Спасти СССР. Манифестация II (СИ) - Королюк Михаил "Oxygen" - Страница 66

– Андрей! – залучился Александр Юрьевич. – Сделаем! Будет вам «мясо»! Свежайшее!

Мы крепко пожали друг другу руки, и я лишь теперь оглянулся – мы стояли на аллее Летнего сада, у пруда.

Две маленькие девочки с огромными пышными бантами сидели на корточках у берега, отпускали писклявые комментарии и подкармливали лебедей, кроша булку. Царственные птицы суетливо и жадно хватали угощенье.

Щуря глаза, я запрокинул лицо к выси, перекрещенной ветвями – за небесной синевой распахивался космос.

Четверг, 14 сентября. Утро

Ленинград, улица Марата

Федор Дмитриевич брел, то замедляя, то ускоряя шаг, и сам себе напоминал Раскольникова, уже махнувшего топором.

Тревога и опаска язвили душу, доводя до изнеможения. Устанешь бояться – терпкая тоска вяжет рассудок…

Взметнётся лихое раздражение, ненадолго придавая дерзости, но… Снова слабеешь – и срываешься в унылость.

Агент поморщился. Сколько он уже оттопал? Лермонтовский, Невский…

«Спортивной ходьбой занялся, «Чемпион»? – мелькнула ехидца. – Вокруг да около… Ага…»

Федор Дмитриевич вывернул на Разъезжую, и глухой отголосок вчерашнего остервенения снова всколыхнул нутро.

– Чего ты кружишь, урод? – шевельнулись сухие губы.

А его как будто притягивало условное место – оно здесь, неподалеку, в переулке. Сворачиваешь под арку, мимоходом суешь пакет в щель… В подворотне темно, никто ничего не заметит.

«А нам все равно, а нам все равно… – завертелся в голове суетливый мотивчик. – Пусть боимся мы…»

«Чемпион» повел глазами. Впереди брел древний старикашка – согнулся крючком, вся опора на трость… Безобиден.

Федор Дмитриевич опасливо сунул руку ко внутреннему карману. Пленки в конверте хрустко щелкнули. То-то будет радости цэрэушникам…

«А мне? – уколола мыслишка. – Что выпадет мне? Доллары цвета зеленых соплей? И мальчики кровавые в глазах…»

Он шагал, как автомат, огибая редких прохожих или уступая дорогу, не замечая лиц и фигур. Остывший поток сознания колыхал мутные ледышки сокрушений:

«Обидели тебя, маленького? Жизнь попортили, да? А ты, значится, «…и аз воздам»? Вон оно чё… И кому ж ты мстишь, паскуда этакая? Детям?»

Свой жребий «Чемпион» вытянул почти неосознанно, на ходу – раз! – и переступил мелкую лужицу. Мутный, дрожащий на ветру рубикончик.

Агент с болезненным интересом прислушался к себе – вызревшее решение наполнило его странной, нервической успокоенностью. Пускай он «шпиён», и это не замолить, но немножко совести наскреб-таки по сусекам души…

Свернув на Большую Московскую, «Чемпион» зашагал бодрее, дыша свежо и вольно, словно лопнули обручи, сковывавшие грудь.

Вот и нужный переулок… Та самая подворотня…

Под темными сводами дуло, напуская сырость. Агент миновал условное место, старательно отворачиваясь от заветной щели. Он выбрал иной «почтовый ящик»…

Мятый мусорный бак, выкрашенный веселенькой зеленой краской, пустовал, не успев вобрать помои с ближнего жилья, но все равно, пованивал изрядно. Федор Дмитриевич мельком, искоса, заглянул в колодезный сумрак двора – глухая стена брандмауэра заслоняла окна – и вытащил пакет.

Мрачно улыбнувшись, щелкнул зажигалкой. Плотная бумага занялась неохотно, но разгорелась потихоньку, чернея и опадая ломкими хлопьями. Затрещали, скручиваясь, пленки. В курчавый дымок вплёлся едкий чад.

Морщась, «Чемпион» разжал пальцы, и недогоревший уголок конверта спланировал на дно бака, к присохшим объедкам.

– Финита, – вытолкнул Федор Дмитриевич.

Неуверенно потоптавшись, он развернулся и зашагал прочь, ощущая в себе безвольную опустошенность. Так бывает после тяжкой, грязной, но нужной работы.

«С облегчением вас!» – губы агента дрогнули в сардоническом изгибе.

Тот же день, позже

Ленинград, улица Звездная

Когда я выхожу из тесной кабины лифта, предвкушая приятную безмятежность, и мне радостно открывают дверь, то мои комсомольские заботы, математические тяготы, застаревшие страхи – всё остается за порогом.

Я окунаюсь в тепло и уют, качаюсь на волнах нежной доброты и ласкового участия. Здесь, в девичьем затишье, мне хорошо – я отдыхаю от холодных ветров, что веют снаружи. Подзаряжаюсь от чистой благодарности Мелкой… Даже ироничные колкости Софи трогают душу.

Ёлгину я понимаю прекрасно. Мое бескорыстие отзывается в ней жаркой признательностью, однако тут же, сразу – бессильным отторжением! Ведь наверняка же она спрашивает себя: «Я что, содержанка?»

И независимая, вольнолюбивая натура, натерпевшаяся от мужчин, сдержанно бунтует…

Но сегодня Софи нет дома – упылила с утра, аки пчела трудовая, копить отгулы и опыт.

Развалившись в недавно купленном кресле, я сидел, млея в тишине и покое, и с удовольствием наблюдал за Томой. Она доделывала уроки, сидя на банкетке в любимой позе – подложив ноги под себя и прогнув узкую спинку.

У девушки в моменты усердия прорывались милые детские повадки. Вот, как сейчас – Мелкая прописывала «домашку» по русскому, высунув розовый кончик языка от стараний.

– Пойду, – негромко сказал я, – а то мешаю только…

– Нет-нет! – встрепенулась Тома. – Как ты можешь мешать? Побудь еще, ладно? Мне так спокойно, когда ты рядом, так уютно!

Ее щеки порозовели, и я решил отшутиться:

– Ладно, побуду еще раз котом!

Мелкая заливисто рассмеялась, и вернулась к тетради. Наклонилась, изогнулась чуть, выставляя плечо. Черная прядь волос опала на щеку, а на губах всё еще дрожала улыбка.

Я неслышно вздохнул. Мне удастся, обязательно удастся расплести затейливый узел привязанностей, любовей и обид. А обиды грянут обязательно – очистительные грозы, опустошающие слезы…

Не так давно всё было ясно, я понимал, с кем я буду – и кем именно. Но летом четкие прориси грядущего расплылись акварельными мазками. И что делать?

Математически рассчитать душевные борения? Анализировать эмоции? Я уже пробовал…

Человеческие отношения логике не поддаются, и в прокрустовы ложа заумных схем не вписываются. Хотя на иные подсказки, вроде бы, можно положиться.

Вот, скажем, мозговитые психологи утверждают, будто счастливая совместная жизнь базируется на трех китах: общих пристрастиях, взаимном удовольствии в сексе и духовной близости (когда ты ощущаешь человека, как родного).

У меня это самое ощущение с Тамарой-старшей как бы наладилось – сначала с моей стороны, потом и с ее подтянулось. Нащупываются общие увлечения… И длится ожидание, когда ж Тома дозреет до интереса к постельным утехам.

«Когда я с ней натетешкаюсь…»

С Кузей наблюдается обратное – сексуальное притяжение я давненько ощущаю, а сейчас, выходит, и Наташу ко мне потянуло. Постепенно формируются общие интересы, и Кузя готова тут подлаживаться под меня. Правда, духовного родства пока не наблюдается – я упорно дистанцируюсь, Наташа пытается эту дистанцию сократить.

А вот Мелкая… Я глянул на нее – девушка как раз склонилась над учебником, шаря глазами по строчкам и шевеля губами.

Мы с ней духовно близки, как никто – «она первая начала», я подхватил. И между нами много общего. А вот по близости физической у меня твердая позиция: «В СССР секса нет!»

Да и сама Тома, в силу возраста, имеет об этом весьма смутное представление… И вообще!

Я хочу выстраивать отношения с Мелкой, как с сестрой, и она это приняла, по крайней мере, на уровне разума. И теперь мы оба, уже на эмоциональном уровне, давим в себе изредка возникающие пробои мыслей сквозь выстроенный защитный барьер! Скорее даже пробои желаний, пресекаемых на этапе оформления в помыслы.

Постоянно сдерживаем себя, подчеркнуто увиливаем от желанных обнимашек, эмулируем отношения в дозволенные речи, но и в разговоре пугливо прикусываем язык…