Том 2. Рожденный для мира / Том 3. Рожденный для любви (СИ) - Васильев Ярослав - Страница 16

— Да, конечно. Забирайте.

Репутация главной грозы всех проступков и хулиганов школы, а также слух, что она явно не в настроении, видимо, сработали как репеллент на комаров. Ибо дорога от класса до кабинета директора оказалась идеально пуста. Даже те, у кого был перерыв в занятиях, постарались не попадаться на глаза, а выбрать себе другой коридор посидеть на подоконнике в ожидании следующего урока.

Кабинет директора с лета не поменялся. Стены отделаны панелями из карельской берёзы, на полу — толстый ковёр с затейливым узором. В промежутках между окнами висели картины в массивных золочёных рамах, вдоль сплошных стен книжные шкафы, забитые папками, бумагами и книгами. Разве что стол сегодня был завален документами втрое больше, чем летом. Едва захлопнулась наглухо дверь кабинета директора, а Михаил занял указанное ему кресло, Игнат Карлович с улыбкой сказал:

— Что, Миша, тяжела шапка Мономаха? Бремя славы.

— Они меня разорвут. На части. Но раньше я вернусь домой и Женьку выпорю. Опять её гениальная идея. Это же она вчера организовала службу по доставке любовных писем в наш дом по твёрдому тарифу. Нет, она всего лишь обещала, что отдаст письма мне, но теперь же вся школа уверена, что я именно вот это письмо читал, — жалобно сказал Михаил. — В августе ей уже попало за очередную гениальную идею, но прививки разума хватило меньше чем на три месяца.

— Да, Женя у нас то ещё стихийное бедствие, — тоже с улыбкой согласился Игнат Карлович. — Но как человек, воспитавший троих детей и имеющий уже шестерых внуков, успокою, что тебе надо набраться терпения буквально на пару лет. Дальше Женя подрастёт, — директор хмыкнул, — и у тебя будет болеть голова уже насчёт того, какие мальчики ей нравятся и достойны ли они Евгении Юрьевны. А вот насчёт её гениальных планов и последствий голова болеть станет уже у её кавалеров.

— Спасибо, Игнат Карлович, вы меня успокоили так, что теперь я понемногу начинаю думать — всё не так уж пока ещё и страшно. В сравнении с будущим.

Оба рассмеялись, и Михаил почувствовал, как тоскливая паническая атмосфера, которая окутала его, пока он шёл в кабинет директора, понемногу рассеивается. Дальше Игнат Карлович заговорил уже серьёзно:

— Смотрю, лучше себя почувствовал и можно переходить к делу? Кстати, насчёт лета и Крыма. Скажи мне, пожалуйста, это важно. У тебя летом в Крыму было столкновение с Румянцевыми? Сидели мы тут на днях и общались с директором Первой Новомосковской гимназии Афоней Егоровичем…

На этом Михаил поперхнулся, пришлось наливать себе воды из графина на столе. Ибо Старомосковская и Новомосковская гимназии считались лучшими школами столицы и яростно между собой конкурировали, а директора не упускали возможность обойти соперника и посадить в лужу. Игнат Карлович на растерянность своего ученика глядел понимающе, но и с весельем.

— А ты как думал, Миша? Мы оба уже в том возрасте, когда старый проверенный враг ценится намного дороже очередных скороспелых приятелей. Знаешь гимн студентов российских университетов? «Ордена, снимите, ленты, мы вчерашние студенты. Не беда, что уж полсотни лет прошло — да, с полсотни. Мы то забудем, всё позабудем, и опять мы равны будем». Мы с Афоней Егоровичем не одни такие, любители посидеть по-стариковски за бутылочкой хорошего вина. Считай, чего-то вроде встречи сокурсников-выпускников Московского и Казанского университетов…

Дальше Михаил ненадолго выпал из разговора. Серые Ангелы! Игнат Карлович — один из Ангелов! Хотя в нынешней версии событий это ещё не Серые, это пока ещё действительно «клуб по возрасту и интересам». Только вот входят в этот клуб вроде бы не политики и царедворцы, а так — директоры элитных гимназий и заместители министров, помощники префектов и главы администраций губернаторов. Не генералы — полковники и майоры от политики, однако именно эти полковники и майоры следят за исполнением генеральских приказов. Именно от них зависит, как будет реализовано то или иное решение. Серьёзной и влиятельной уже организацией они станут в знак несогласия с политикой Воронцовых… Именно из-за Ангелов в прошлой версии событий рухнула неприступная оборона Москвы, и был убит тогдашний премьер Леонид Воронцов. Но вроде бы линия событий начала меняться ещё летом? Или же нет?

— Миша? Ты меня не слушаешь.

— А? Извините, задумался. Я правильно понимаю, вы на встрече обсуждали меня и суд над Землячкиным? — Михаил вздохнул. — Плакала моя мечта выдать замуж сестёр и незаметно жить где-нибудь в деревне.

Директор на этих словах с заметным усилием подавил смешок. Михаил же продолжил:

— Да, летом у меня был неприятный инцидент с Николаем Румянцевым. Если быть точным, племянник Петра Федосеевича натворил таких дел, которые в итоге разбирала полная коллегия. Она тогда вынесла обвинительное заключение по довольно серьёзной статье, но пользуясь лазейкой моего двойного статуса как пострадавшего и ещё школьника, но одновременно главы рода, мы решили ограничиться условным наказанием, сообщив о произошедшем главе Румянцевых. Понадеялись, он приструнит своего племянника, и всё обойдётся без громкого скандала и ущерба для репутации. К сожалению… Мою готовность идти навстречу расценили как слабость, сейчас Румянцевы сразу попробовали меня раздавить, даже не попытавшись уладить дело миром.

Игнат Карлович вздохнул и уже себе налил стакан воды из графина. Пить не стал, а зачем-то поднял стакан и посмотрел на просвет. Затем поставил обратно на стол, не отпив и глотка. Потом сказал:

— Деликатный ты стал, Миша, настоящий политик. А ещё, не обижайся, в силу возраста ты всё ещё слишком хорошо относишься к людям, судишь по себе. Как твой педагог, я очень надеюсь, что с годами ты не потеряешь вот этой способности даже в тёмных людях видеть свет, хоть чего-то хорошее. К сожалению, случай с Румянцевыми — это уже не исключение, а тенденция. Мы обсуждали это с Афоней Егоровичем, а сейчас ты подтвердил наши предположения. Николай не поверил, что к нему проявили снисхождение, а списал всё на влияние семьи и дяди. Если что — его спасут от наказания, чего бы он ни натворил. Вести себя он, к сожалению, принялся соответственно, уже пришлось напоминать, что в стенах гимназии ученики равны вне зависимости от происхождения. Тем более что его дядя точно так же относится не только к простолюдинам, но и к мелкому дворянству. Но как я только что сказал, беда не в конкретных Румянцевых. Слишком многие ведут и думают себя точно так же как он. Уверены, что титула достаточно сделать их в сотню раз лучше простолюдина. Случай с Землячкиным просто благодаря тебе прозвучал на всю страну, а сколько таких же оставшихся в тени, когда решения суда штампуются по указке, а простолюдины виноваты просто потому, что так захотел дворянин? Я очень рад, что твоё поколение не такое, по крайней мере, пока — не все из вас. То, сколько моих учеников пришли в суд поддержать Землячкина, вселяет в меня робкую, но надежду.

И тут Михаилу стало самым натуральным образом дурно. Он наконец-то понял, с чего последние дни в голове не останавливаясь крутятся слова: «Рвутся снаряды, трещат пулемёты. Но их не боятся красные роты. Смело мы в бой пойдем за власть Советов. И как один умрём в борьбе за это». И при чём тут Виктор Демидов и остальные. Обрывки знаний о прошлой реальности, в своё время задвинутые на задворки подвалов памяти за ненадобностью, сейчас пробили себе дорогу к сознанию. Гражданская война начнётся со стачки шахтёров на Донбассе из-за тяжёлых условий труда и нарушения дворянами-владельцами имперского Трудового кодекса. Лидеров профсоюза, которые отправятся с петицией, схватят и повесят для устрашения на площади. В ответ Донбасс возьмётся за оружие.

Премьер двинет армию, с артиллерией и авиацией. Город Донецк утопят в крови, не дав ему присоединиться к восставшим. После казни профсоюзных лидеров восстание возглавит Виктор Демидов! Он погибнет, когда откажется сдаваться, хотя лично ему пообещают как дворянину ссылку, а не смертную казнь. Вместе с женщинами и детьми остатки восставших отступят в одну из шахт — её подорвут и затопят снаружи. А руководить подавлением восстания будет самый молодой и многообещающий полковник русской армии — Юра Ивачев. Тот самый, который на днях помогал Виктору организовать поход школьников в суд. Его лучший и самый близкий друг. Юра заявит: «Мятеж не имеет оправданий, а я присягал Империи». Потому сначала отдаст приказ огнемётчикам и магам огня для устрашения сжигать вместе с жителями кварталы Донецка, а дальше затопить шахту с восставшими. Юру застрелит Лена Салахова, а на суде и перед казнью скажет, что так и надо поступать с палачами народа и кровопийцами. Год спустя, когда случится крупная авария на Урале, а власти откажутся признавать виновными московских дворян-владельцев завода, слова Лены как пророчество мученицы будут висеть на листовках по всему Екатеринбургу. Рабочие не станут ждать повторения событий на Донбассе и поднимут флаг Революции с требованием отмены императорской власти.