100 великих речей - Ломов Виорэль Михайлович - Страница 30

Этому и было посвящено полуторачасовое выступление Боливара перед законодателями. Оратор предложил проект Конституции, содержавший принципы, сформулированные политической наукой передовых народов, но учитывающие специфические условия Венесуэлы. «Мы возьмем у Афин его Ареопаг и их хранителей обычаев и законов, – заявил Боливар. – Мы возьмем у Рима его цензоров и его суды и, сотворив святой альянс из этих институтов нравственности, возродим в мире на новой основе идею Народа, который не довольствуется только тем, что свободен, а хочет быть высоконравственным. Возьмем у Спарты ее суровую систему воспитания и, формируя из этих трех первоисточников один источник нравственных добродетелей, дадим нашей Республике четвертую власть, в ведении которой будут находиться детство и сердца людей, дух народа, добрые обычаи и республиканская мораль… Подобный институт, хотя он и кажется химерическим, имеет неизмеримо больше прав на существование, нежели те учреждения, которые были созданы кое-где законодательной властью в прошлом и настоящем и принесли мало пользы роду человеческому».

Вместо триады традиционных властей (законодательной, исполнительной и судебной) Освободитель предложил создать Моральную власть, «не имевшую прецедентов в мировой культуре» и которой предстояло решить две задачи: создать систему народного образования и во главу угла поставить общественную мораль. «Мораль и просвещение являются двумя опорами Республики и составляют наши первейшие потребности».

«Институт Моральной власти с момента своего появления в проекте Боливара и до настоящего времени вызывает огромный интерес и жаркие споры ученых по поводу его генезиса и целей, которые преследовал Боливар, предлагая его учреждение в Венесуэле» (М.В. Фёдоров).

Симон Боливар.

Художник А. Мичелена. 1895 г.

Несмотря на захватывающую картину благоденствия, которое могла принести стране такая власть, законодатели, собравшиеся на конгрессе, отвергли проект конституции. Они постановили: «Моральная власть, установленная в проекте конституции, представленном генералом Боливаром как верховным главой Республики на открытии конгресса, была принята одними делегатами как самая счастливая и насущная идея для совершенствования общественных институтов. Другими – как моральная инквизиция, не менее пагубная и не менее страшная, чем религиозная. И всеми – как очень трудная для учреждения, а в настоящее время абсолютно неосуществимая».

«Было принято решение включить положения о Моральной власти в качестве приложения к Конституции, полнее изучить их и собрать необходимые факты, а также обратиться к политическим деятелям и теоретикам других стран с просьбой высказать свое мнение по поводу нового института» (М.В. Фёдоров).

P.S. Самым пронзительным, самым глубоким, самым современным мотивом в речи Боливара является это место: «Многие государства древности и современности избавились от гнета, но очень немногие из них сумели познать радости истинной Свободы. Через какое-то время они снова предались своим прежним политическим порокам, и больше, чем правительства, повинны в том народы, которые сами возрождают тиранию. Привычка повиноваться оставляет их равнодушными к таким дивным понятиям, как честь и процветание государства. Они безучастно относятся к возможности жить в условиях Свободы, под покровительством законов, созданных по их собственной воле. Всемирная летопись подтверждает эту чудовищную истину».

В 1830–1831 гг. в России разразилась эпидемия холеры. По повелению императора Николая I (1796–1855) на территории страны вводился карантин, силами военных и жандармов усмирялись холерные бунты, в городах, охваченных эпидемией, устраивались больницы, учреждались приюты для осиротевших детей, улучшалось снабжение продовольствием, выделялись денежные пособия неимущим. Государь посетил Москву и Тверь, где непосредственно руководил чиновниками, общался с народом на улицах и площадях, посещал холерные палаты в госпиталях, успокаивал стихийные волнения своим появлением и речами. Самым известным эпизодом этого периода стал выход самодержца на Сенную площадь Санкт-Петербурга к «обезумевшей от страха, разбушевавшейся огромной толпе» 23 июня 1831 г. и усмирение бунтарей краткой, но грозной речью.

Эти строки А.С. Пушкин написал в Болдине осенью 1830 г. Под чумой поэт разумел не только бубонную «черную смерть» в далекой средневековой Англии, а холеру, которая в тот год пришла в Россию с далеких берегов Ганга. Из-за карантина Пушкин застрял на три месяца в своем родовом имении, подарив русской литературе несколько поэтических и драматических шедевров. Холеру тогда в народе называли птицей-юстрицей, «индийской заразой», «собачьей смертью» или тоже чумой – «заразой» с латинского.

Центральные и губернские власти боролись с эпидемией, как могли. Все пути-дороги были перекрыты кордонами, но холера обходила карантинные оцепления и захватывала новые районы: Севастополь, Киев, Тамбов, Тверь, Москву…

В Белокаменной столице закрылись рынки, лавки, банки, присутственные места. Николай I приехал в Москву, разъезжал по городу, руководил чиновниками и тоже, как мог, успокаивал своим присутствием и речами москвичей. Как лечить болезнь, доктора толком не знали. Рекомендовали мыть руки с хлориновой известью, уксусом протирать лицо и ноздри, окуривать помещения серным дымом и проч. Это мало помогало, люди гибли тысячами. Население роптало, виня во всём «отравителей» – врачей-немцев и поляков, с которыми в тот год была война, устраивало холерные бунты, сопровождавшиеся избиением и убийствами чиновников, лекарей и случайных граждан. Правительство вынуждено было усмирять народные волнения войсками, и это еще больше увеличивало число жертв.

В необыкновенно жаркое лето 1831 г. холера добралась до Северной столицы, а с ней в город вошли не только смерть и ужас, но и опасность холерного бунта, грозящего уже не региональными бедствиями, а государственными. В городе ежедневно умирало от холеры по 300–400 человек (по некоторым данным, до 600). Как считают, из критического состояния столицу и страну вывел самодержец, вернувший своеобразный долг Романовых русскому народу. В 1613 г. крестьянин Иван Сусанин ценой собственной жизни спас от поляков первого русского царя из династии Романовых Михаила Фёдоровича. Николай Павлович спас свой народ (не только от холеры, но и от поляков), рискуя ради него своей жизнью. Спас, когда Северную столицу охватила паника, и буквально взорвал сильнейший холерный бунт. Что же предпринял монарх?

Остались воспоминания многих очевидцев той поры: графа А.Х. Бенкендорфа, баронессы М.П. Фридерикс, придворного врача Н.Ф. Арендта, гражданского губернатора Санкт-Петербурга И.С. Храповицкого, писательницы А.Я. Панаевой, самого императора Николая I. Писали об этом событии биограф русских царей Н.К. Шильдер, записал воспоминания своего отца писатель-юморист Н.А. Лейкин и др. авторы. Сцена усмирения холерного бунта запечатлена и на одном из барельефов, которые украшают постамент конной статуи Николая I на Исаакиевской площади Санкт-Петербурга.

Город являл собой печальное зрелище. «На каждом шагу встречались траурные одежды и слышались рыдания. Духота в воздухе стояла нестерпимая. Небо было накалено как бы на далеком юге, и ни одно облачко не застилало его синевы. Трава поблекла от страшной засухи – везде горели леса и трескалась земля» (А.Х. Бенкендорф). Люди оказались заперты в городе, поскольку въезд в столицу и выезд из нее были закрыты. Пика народное волнение достигло 22 июня 1831 г. Главным лозунгом восставших был «Холеры вовсе нет! Ее придумали доктора! Поляки и немцы травят народ!».