Пес бездны, назад! (СИ) - Разумовская Анастасия - Страница 7

Ничего не произошло.

Осень вздохнула, переоделась в джинсы и худи, прошла на кухню. Здесь уже булькала огромная кастрюля со свиными костями: Людмила Прокофьевна снова варила борщ, и неприятный аромат распространялся по всей квартире.

Девочка вздохнула, открыла подвесную полку, достала кофе, засыпала в кофемолку. Резкий звук саданул по ушам.

— Я вчера просто устала, — сказала Осень вслух.

Засыпала в кофеварку, поставила на плиту и включила газ.

Кофе пропитается запахом несвежих костей, но… всё же лучше, чем ничего. Главное — квартира спит, и никто не толчётся на кухне.

— Глюки при стрессе — это нормально, — заметила Осень. — Это ничего, это может случиться с каждым.

Она открыла холодильник и достала пластиковую бутылку с молоком. Его оставалось на одну порцию. Осень вздохнула: идти в магазин не хотелось. Хотелось лечь и умереть. Желательно в обнимку с плюшевым пледом, чипсами и хорошим фильмом. И чтобы никто не мешал плакать.

Осень вернулась в комнату, нашла затерявшийся в постели телефон и снова вздохнула: зарядки оставалось немного. Вставила в уши наушники.

«Выйди вон — тебе хана, начинается игра», — жизнерадостно запел алёнин голос.

Девочка вернулась на кухню, неисправимо грязную, с серыми пятнами облупившейся побелки, с ржавыми пятнами от протечек на потолке, с обоями, отклеивающимися от высоких стен. С квадратиками протёртого синего линолеума. Убогая и нелепая кухня для убогой и нелепой жизни. Сняла вскипевший кофе, налила в кружку с ярко-карминовой надписью: «Не говори, что мне делать, и я не скажу, куда тебе идти» и, прихлёбывая, снова направилась в комнату.

— Это был глюк, — неуверенно, но утвердительно провозгласила Осень, снова подошла к зеркалу, поколебалась минуту и развернула его обратно.

Это было старое, советское зеркало, с вытертой местами амальгамой. Простое и абсолютно не волшебное. Какая там магия! У него даже рамочки не было, и вешалось оно на верёвке к шурупу, закрученному в стенку.

Осень заглянула в своё отражение, вздохнула, пригладила взъерошенные волосы. Она была хорошенькой и знала это. Миловидное личико, серые глаза, небольшой носик и пухлые губки. Ничего ужасного, но и ничего особенного. Обычный подросток.

— Лучше бы я была уродиной, — печально заметила девочка.

И вдруг по её лицу словно пробежала тень. Нос удлинился, сгорбился крючком. Брови наползли на глаза. По коже побежали морщины… Осень вскрикнула и зажмурилась.

— Так лучше? — весело уточнили у неё.

Девочка схватила себя за нос, провела рукой по лицу. Нос как нос, глубоких морщин тоже не чувствовалось.

— Ты — всего лишь бред моего воображения, — прошептала Осень, стараясь не разбудить сестру.

— А, значит, я — это ты. Разве не так?

Осень приоткрыла один глаз и боязливо покосилась в зеркало. Отражение пришло в себя и ничем не выдавало свою неадекватность.

— Мне в дурку пора, — буркнула девочка.

Отражение изогнуло бровь и хмыкнуло:

— Там по предварительной записи. Сначала возьми талончик.

— Вот возьму и разобью зеркало, — прошипела Осень злобно.

— Это вандализм, — отражение зябко передёрнуло плечами. — Мало того, что книжку утопила, так ещё и зеркало разобьёшь… А может я — твоя судьба?

Осень нервно хихикнула, обернулась: сестра по-прежнему спала.

— Ну да. Моя судьба — кринжовое отражение. Конечно. Судьба Камиллы — Витэль, а моя — ты.

— А чем плохо-то?

— Сравнило: Витэль и ты.

Осень села на стол, подняла чашку с кофе, словно бокал, стукнула по чашке отражения и выпила. По щекам снова побежали слёзы.

— Витэль? — переспросило любопытное отражение. — Ну и дурацкое ж имечко! Он эльфанутый?

Девочка захихикала, поперхнулась, закашлялась. Замахала свободной рукой.

— Он сын богатенького папочки, — сообщила доверительно. — А мой папочка слинял ещё до моего рождения. Вот так. Как и папенька моей сестры. И маман тащит нас обеих на своём горбу. Поэтому я — человек второго сорта. И о меня можно вытирать ноги…

— Люди гибнут за металл, за металл, — пропело отражение, качнуло ногой (оно тоже сидело на столе и пило кофе из кружки).

— Что?

— Сатана там правит бал, правит бал… Не обращай внимания. Так, вспомнилось. И как же прекрасный эльф вытер о тебя ноги?

— Никак, — Осень отвернулась.

Рассказывать о своём унижении даже собственному бреду совершенно не хотелось.

— Ну и как ты растёрла его в ответ?

— Если бы у меня был автомат, я бы их перестреляла. А без автомата…

— И села бы лет на двадцать. А смысл? Жизнь нескольких ублюдков вряд ли стоит твоей жизни.

— А тогда как? Влюбить в себя? Но это, знаешь…

Отражение заржало:

— Прости, но это из разряда того же бреда, который ты бросила мне в воду: «его стальные мышцы напряглись». «Эрик совершенно потерял голову от её зелёных глаз» и всё такое. Я заглянул, извини.

— Ничего, — промямлила Осень. — И что ты предлагаешь?

— Ты знаешь, где находится Камчатка?

— Да, конечно. На берегу Тихого океана, на северо-востоке Евра…

— Бездна! За что это мне⁈ Котельная «Камчатка»? «Кино», Виктор Цой, ну?

Осень захлопала глазами:

— Кто?

Отражение закатило глаза:

— Как недолог человеческий век! У тебя есть карманное зеркальце?

Зеркальце Осень нашла в вещах старшей сестры. Оно было круглым, с Эйфелевой башней и безликой дамой в шляпке. Девочка напялила кроссовки, нахлобучила кепку, закинула рюкзачок на плечи.

— И что дальше?

Но отражение не ответило. Оно стояло, привалившись к дверному косяку и угрюмо смотрела из-под козырька на Осень, словно приличное повторяя движения хозяйки.

— Я тут.

Девочка чуть не выронила карманное зеркальце. Раскрыла его. Оттуда ей подмигнуло маленькое отраженьице.

— Ещё немного, и я поверю, что это действительно магия, — хмыкнула Осень. — До такого бреда я бы сама не додумалась. И куда теперь?

— Где улица Блохина знаешь?

— Нет. А где это?

— Сколько тебе лет?

— Скоро шестнадцать.

— Круто, — кисло заметило отражение. — Где ты живёшь, альтерэго?

— Осения. Меня так зовут. Введенская… Стоп, подожди. Ты зачем у меня адрес спрашиваешь? — девочка насторожилась.

— Ты боишься собственного бреда? Серьёзно?

— А зачем моему бреду мой адрес?

Отражение фыркнуло. Рассмеялось.

— Алису разбудишь, — прошипела Осень, проскользнула в коридор, сбежала по лестнице и вышла на улицу, запруженную машинами. Мир просыпался.

— Покажи окрестности, — потребовало отражение. — Гм… Ага… Дом Кустодиева справа… То бишь слева… Большая Пушкарская? Ну точно. Тогда шлёпай по ней к Петропавловке.

— Пушкарская не выходит к…

— Знаю. Я направление имею ввиду, чудо. Давай-давай, Осения. И держи меня так, чтобы в зеркало была видна улица.

Осень надвинула кепку почти на глаза, засунула правую руку в карман и повернула налево, держа зеркальце перед собой в левой руке.

— Зачем нам Блохина? — уточнила пасмурно. — И эта… как её… «Камчатка»?

— Там кое-что спрятано занимательное. Потом узнаешь. Что? Бездна! Когда успели?

— Ты про разрушенный дом и забор?

— Про него.

— Года два назад…

— Хорошо, что тайник не там, — помрачнело отражение. — А ведь была такая мысль. Ладно.

Они помолчали. Осень бодро топала мимо старинных и не очен зданий. Дошла до Съежинской.

— Поворачивать?

— Гм… Покажи панораму. Дом с башенкой… Безголовую даму мы прошли… Прямо, душа моя.

— Прямо — рыжий дом, — съязвила Осень.

— Обогни морковку слева и продолжай движение с той же стороны улицы, с какой идёшь. Кстати, прекрасный Витэль — твой одноклассник?

— Да.

— То есть… И ты серьёзно втюрилась в такого сопляка? Ему же, как тебе, лет пятнадцать. Бездна! Да у него же утренние поллюции, прыщи и спермотоксикоз. Осения, ты разочаровываешь меня. Что безвкусица?