Отдай туфлю, Золушка! (СИ) - Разумовская Анастасия - Страница 20

— Мне бы… ну… голова очень болит… опохмелиться бы, а?

Гастон с надеждой посмотрел на жену. Это был робкий взгляд, способный разжалобить камень. И мохнатые бровки, словно два шмеля, образовали треугольник. И сизый носик-капля был трогательно-жалок. Маменька нахмурилась.

— Сядь и ешь суп, — процедила она.

— Бель…

— Гастон, сядь и ешь суп.

И мужчина послушался. Опустился на краешек лавки, всё также не выпуская измученную шляпу из рук. Золушка налила похлёбку в его миску, отрезала хлеба, протянула ему. Папенька взял, той же рукой, что держал шляпу. Смутился, неловко положил головной убор рядом на стол. Потом суетливо переложил на лавку.

— Слушайся маменьку, дочка. Будь послушной девочкой…

Я закрыла рукой лицо. Ну, капец…

— Ешь, Гастон, — устало и раздражённо отмахнулась маменька.

Ноэми ехидно захихикала. Однако пьянчужка, вошедший в раж, не унимался:

— Вот она ругает тебя, Синдерелла, а ты её благодари! Благодари, дочка. Потому что маменька просто так ругаться не будет. Уму-разуму она тебя учит, доченька, уму-разуму…

И далее, далее, далее…

Я вскочила.

— Мам, можно мы с Синди в город пойдём? Мне… мне нужна новая шляпка.

Не знаю, почему я именно про шляпку брякнула. Должно быть, хихиканье Ноэми вдохновило.

— А посуду помыть? — заныла единокровная сестра. — Золушка сначала должна посуду…

— А сегодня твоя очередь по кухне, Ной, — фыркнула я.

Схватила сводную сестру за руку и увлекла за собой.

— Мы вечером вернёмся, мам!

— Спасибо, — прошептала Синди, вся дрожа, когда мы вышли на улицу. — Прости меня, что я вчера… я вчера…

— Забили. В качестве извинений лучше покажи мне город.

— Так ты же его лучше знаешь. Я-то и не видела ничего. Только лавки зеленщика, мясника и…

— Ясно. Ну тогда пошли в разведку. Заодно и посмотрим.

— А если заблудимся? — боязливо уточнила сестричка.

Я заржала. А потом рассказала ей о встрече с умной Эльзой.

Мы шли и шли по узким улочкам, то поднимаясь наверх, то спускаясь вниз, то протискиваясь по одному, то держась за руки. И с каждым поворотом город становился всё краше. Он мне напомнил Прагу, только Прагу, разместившуюся в горах. Просто до безумия захотелось зайти в какое-нибудь уютное кафе, посидеть на летней террасе с видом и попить латте. Но здесь не было ни кафе, ни кофе, ни латте. Да и денег у нас с Золушкой тоже не было.

Миновав кривые улочки бедности, мы вышли в центр. Здесь шпилил небо готический костёл, красовалась узорчатой башенкой с часами ратуша, крытыми арками белел городской рынок. А по центру стояла статуя рыцаря, опирающегося на меч, — хранителя города. Такие статуи в Европе почему-то называют ролландами.

— О, пошли в храм, — весело предложила я. — Наверняка там какие-нибудь статуи красивые… Посмотрим.

Синди поджала губы:

— Грех просто так заходить в дом Божий, — убеждённо заявила она. — Да и ты в мужской одежде. Нельзя.

— Да ладно тебе!

Но по её испуганному и возмущённому взгляду я поняла: не ладно.

— Ой, ну и хорошо. Пошли тогда шататься по рынку…

Это оказалось стратегически неверным решением. Когда, спустя часа три, мы оттуда вышли, у обеих свело животы от голода. Мы с сестрёнкой, конечно, пообедали, но прошло уже часов пять точно, а от вида свежайшего мяса, вяленного балыка, множества ароматных колбас, гирляндами подвешенных к потолку, розового перламутра жирной форели, корзин с орехами, да даже медовой редьки… а уж выпечка! — даже совершенно сытый человек почувствовал бы голод.

— Пойдём домой, — уныло предложила Золушка, прижимая ладонь к животу, словно силясь прервать его бурчание.

— Ага. Пожалуй, уже можно. Но давай хотя бы водички попросим. Уж кипяточка-то дадут, надеюсь, бесплатно?

И я направилась к таверне, примостившейся рядом с рынком. Синди — за мной.

Из распахнутых настежь дверей до нас донеслись гогот, звуки музыки (играли на струнных и духовых инструментах, а ещё чем-то отбивали ритм) и умопомрачительные ароматы еды и пота. Помрачали ум они совершенно по-разному.

— Я боюсь, — прошептала Золушка, бледнея. — Там пьяные мужчины. Может, так дойдём?

Ну понятно, боится. С таким-то папашкой не удивительно! Я посмотрела на неё: в прозрачных голубых глазах застыл страх. Поправила прядь золотистых волос и мягко велела:

— Подожди меня снаружи.

И смело вошла. А что, удобно быть пацаном.

В таверне можно было топор вешать от духоты, и я не сразу разглядела, что прямо по центру кто-то пляшет на четырёх сдвинутых столах, щёлкая пальцами. Остальные отбивали ритм ладошами. Стучали каблуки, вилась алая юбка, мелькала чёрная коса. Плясали девушка с парнем, и девушка отбивала танец бубном, а парень вился вокруг неё ужом. Я замерла.

Чёрт… Красиво!

И тоже принялась хлопать в ладоши, от всей души надеясь, что танцоры не упадут со стола. Вдруг девушка спрыгнула на пол, прижала руку к бурно вздымающейся груди, пытаясь отдышаться. Её лицо и шея блестели от пота.

А парень продолжил отплясывать. Его танец чем-то напомнил мне смесь гопака, лезгинки и чего-то ирландского.

— Ну? — крикнул он задорно. — Кто ещё попробует меня переплясать?

У меня челюсть упала со стуком. В полумраке его глаза казались чёрными, и взмокшие волосы — тоже, но это определённо был… Марион. Я попятилась. Вот только его сейчас не хватало…

— О, Дрэз? Стоять!

Принц спрыгнул и подошёл ко мне. От него приятно пахнуло свежим потом, мясом, вином и солнцем. И бесшабашной радостью.

Кажется, я попала.

Его лицо раскраснелось, глаза почернели, волосы прилипли ко лбу, по лбу, щекам, шее стекал пот, но принц широко улыбался и казался безудержно довольным.

— Дрэз! Малыш! — он положил руки мне на плечи, отстранил от себя, слегка встряхнул. — Как ты вовремя! Станцуешь?

— Я не умею, — сердито буркнула я, отводя взгляд.

Принц и так был красавчиком, а уж сейчас… В гламурных журналах частенько размещают фото смазливых мужиков, развалившихся в неглиже и набекрень зачёсанный. Смотрят они таким томным, скучающим взглядом с поволокой на замерших перед фотографией дамочек и считают, что неотразимы. А по мне нет никого неотразимее увлечённого, горящего чем-то человека. И без разницы играет ли он в футбол, как Роналду, колет ли дрова или шарашит какой-нибудь мега крутой файл. Вот этот огонь в глазах — вот оно, то, что зажигает, заряжает, влечёт. Драйв. Жизнь слишком коротка, чтобы скучать.

— Пошли, научу, — рассмеялся Марион.

— Не хочу! — почти прошипела я и вывернулась из его рук.

Потому что — да, хотелось. Очень. И пофиг, что не умею, и что у меня грация коровы в седле. Всё равно хотелось. Но это — не мой парень. Не хватало ещё и мне под его обаяние попасть. И стать очередной Катариной.

— Хорошо. Тогда пойдём, кое с кем познакомлю, — легко сдался он, обнял меня правой рукой за плечи и увлёк к какому-то столу. Ужас-то какой! А на улице-то меня Золушка ждёт! И отказаться же я не могу — сделка с Фаэртом. Или могу? Что значит «а у тебя есть возможность»? Может, сейчас у меня этой возможности нет? Или…

— А это — Дрэз.

Собутыльники принца не были мне совсем уж не знакомы. Вот этот соломенноволосый — Офет, тот самый, с которым Кара изменяла Мариону и который бунтовал, когда принц умыкнул у него Синди. Огненно-красный костюм другого напомнил мне о первой встрече Золушки и принца. Этот невысокий парень ещё обвинял Офета в измене. К ним ластились три девицы, судя по некоторой раздетости, очень лёгкого поведения. Корсеты их платьев располагались ниже груди, не скрывая, а подчёркивая. То есть, Марион и городскими шлюхами не пренебрегает?

Моё настроение резко упало.

— Помните, рассказывал? — взбудоражено продолжал принц, не замечая моей внезапной угрюмости.

Рыжий тип в алом атласе прищурился.

— Слуга, который умеет играть на лютне?