начиная с «выходной» рубашки и кончая запасными носками. А в широком кармане лежат три запечатанных конверта.

Письмо кардиналу Джузеппе Сири. Попугаю его высокопреосвященство планами ватиканских «либералов», подтолкну к принятию нового папства…

Ну, и еще пара посланий, раз уж такая оказия: письмо в САВАК относительно предстоящей двадцатого августа провокации с поджогом кинотеатра в Абадане, и письмо в болгарское посольство («Мы знаем о ваших планах покушения на Маркова. С уважением, МИ-5»).

Самолет вздрогнул – и я дернулся. Аэропорт за иллюминатором уползал назад. Форсаж… Разбег… Взлет…

«Теперь-то веришь? Верю… Выпустили! Значит, не нашли…»

«Ту-154» с гулом набирал высоту.

[1] ОГАС – общегосударственная автоматизированная система сбора и обработки информации.

Вторник, 4 июля. День

Лондон, Мейпл-стрит

Я тщательно запер дверь в туалет, и рывком вытащил из-под футболки злополучное третье письмо. Первые два – кардиналу Сири и для САВАК - я благополучно сунул в красный почтовый ящик-тумбу еще в воскресенье, когда нашу команду возили на экскурсию.

Думаю, зловещий «Кей-Джи-Би» не настолько всесилен, чтобы проверять почту Святого Престола или шахской охранки. А вот третье письмо, в болгарское посольство…

Спрашивается, где я был раньше? Чем думал?

Лишь в Хитроу меня ошпарило тоскливым пониманием. Болгары же давно на побегушках у КГБ, и они мигом доложат чекистам о странном послании! Я, помню, даже зашипел тогда, в аэропорту, отчаянно жмурясь.

Сашка Разборов дивится: «Ты чего?» - «Палец зашиб!» - мычу в ответ. Ох, срам-то какой… Да тут даже Чернобурка разобралась бы влёт!

«И кто же это у нас такой хитроу-умный? – промурлыкала бы. - Ну, хоть не зря мы тебя выпустили, Андрюша!»

Отпустив пару неласковых в свой адрес, я чиркнул зажигалкой «Ронсон». Письмо занялось, бумага чернела, скручиваясь трубочкой. В унитаз ее…

Спалив заодно и конверт, я спустил воду. Крыльчатка вентилятора тихонько загудела, стоило включить свет. Подумав, я подошел к окну, и поднял узкую раму – сквозняк мигом выдул запах гари.

Вдо-о-ох… Вы-ыдо-ох… Всё в порядке, Дюша. Улик больше нет.

Кисло улыбнувшись, я вышел в коридор. Нас поселили в общежитии «Рамзи-Холл», аккуратной пятиэтажке, замыкавшей в квадрат обширный внутренний двор.

Студенты Университетского колледжа Лондона, отвергая общаговый коллективизм, занимали комнаты на одного или на двоих. Я наивно рассчитывал на одноместку, но она досталась Щукину, «научному руководителю» нашей группы, человеку очень спокойному и молчаливому. Но, уж если Павел Мефодьич заговаривал, то голос его был тих, как подмосковный вечер.

Щукин ничем не выдавал своей принадлежности к Комитету, но и не мешал жить. Лишь в день приезда собрал нас, и негромко зачитал простые правила: по одному не гулять; всегда держать «тренеров» в курсе, куда собрались, и зачем; не поддаваться на провокации, не болтать, не спекулировать…

А на следующий день торжественно выдал каждому по двадцать пять фунтов в руки, пообещав свозить нас на Оксфорд-стрит - отовариться в дешевом магазине «Примарк».

«У советских собственная гордость…»

Я на рефлексе ощупал маленький внутренний карман пиджака – там лежали двести «куидов», экспроприированных у «Хунты», - и оглядел длинный коридор. Все двери заперты, кроме одной, откуда валил нудный джаз.

По итогу, все наши «въехали» в двухместные «номера», тесные, зато с непомерно высокими потолками. Даже «Палыч» с «Иванычем» делили одну комнату.

На моих губах заплясала ухмылочка: а удобства в конце коридора! И чем, спрашивается, Черноголовка хуже?

Я болезненно сморщился – память о «брошенке» саднила, лишая покоя. Сначала меня мучали бурные переживания – вот, не попрощался с девушкой, и даже адреса не спросил! Ко второй неделе муть в душе улеглась, изгладилась смирением, но теперь я томился по Олиному телу… Мне всё острей не доставало близости и той приятной свободы, когда отброшены любые табу.

Зато до чего ж остервенело я решал задачи! Иезуиты были правы - напряжение ума пересиливает либидо…

Матолимпиада длится с понедельника по среду, четыре часа с утра, две задачи в день. Вчера я заработал четырнадцать баллов – это максимум. Правда, первая задача считается легкой – для разгона, что ли? А вторая – так, средней тяжести.

Интересно, что Илье Захаревичу и Сашке Разборову как раз за «легкую» насчитали шесть баллов. А всего у них по тринадцать – нормально! Рудковский, вон, за вторую всего три балла выхватил. Золотой медали ему уже точно не видать, но за «серебро» стоит побороться…

Хорошо шли еще двое, как бы свои – маленький юркий вьетнамец Ле Ба Хань и кучерявый чех Ян Нековарж. Но они нам не противники, и даже не соперники – золотых медалей хватит на всех. Должно хватить…

Сегодня выпали простая задача и сложная. Ничего, справился. Пришлось, правда, поднапрячься. Можно было бы применить комбинаторную теорему о нулях, но Алон еще не доказал ее…

Отворив дверь в свою комнату, я незаметно сунул зажигалку в ящик стола – видать, прежний жилец оставил. А мой руммейт, Мишка Рудковский, усиленно штудировал Лемана – он напомнил мне правоверного, что выискивает на страницах Корана разгадки тайн бытия.

- Брось, Михайло, - скорбно посоветовал я. – Перед смертью не надышишься!

- Ты прав… - уныло вздохнул Рудковский, нерешительно захлопывая сборник. – И так полночи не спал! А вчера… Помнишь, на экскурсии? Меня Серый в бок пихает: «Как тебе Тауэр?», а я вылупился на него: «Чиво-о?» Не видел ни фига, прикинь! Одни цифры на уме…

Дверь открылась без стука, и к нам заглянул Савин.

- А, вы здесь? – зайдя, он нервно-зябко потер руки. – Андрей, молодец! Четырнадцать баллов!

Руммейт замер, сжался весь, немотно глядя на Анатолия Павловича, и тот рассмеялся:

- Всё в порядке, Миша! Тринадцать у тебя!

- Уф-ф! – облегченно выдохнул Рудковский, разом веселея.

- Ну всё, отбились! – хлопнул в ладоши тренер. - Айда на ихний ланч! Сегодня в меню суп-пюре из зеленого горошка, картошка-фри и… - «Палыч» выхватил из кармана сложенный листок. – М-м… «Фиш энд чипс»!

- Рыба в кляре, - перевел я.

- А-а… Миша, хватит тюленить! Обед стынет!

Я первым покинул комнату. Шагал и тужился разбудить в себе восторг: «Ух, ты! Лондон! Блумсберри! Фиш энд чипс!»

Не получалось…

Тот же день, раньше

Москва, Курский вокзал

Фирменный поезд «Нева» прибыл на Курский вокзал в восьмом часу утра, однако свежесть ощущалась не слишком – июльское солнце палило вовсю, изгоняя малейший след ночной прохлады.

В купе они ехали втроем – Жозефина Ивановна и Софи заняли нижние полки, а Тома залезала на верхнюю. Ей это было в радость.