Мацзу (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 52

— Странно, что никак не реагируют на наше появление! — удивился Джордж Эллиот. — Такое впечатление, что они не знают, что мы ведем с ними войну!

— Они, действительно, понятия не имеют. Их империя постоянно с кем-нибудь воюет, но большая часть ее жителей узнает об этом через несколько месяцев, а то и лет. У них нет газет, новости расходятся медленно и мало кого волнуют из живущих в глубине страны. Предыдущие века на них никто не нападал со стороны моря, вот и пытаются понять, какого черта мы приперлись сюда, а потом доложат своему начальству, которое по цепочке передадут в столицу и оттуда через несколько дней, месяцев или лет придет указание, как им поступить. Инициативу проявлять никто не будет, потому что за бездействие всего лишь выгонят со службы, а за неправильные действия можно остаться без головы, — объяснил я, изрядно понаблюдавший за действиями бюрократов в жаркой сонной Азии.

— У нас так же, только немного быстрее! — ехидно улыбаясь, заметил он, после чего решил: — Пошлю к ним парламентера, чтобы известил о том, что мы с ними воюем.

— Они не поймут, — предсказал я.

— Ты переведешь им, — в свою очередь не понял меня контр-адмирал.

— Все равно не поймут, — произнес я.

Джордж Эллиот продиктовал напыщенное послание «китайскому адмиралу». Передать его должен был пятый лейтенант Джон Грейсон — молодой человек лет двадцати двух, рослый, румянощекий и с облезлым носом, закончивший Портсмутский военно-морской колледж. Я исполнял роль переводчика. Мы погрузились в шестнадцативесельный баркас и отправились к бо́льшей из джонок. Джордж Эллиот был уверен, что именно на ней находится «адмирал». Мои попытки объяснить ему привычки и дурные наклонности старших китайских командиров и чиновников результата не дали. Я решил не настаивать, приберег нервы, потому что дуракам легче подчиняться, чем их вразумлять.

По мере нашего приближения к джонке там началось шевеление. Экипаж перетягивал пушки на левый борт, повернутый к нам. В любой непонятной ситуации трус сперва стреляет, а потом думает. Я, как старший по должности, сидел на носовой банке спиной к джонке и не видел, что там творится, пока лейтенант, сидевший на кормовой рядом с рулевым, не сообщил мне, что можем попасть под обстрел. Он встал, замахал белым флагом и заорал высоким от испуга голосом, что мы парламентеры.

— Сядь! — прикрикнул я. — Они понятия не имеют, что обозначает белый флаг. Решат, что угрожаешь им,– и приказал гребцам: — Налегли на весла парни! — а рулевому: — Возьми вправо, чтобы мы шли под углом к их борту, труднее было прицелиться!

Китайцы не успели выстрелить до того, как баркас подошел на такое расстояние к джонке, что ее экипаж мог расслышать мои слова.

— Мы везем послание вашему командиру! Если он не получит вовремя, вы будете наказаны! — встав во весь рост, крикнул я на китайском языке.

На джонке услышали меня и сделали правильные выводы. По крайней мере, пушечные стволы перестали поворачиваться вслед за баркасом.

— Держи прямо на них! — скомандовал я рулевому баркаса.

Трап для нас не приготовили. У китайцев это обычная лестница с крючками сверху и упорами с внутренней стороны, чтобы не прижималась плотно к борту. Я встал на планширь баркаса, подпрыгнул, схватившись руками за верхний край фальшборта джонки, сделал выход силой и акробатическим финтом перекинул тело, опустившись ногами на палубу, застеленную изрядно потрепанной циновкой. Приятно быть молодым и здоровым: всегда есть, чем похвастаться. Поскольку место приземления (или припалубения⁈) было в тени от полотняного навеса над средней частью судна, наверное, на циновке кто-то спал, пока не появились мы. Вооруженные короткими копьями и мечами члены экипажа напряглись, готовые кинуться в бой. Толпой на одного рады все.

— Я без оружия, успокойтесь, — мягко посоветовал им, после чего спросил: — Кто старший?

— Я, — ответил доходяга, на котором и так мешковатый халат с девятым, самым низким буфаном «морской конек» выглядел, как на вешалке. — А ты кто такой?

Проигнорировав его вопрос, я потребовал:

— Срочно отправь гонца к командиру гарнизона, чтобы немедленно прибыл сюда. Ему вручат ультиматум от гвайлоу, которые объявили войну Таньчао, — и добавил для ускорения процесса: — Это дело государственной важности. Если он не проявит усердие, будет наказан.

— Сначала я должен узнать, кто вы такие, какие у вас цели. Иначе мой доклад будет неполным, и накажут меня, — попробовал он поиграть со мной в дипломатию по-китайски.

— Видишь те корабли? — показал я на британскую эскадру. — За один день они превратят всю крепость в руины. Расскажи о них — и твой доклад будет полным, — подсказал я.

Доходяга с «морским коньком» открыл было рот, чтобы заболтать тему, но я оборвал:

— Дальше говорить буду только с командиром гарнизона, — и командным тоном произнес: — Прикажи принести нам чай.

В это время лейтенант повторил мой маневр, опустившись на палубу не очень удачно, чем вызвал у членов экипажа ухмылки, которые сразу исчезли, когда британец выпрямился, оказавшись на голову длиннее их.

Я сел на пятки в тени на циновке. Джон Грейсон расположился рядом, прислонившись спиной к фальшборту и поджав ноги, согнутые в коленях, которые обхватил руками.

— Мы арестованы? — испуганно спросил он.

— Нет, будем пить чай и ждать командира гарнизона, за которым сейчас пошлют лодку, — проинформировал я.

— Слава богу! — молвил он, перекрестившись, а потом снял черную треуголку, вынул из нее большой темно-синий платок и вытер им шею и виски, мокрые от пота.

Пока доходяга инструктировал гонца, паренек лет четырнадцати принес и поставил перед нами низенький чайный столик.

— Мой товарищ привык пить красный чай, — сообщил я. — Есть у вас такой?

— Мы такой не пьем, господин, а о вашем визите не были предупреждены, поэтому не запаслись им, — постоянно кланяясь, виновато молвил слуга.

— А белый есть? — уже стебаясь, задал я следующий вопрос.

— Он слишком дорог для нас, — извиняющимся тоном произнес он.

— Ладно, неси зеленый, — позволил я и сообщил лейтенанту: — Чай будем пить зеленый, другого у них нет, и без молока. Китайцы не употребляют молочные продукты.

— Дикари! — сделал вывод Джон Грейсон.

— А они считают дикарями кочевников, у которых молочные продукты — основная еда, — усмехнувшись, поделился я.

— Кочевники тоже дикари, — нашелся он.

Комендант гарнизона Динхау — полный мужчина лет пятидесяти с круглым сонным лицом, короткими седыми волосинками над верхней губой и жидкой седой бороденкой на подбородке, одетый в фиолетовый халат с буфаном шестого ранга «дикая кошка» и такого же цвета шапочку с белым матовым шариком — приплыл часа через два. Я называю таких осенними мухами, хотя в этих краях нет такого времени года. Движутся и думают они заторможено, потому что энергии хватает только на самые примитивные и необходимые действия: пожрать, поспать… Любые попытки заставить их работать или думать обречены, если не сопровождаются подзарядкой — пинком под зад в прямом или переносном смысле.

Пока он добирался до джонки мы с Джоном Грейсоном выдули чашек по десять чая. При этом я, как обычно, поразил знанием китайского этикета аборигенов, которые наблюдали за нами украдкой, ненавязчиво. Доходяга с буфаном «морской конек» отказался составить нам компанию, но по моей просьбе несколько раз напоил водой гребцов баркаса, ожидавшего нас у левого борта джонки.

Лейтенант Джон Грейсон торжественным тоном озвучил ультиматум контр-адмирала Джорджа Эллиота. Читал быстро, забывая, несмотря на мои инструкции, делать паузу после каждого предложения. В тексте было много воды, поэтому я переводил примерно треть, только главное.

Китайский комендант заметил это и, перебив чтеца, строго сказал мне:

— Ты переводишь не всё!

— Ты хочешь услышать призывы к измене и убийству хуанди Доугуана⁈ — иронично спросил я.

На его сонном лице появилась первая эмоция — испуг, а потом вторая — возмущение.