Барышня ищет работу (СИ) - Кальк Салма - Страница 9

Я вздохнула.

— Я не могу вспомнить имена.

— Вспоминайте, Ольга Дмитриевна, это весьма важно. Вам нужно будет выяснить свой статус в течение семи дней, и я готов проявить расположение к вам, и считать эти семь дней не от того момента, как вас нашли третьего дня, а от нашего с вами разговора, — и смотрит внимательно, глаз не сводит.

— Почему семь дней? — я делаю вид, что ничего не знаю.

— Потому что так распорядился его превосходительство губернатор, — улыбнулся Носов.

— А какая разница, семь или десять? — продолжаю недоумевать я.

— Если человек беглый, бездомный, безработный — это плохо, понимаете? Такой человек вынужден где попало жить, что попало есть и как попало добывать себе пропитание и деньги. Это непорядок. А должен быть порядок, понятно вам? Девица без родителей, женщина без мужа — лёгкая добыча и яблоко раздора. Мужчина без жилья, без работы и без семьи — потенциально опасен, он с лёгкостью отправится воровать, сбывать краденое, а то и на людей примется нападать. Поэтому все, кто не имеет жилья и работы, отправляются туда, где есть и одно, и другое.

— Это куда же? — пусть скажет всё и сам.

— На Афанасьевский завод, — сказал он так, будто я должна была знать про этот завод всё.

— Не понимаю, — покачала я головой. — Для того, чтобы работать на заводе, нужно что-то уметь, иметь квалификацию рабочего или инженера. Человек без жилья и работы может быть и без образования.

— Вы это понимаете? Любопытно. Но знаете ли, там хватает работы и для тех, кто пока не умеет ничего.

— Неужели и для женщин тоже?

— И для женщин тоже, хоть их и меньше, чем мужчин. Есть работа, также есть возможность там выйти замуж — если кто-то согласится взять, правда, в согласных обычно недостатка нет. Семейные работники более старательны и ответственны, нежели одинокие, потому что им нужно заботиться не только о себе. А одинокая женщина обречена, замужняя же имеет защиту мужа, общества и обычаев.

— Но если я не имею намерения отправляться на этот ваш завод и выходить там замуж? Я совершенно не представляю, что я могу там делать.

А замуж я и дома не собиралась, это отдельная история, и незачем её сейчас вспоминать.

— Что делают все женщины? Впрочем, может быть, у вас есть какие-то намерения здесь и сейчас? Куда вы пойдёте, когда Зимин отпустит вас из больницы?

— Я ещё подумаю об этом. Я только вчера узнала, что нахожусь неизвестно где без денег и документов, а вы уже сегодня требуете от меня ответа на вопрос, что я буду делать! У меня, между прочим, травма головы, я с трудом на ногах стою. Через семь дней я могу ещё не выздороветь и ничего не вспомнить. Вот отпустит меня доктор из больницы — так и ставьте на счётчик, — поджала я губы.

— Что-то я должен сделать? Повторю — куда вы пойдёте, когда Зимин отпустит вас? На улицу? Посмотрите на ваших соседок — вот что вас ждёт, если на улицу.

— Знаете, я умею учить детей. И не только это, — сообщила я. — Мои документы унесли ваши грабители, которых вы отчего-то не отправили ни на какой завод. Может быть, если бы они стали почтенными семейными людьми, то и не грабили бы никого на улицах, и краденое бы не сбывали? Или завод существует только для того, чтобы пугать беспомощных женщин, оказавшихся в трудной ситуации? А для того, чтобы преступников поймать и к делу приставить, кишка тонка?

Может быть, я и зря ему это сказала. Но он меня взбесил, реально взбесил.

— Ну, знаете! Это слишком, Ольга Дмитриевна, не находите? Я к вам, значит, со всей добротой, а вы? — он поднялся со стула и посмотрел на меня гневно. — Я ещё вернусь, а вы пока подумайте о жизни. Пригодится!

Подхватил лежавшую на соседней кровати шляпу и вышел. А я осталась — думать о жизни.

13. Новое знакомство

13. Новое знакомство

Я уже думала, что наконец-то усну, потому что очень устала от всех этих не слишком-то приятных разговоров. Но с потолка светили яркие шары, я не знала, как их выключить. И наверное, сейчас придут мои соседки по палате. И поесть бы…

Соседки как раз пришли, и даже принесли мне простой ужин — варёная картошка с постным маслом да с солёными огурцами. И свежий хлеб. Это оказалось как-то прямо очень вкусно, такой привет из детства, когда у бабушки на даче ели как раз картошку с огурцами, и луком зелёным посыпали, и было вкусно.

— Не съел он тебя? — спросила Анна, она же Афродита.

— Нет, — ответила я. — Хоть и пугал.

— Да не пугал он, зачем ему пугать? Ему тут лишние бездомные не нужны, — подхватила Стеша.

Не знаю, до чего бы мы договорились, но тарелка показала дно, я сказала им спасибо, что принесли еды, и решила сама пойти и унести грязную посуду. Пройдусь, и спать.

— Ты сама-то дойдёшь, куда ты там собралась? — усомнилась Стеша.

— Дойду. Если тут с меня уже спрашивают, как со здоровой, то нужно же вспоминать, как ногами ходят, — усмехнулась я.

— И то верно, — закивали обе.

Здешняя столовая располагалась по коридору налево, за входными дверями с улицы. Там на кухне переговаривались какие-то женщины, что-то говорили про хлеб на завтра и крупу на похлёбку. Не поверю, что им не нужны тут люди в кухню или ещё куда.

Меня встретили — женщины средних лет, в платках, в тёмной одежде, в фартуках. Забрали миску, напоили чаем, сказали не стесняться приходить, если что-то понадобится. Это порадовало.

А на обратном пути до палаты меня поджидал доктор Зимин.

— Очень хорошо, Ольга Дмитриевна, что вы понемногу встаёте.

— Да, раз тут уже спят и видят, как бы меня подальше услать, воспользовавшись моей беспомощностью, — вздохнула я.

— Это вы о Носове? — вздохнул он.

— О нём самом. Это правда — то, что он говорит? О заводе?

— К сожалению, да. В рабочий посёлок при заводе нужны люди. Их пытаются туда заманить всеми правдами и неправдами. А не заманить, так вынудить отправиться. Но не печальтесь, мы непременно что-нибудь придумаем. Мне кажется, вам нечего делать на заводе.

— Скажите, Василий Васильевич, а может быть, есть какая-то работа здесь, в больнице? На кухне, или убирать что-то, или мыть? Я умею, правда, — вздохнула я.

Потому что здесь я уже что-то знаю и понимаю.

— Здесь нам всем платит жалование железная дорога, и количество мест строго учтено, — сказал он. — Но я подумаю, что можно сделать.

— Например, можно считать мне срок с того момента, как вы признаете меня здоровой, — вздохнула я. — А не когда я ещё толком ходить не начала.

— Можно, — согласился он. — Мы ещё поборемся, Ольга Дмитриевна, не огорчайтесь прежде времени.

Я уже хотела поблагодарить его и идти дальше в палату, но хлопнула дверь снаружи, и кто-то зашёл, и стремительно двинулся к нам.

— Здравствуйте, господин Зимин. Мне сказали, есть что-то по моей части.

Я оглянулась — он появился из-за спины. И если доктор Зимин был такой, ну, нормальный мужчина со старой фотографии, то за моей спиной стоял франт, я так их себе представляла.

Ухоженные усы, подстриженная бородка. На ленте шляпы — какая-то блестящая штука. Серый костюм в тонкую полоску. Виден жилет в муаровых разводах, и тоненькие складочки на сорочке. Галстук завязан хитрым узлом, и трость с металлическим набалдашником в виде черепа. Ботинки лаковые сверкают в свете волшебных шаров. Цепочка — наверное, от часов — хитрая какая-то. И он выглядел помоложе Зимина… если не смотреть в его глаза — странно ледяные. Вроде серые, но… какие-то не такие, короче.

— Здравствуйте, господин Соколовский, — кивнул доктор. — Да, есть, но там драка в трактире, я думаю, нет ничего особенного. Можно и не допрашивать.

— Кто ж знает-то, есть или нет, — усмехнулся франт. — Но мне совсем не трудно расспросить пару убиенных в трактирной драке бездельников, поверьте.

Что? Расспросить убиенных? Это, простите, как?

— Значит, пойдёмте, и расспросите, — не стал спорить Зимин. — И, Михаил Севостьянович, к вам ещё есть вопрос из области научного знания, раз уж вы тут у нас появились.