На службе у олигарха - Афанасьев Анатолий Владимирович - Страница 41

• Предыдущая
• 41/90
• Следующая

Она ещё что-то нашёптывала, издевательски гладя меня по голове и как-то подозрительно сопя, но я уже плохо слушал. Всё это было нелепо, чудовищно, но я не сомневался, что это правда. Кто-то искусно меня топил. Но зачем, с какой целью?

— Давай, миленький, соберись, не отвлекайся, — горячечно бормотала Изаура. — Полакомься напоследок. Утренний стоячок самый клёвый…

Изба не изба, дом не дом, шатёр не шатёр, а что-то вроде берестяной кубышки на бетонных ножках и с одним окном. Митя Климов и «матрёшка» Даша медленно приходили в себя после психотропного шока. Сидели каждый на своём стуле, и ещё рядом с ними была кровать, застеленная лоскутным одеялом. На ней они оба проснулись. Одежда на них была прежняя, драная, но сознание замутнённое. Час или два сидели молча, потом Даша сказала:

— Как хорошо, когда солнышко.

— Летом тепло, — согласился Митя. — Но зимой тоже неплохо, если печку растопить. Спиной прислонишься, глаза закроешь — кайф!

— А я знаешь о чём мечтаю? В баньке попариться. У нас, где я… Ой!

— Что «ой»? Комарик укусил?

— Не могу вспомнить. Про баню помню, а где это было, не помню. Не помнишь, Митя, где я раньше была?

— Откуда? — Митя пятернёй почесал затылок, как когда-то делал его дед. — Меня другое беспокоит. Никак не пойму, где мы сейчас.

На самом деле они с Дашей особенно не тревожились, оба были в приподнятом настроении, в ожидании чего-то приятного, что должно вот-вот случиться с ними. Они не испытывали ни жажды, ни голода, ни каких-либо других сильных желаний. Казалось, могли просидеть на этих стульях хоть целую вечность. В берестяной капсуле они чувствовали себя как в материнской утробе. Митя зачем-то полез в карман брезентухи и с удивлением обнаружил там початую пачку сигарет «Голуаз».

— О-о, погляди, Дашка. Можем курнуть. У тебя есть огонёк?

— Какой огонёк, Митя?

— Ну, такой… чирк, чирк! Зажигалка или спички?

Даша обшарила себя, залезла глубоко в полотняные штаны, лоскутами висевшие ниже колен, и достала чёрную пластиковую штуковину с кнопкой и экраном, размером как раз со спичечный коробок.

— Что это, Митя?

Митя обследовал приборчик, даже понюхал.

— Да что угодно это может быть. Внимание! Нажимаю кнопку.

— Ой! — испугалась Даша. — Не надо, Митя. Вдруг взорвётся?

Митя беззаботно рассмеялся: наивные девичьи страхи. Вдавил зелёный пупырышек, экран засветился, и раздражённый голос произнёс:

— Чего вам, ребята? Выспались, что ли?

— Видишь, типа рации, — авторитетно сообщил Митя, радуясь, что соображает. — А ты боялась.

— Спроси у него, спроси, — заспешила Даша.

— Что спросить?

— Да что-нибудь, какая разница.

Митя поднёс коробочку к губам и строго потребовал:

— Кто ты? Жду ответа!

После шороха и потрескивания мини-рация, по-прежнему раздражённо, отозвалась:

— Включаю настройку. Проверка на вшивость. Не рыпаться, господа.

— Какая про… — заблажил Митя, но прикусил язык. Кубышка на курьих ножках завибрировала, через пол, через пятки потекло дурманное тепло, в помещении посветлело. Даша, постанывая, вцепилась в Митино плечо. Неприятные ощущения кончились так же быстро, как и начались: капсула замерла, свет потух, но результат был поразительный — у обоих сознание словно промыли ключевой водой.

— Дозу, что ли, впендюрили? — хмуро предположил Митя. — Ты как?

Даша смущённо улыбалась.

— Кажется, кончила, Митя.

— Паршивой куме одно на уме, — начал Митя, но его перебил голос из коробочки:

— Готовность установлена. Реакции в норме. Выходи по одному, молодёжь.

Что имелось в виду, стало понятно, когда узкая дверь в стене отворилась и в проём хлынул чистый лесной воздух, наполненный множеством знакомых звуков. Митя спрыгнул на землю — ступенек и крыльца у капсулы не было — и протянул снизу руку «матрёшке». Неожиданный учтивый жест из какого-то далёкого прошлого. Даша с улыбкой оперлась на руку мужчины, хотя и раскраснелась.

Двух шагов не отошли, как из-за деревьев появилась загадочная фигура. Кривоногий подбористый мужичок с обветренным, иссечённым шрамиками лицом, одетый не по-летнему и не по-русски — в короткой кольчужке, сверкающей начищенными латунными звеньями, в кожаных штанишках до колен, в меховых унтах. Кудлатая голова не покрыта, на поясе клинок с наборной рукоятью в расписных ножнах. Даша спряталась за Митину спину.

— Не боись, — успокоил мужичок простуженным голосом. — Я свой. Егоркой кличут. Велено проводить.

— Куда проводить? — спросил Митя.

— К батюшке полковнику на правёж.

— А где мы, Егорка?

— Того знать не положено.

Пока пробирались едва зримой лесной тропой, Мите чудилось, что их отовсюду провожают чьи-то зоркие глаза. Он ещё сделал несколько попыток разговорить проводника, но безуспешно. Мужичок был настроен дружелюбно, контактно, но на большинстве вопросов его словно заклинивало. При этом он не производил впечатления изменённого. Может быть, был даже нормальнее всех тех редких нормальных, нетронутых, кого Мите изредка доводилось встречать в прежней скитальческой жизни. Прежде всего это выражалось в открытой и простодушной улыбке. Изменённые же лыбились, кривились, ухмылялись, но всегда с опаской, с настороженностью, без знака дружбы. Егорка улыбался по-человечески, беззаботно, с любопытством и приветом. Но всё же его клинило, а это верный знак повреждённой психики. Присмиревшая Даша тоже попробовала выведать у него хоть какую-то информацию. Льстиво поинтересовалась:

— Егор-джан, куда вы всё-таки нас ведёте с Митей?

— К полковнику, девица, куда ещё.

— Кто такой полковник? Большой человек, да?

— Полковник — он и есть полковник. Улита Терентьич. Кого хошь спроси.

— Он, раз полковник, командует кем-то?

— А как же. Дружина у него. Я тоже в ней состою. Гонец по особым поручениям.

— Это мы с Митей — особое поручение?

— Не наше дело, — засбоило мужичка. — С вами без нас разберутся.

— Убьют, да?

Егорка сбавил шаг, поглядел с удивлением.

— Почему убьют? Необязательно. Смотря какая вина. Может, помилуют. Бывает, и наградят.

— Выходит, судить будут?

— Скажешь тоже, девушка. Не такая ты величина, чтобы судить. Определят по анализу.

— Полковник определит, да?

Очередной сбой с синей вспышкой в глазах и всё тот же неопределённо-глуповатый ответ:

— Нам неведомо, кто определит. Сказано — на правёж, значит, на правёж… Ух ты, мать честная!

Возглас относился к крупному пушистому зверьку, похожему на рысёнка, выкатившемуся Егорке под ноги. На Митю и Дашу зверёк угрожающе рыкнул, потом заскакал вокруг мужичка, как припадочный.

— Ну хватит, хватит, Петюня. — Мужичок беззлобно отбивался от назойливых прыжков, зверёк норовил то ли лизнуть, то ли укусить в губы. — Поозоровал — и баста. Отрыщь, тебе говорят!

— Кто это? — спросил Митя. — Мутант?

— Сам ты мутант, — неожиданно обиделся Егорка. — Поостерегись в другой раз, пришелец, Петюня не всегда ласковый.

Зверьку тоже не понравилось, как его обозвали, он задержал на Мите продолжительный изучающий взгляд.

— Да я без намёка, — смутился Митя. — Для меня все животные — братья родные.

— Сам ты животное, — ещё больше построжал Егорка и надолго замкнулся, не отвечая ни на какие вопросы, будто оглох.

Шли часа три буреломом, потом тропа перетекла в узкий, хорошо утрамбованный тракт с отпечатками гусениц волокуш. Рысёнок Петюня, трусивший рядом с проводником, забежал вперёд, плюхнулся на задницу и коротко, жалобно взвыл. Егорка потрепал его по холке, и они любовно потёрлись лбами.

— Дальше ему нельзя, — пояснил Егорка попутчикам. — Ничего, Петюня, не навек расстаёмся.

Петюня остался на дороге и с укоризной глядел им вслед, пока тропа не свернула.

— Какой хорошенький, — пожалела Даша. — Господин Егор, почему ему нельзя с нами?

— Петюня стиховой, а там соблазнов много. — Мужик сам явно был огорчён, что пришлось оставить зверя. — Никакой я тебе не господин, девушка. У нас господ нету, все равнозначные.

• Предыдущая
• 41/90
• Следующая