Том 2. Рожденный для мира / Том 3. Рожденный для любви (СИ) - Васильев Ярослав - Страница 10

— Анечка? Извините, не понимаю. Они вроде бы летом хорошо сошлись, но в нынешней ситуации…

— Как раз именно в нынешней, как вы говорите. Они летом не просто хорошо сошлись. Мне кажется, Поля может стать моей сестре другом, одним из тех, кого хорошо если несколько за всю жизнь встретишь. Не думайте, Аня думала сама к вам зайти в гости, как мы в Москву вернёмся, просто забегалась. На самом деле она — наследница рода, вот нас дела и закрутили. И отсюда даже не смейте отказываться. Хочу обеспечить Поле хорошее образование по её выбору, чтобы она, когда вырастет, ни от кого не зависела, даже от меня. Я ведь не зря сказал, что Аня — второй человек в нашем роду после меня. И наша семья ведёт дела чуть шире московских магазинов. Это — власть, а власть, как известно, развращает. Но вы сегодня сами видели, Поля мою сестру не воспринимает как нечто высшее, недостижимое. Она видит ровесницу, они, уверен — даже ругаться и ссориться будут. И я очень хочу, чтобы так дальше и оставалось. Пускай рядом с Аней имеется хотя бы один человек, который, если что ей скажет: не дури.

— Вы и в самом деле… необычный человек, Михаил. Я ведь много и часто работал с дворянами, они же все думают абсолютно наоборот.

— Да, к сожалению. И отсюда, как всё закончится, у меня будет предложение уже к вам. Я только что говорил, что помимо магазинов, у моей семьи есть и другие предприятия. Сейчас строится завод в Сибири, есть и кое-что ещё. Не буду скрывать, вас проверяла моя служба безопасности, а ваше поведение во время аварии для меня тоже аргумент. Я не уверен, что до аварии хозяева из Румянцевых вообще представляли ситуацию на заводе. Прибыль идёт — и ладно. И я не уверен, что и на моих предприятиях нет чего-то похожего. Меня это категорически не устраивает. Я хотя и капиталист, и дворянин, но считаю, что, во-первых, к людям надо относиться не по титулу, а по делам, а во-вторых, сытый и довольный рабочий и инженер приносят намного больше прибыли, чем те гроши, которые я сэкономлю, превратив рабочих в рабов или животных. Потому я хотел бы, чтобы вы подобрали себе команду таких же, как вы людей, в чьей порядочности уверены. А дальше вы станете моим надзором, который гарантирует соблюдение норм, правил и всего остального. Верю, что один раз столкнувшись на своей шкуре с такой вот экономией и выжиманием соков, ни одна взятка или угрозы не заставят вас промолчать в отчёте, который вы будете подавать лично мне в обход всех промежуточных инстанций. Ответа прямо сейчас не требую, вы скажете мне, когда мы разберёмся с Румянцевыми. Согласны?

— Это… довольно сложное предложение. Но одновременно вы правы, Михаил. Обещаю, я подумаю. И дам ответ.

Адвокатская контора располагалась в деловом районе безликих шестиэтажек, занимала целый этаж здания и внутри была типичным местным офисом: интерьер безликого паркета на полу, ДСП-листов «под дерево» до середины комнаты или коридора, а выше — краска. Михаил до сих пор невольно вздрагивал, встречая в самом натуральном «позднесоветском» антураже деловых людей в дорогих костюмах, с перстнями, золотыми булавками на галстуках и бриллиантовыми запонками. Таким был и хозяин конторы, господин Рафик Сафиуллин — лет пятидесяти круглолицый татарин, по отзывам один из лучших адвокатов Москвы. Дворянина и главу рода он встречал, конечно же, лично, не передавая решение на помощников. Но ознакомившись с запросом Михаила на юридические услуги, неожиданно сказал:

— Я берусь за ваше дело. И вести его буду сам.

От неожиданности Михаил поинтересовался, пусть это и выглядело неправильно и невежливо:

— Рафик Искандерович, благодарю вас, что вы готовы взять моё дело лично. Но позвольте предупредить, что нашим оппонентом будет клан Румянцевых.

— Ценю вашу честность, Михаил Юрьевич. Это нынче большая редкость. Однако я всё равно возьмусь. Знаете, ещё никому не удавалось выиграть в таких делах против Румянцевых или другого старшего дворянского рода. Но я также наслышан про вашу репутацию и про то, что вы никогда не проигрываете. С кем-то другим я, скорее всего, подумал бы. Но рядом с вами я готов рискнуть.

— Хорошо. Тогда жду от вас рекомендаций. Я правильно понимаю, на первом заседание суда нам необходимо только участие?

— Совершенно верно. Для нас на самом деле единственная задача первого заседания — это затянуть процесс, не дать решить всё быстро. В этом случае мы сможем понемногу пустить в дело ваших свидетелей, заставить суд рассмотреть прочие материалы. Привлечём внимание общественности и настоим на независимой общественной экспертизе.

— Отлично. А внимание общественности… Это, пожалуй, оставьте мне. Я Румянцевым обещаю такой общественный интерес, что они просто икать от восторга будут.

Михаил улыбнулся настолько хищной и злой ухмылкой, что адвокат невольно вздрогнул. После чего мысленно себя ещё раз похвалил за решение вести дело самому. Похоже, у клиента есть какой-то личный интерес насолить Румянцевым, и от дела он не отступится ни при каких обстоятельствах. Не зря он в запросе на адвокатское сопровождение указал «до полного оправдания И. Д. Землячкина», что в нынешней ситуации для дирекции завода и его владельцев станет публичным унижением. Учитывая те слухи, которые про господина Тёмникова ходили не только в светских салонах, но в том числе и среди теневого мира, Румянцевы зря отказались решать дело миром.

Отчёт о рейде на территорию завода Михаил получил в день первого суда. Поскольку выносить такие бумаги за пределы поместья было нельзя, а посмотреть желательно сразу, то Михаил лишь наспех их пролистал — оставить в зрительной памяти отпечаток. Дальше не торопясь позавтракал с сёстрами. Ёжась от холодного осеннего ветра, вместе с Машей и Аней добежал от крыльца дома до машины. Поскольку сегодня ученики Второй ступени начинали со второго урока, в гимназию младшие сёстры в этот раз ехали отдельно.

На Машино:

— Ну и погода в этом году. Недавно же тепло было, и уже холод собачий.

Буркнул:

— Угу.

И шагнул в Библиотеку. Спокойно прочитать и проанализировать отчёт, чтобы, если потребуется, срочно чего-то в планах корректировать, успеть оформить и написать приказы уже в реальном мире, пока они едут до школы.

Сегодня за окном штормовые ветры под серым небом расплавленного олова качали свинцовую поверхность моря. Через стеклянный пол и прозрачное во всю стену до пола окно были видны отдельные небольшие камни, которые передвигались по дну, бродили туда и сюда, пугая немногочисленных рыб и крабов, и под ударами волн будто стремились обрести покой на суше. Вот камушки коснулись стены Библиотеки и кабинета, но волны, отступая, мчали их назад и опять вперёд, опять назад. Несколько минут Михаил стоял и глядел, потом заставил себя сесть за документы. И с первых же строк с трудом подобрал упавшую челюсть.

Ещё при первом знакомстве с устройством здешнего государства, Михаил удивлялся, как император допускает многочисленные военизированные отряды дворянской гвардии и не боится. Пожив в Российской империи, разобрался, что всё несколько сложнее. Подавляющее большинство бойцов находилось в статусе наёмников, ЧОПов и всяких ЧВК, а потому целиком и полностью подчинялись законам Империи. Вообще ничем в этом плане не отличались от мира Российской Федерации. Больше у тебя денег и влияния — можешь набрать больше охранников, а сама охрана более наглая. Исключение составляла клановая гвардия, но их могло быть не больше двухсот человек на весь род. У бояр — четыре сотни. Гвардейцы обладали немалыми привилегиями, они подчинялись напрямую главе рода, и ответственность несли лишь перед ним, а уже род улаживал всё с имперскими законами и императором. Обратная сторона — именно гвардейцы были мобилизационным резервом первой очереди по прямому приказу императора даже в мирное время. С одной стороны, император всегда мог охолонуть излишне ретивый дворянский род, просто отдав под мобилизацию — но с другой стороны, напрямую подчинённые императору гвардейские дружины были противовесом совокупной мощи Боярской думы. Ну а та, в свою очередь, гарантировала, что император не рискнёт стать самодержцем или простые дворяне сговорятся и устроят мятеж. И поскольку система работала с самой Русской смуты семнадцатого века, то явно была достаточно жизнеспособна.