Национальность – одессит (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 23

На завтрак я продолжил играть в гастрономическую рулетку, заказав консоме. оказавшееся обычным куриным бульоном, с пирожками с капустой и гурьевскую кашу — похабную манку — с кедровыми орешками, запив привычным черным чая со свежим кренделем.

Поленившись побриться в номере, сперва отправился в «Парикмахерскую Паскулеску И. В.», расположенную на первом этаже соседнего каменно-деревянного двухэтажного здания, где обходительный курчавый валах, как сейчас называют румын, в белой рубашке с длинным рукавом и черных фартуке и брюках коротко подстриг меня и тщательно выбрил. Обычно я редко доверяю свою шею опасной бритве в чужой руке, но на этот раз сделал исключение и не пожалел. Рука у мастера была легкая. После опасной бритвы у меня долго «горит» кожа на шее и часто бывают порезы, а на этот раз ни одного и дискомфорта почти не было, может быть, благодаря компрессу салфеткой, смоченной теплой водой с «О-де-Колонъ (Вода из Кёльна) Освежительный товарищества Брокар и Ко» с непривычным для меня, но не раздражающим ароматом. Заодно мастер рассказал последние новости с фронта: Порт-Артур еще держится, а южнее Мукдена позиционные бои.

Следующим пунктом был расположенный рядом с железнодорожной станцией, впрочем, весь поселок возле нее, воинского склада — длинного высокого одноэтажного здания из красно-коричневого кирпича, образующего прямоугольник с арочным проездом в северной стороне, где по моей просьбе старший караула, ефрейтор, позвал штабс-капитана интендантской службы Ерёмина — сухощавого верзилу, который плавно покачивался на ходу из стороны в сторону, словно на высоких длинных волнах. Я передал ему привет от капитана Павловского, после чего быстро и взаимовыгодно продал лошадей вместе с упряжью, седлом и сумками за сто рублей и откат в червонец.

Полученные деньги стали частью оплаты билета на поезд, купленного в здание вокзала, где был большой зал с длинными деревянными скамьями и буфетом в дальнем конце и двумя окошками кассиров в ближнем, причем одно было закрыто и изнутри завешено темно-коричневой шторой. Во втором сидела смазливая девица с такими же мечтательными голубыми глазами, как у ее коллеги в Порт-Артуре. Скорый пассажирский поезд номер один на Москву стоял на запасном пути рядом с разгружающимся военным эшелоном. Мукден теперь был конечной станцией, но расписание не меняли, и отход по-прежнему был в воскресенье, то есть завтра, в час и пять минут дня по санкт-петербургскому времени. Часы на здании станции показывали именно его. Не знаю, какой здесь часовой пояс, не интересовался этим вопросом, потому что своих часов у меня до сих пор нет, отвык от них. Счастливых время не колышет. Билеты продавались во все три класса. На всякий случай я приобрел в первый, чтобы уж точно уехать. Какие-то у меня неприятные ассоциации со словом Мукден. Наверное, читал о нем плохое, но не мог вспомнить, что именно. Может, тоже окажется в осаде? Лучше в нем не задерживаться. Стоил билет на четырнадцать рублей и пятьдесят копеек дешевле, чем из Порт-Артура. Мне выдали зеленоватую картонку с текстом, частично напечатанным, частично заполненным рукой кассирши, без знаков препинания, но шрифтом разного размера и разделенным на строки по смыслу: «Билет для следования — по Восточной Китайской железной дороге — от станции Мукден до станции Москва — двадцать седьмого ноября — скорого поезда первого вагон номер один — (моя фамилия)». Назваться можно было кем угодно, паспорт не спрашивали. Место не указано, займу свободное.

Можно было купить сразу до Одессы, пересев в Москве в течение недели на любой, следующий туда, если будут свободные места, но я решил сперва провести несколько дней в будущей столице, посмотреть, что там творится. Может, укачу в Европу. Деньги у меня теперь были немалые. Война, как обычно, произвела перераспределение их, и на этот раз и в мою пользу.

27

Вагон первого класса синего цвета. Он единственный и прицеплен вторым от паровоза, сразу за багажным, куда пассажиры первого и второго класса сдают лишнюю поклажу. Имеет четыре (две по две) колесные пары, что обеспечивает уменьшение тряски. У остальных вагонов по две. Внутри два двухместных купе слева от прохода, потом салон, который пересекаешь по диагонали и еще три купе справа. В конце вагона туалет — умывальник над тумбой с оловянной миской и невысокий помост с дыркой по центру и приделанной к переборке внизу слева рукоятью, чтобы держаться за нее, когда сидишь орлом. Ни слива, ни туалетной бумаги, вместо которой сейчас состоятельные люди используют газеты, а остальные — листья, траву, солому… Освещение в проходах и салоне от подвешенных к потолку электрических ламп, которые с наступлением темноты зажигал проводник. В купе от настольной. Внутри у переборок два мягких дивана, обитых бархатом. Над ними зеркала. Еще выше сетки для легких вещей. Под узким окном маленький столик. Ни подушек, хотя в салоне на диванах есть кожаные, ни одеял, ни постельного белья. Предупрежденный заранее, я купил перьевую подушку и прихватил оба одеяла, с которыми путешествовал до Мукдена. Чтобы не было слишком скучно, накупил книг и газет.

Вагонов второго класса три. Они желтого цвета. Внутри почти, как в купейном вагоне моей молодости: два мягких дивана, оббитых сукном, а нам ними две полки, не поднимающиеся. За ними вагон-ресторан, тоже не сильно отличающийся от тех, к которым я привык, разве что стулья мягкие.

Вагоны третьего класса зеленые. Их пока пять. По мере приближения к Москве будет больше. Они похожи на плацкартные из моего прошлого-будущего. Все полки деревянные. Отличие в том, что нет столика, и полки не поднимаются, но раскладываются, образуя еще одно спальное место в проходе между ними. Три человека могут спать на первом ярусе ногами к боковым полкам, три — на втором. Боковые места с единственным отличием от будущих — верхняя полка не поднимается. Пассажиров из низшего класса не пускают без приглашения в высший. За этим строго следят проводники, которых сейчас называют кондукторами. Прогулки в обратном направлении не запрещены. Во время остановок я заглянул в желты и зеленый вагоны. В последнем табачный дым столбом, вонища, гомон, как в припортовой забегаловке. Кто-то жрет, кто-то режется в карты, кто-то тренькает на гитаре, кто-то болтает, а дети или плачут, или смеются…

Говорят, что есть еще и четвертый класс, серый, для военнослужащих. После третьего трудно представить, куда можно дальше опускаться. Разве что все места сидячие, причем прямо на полу. К счастью, к скорым поездам такие не прицепляют.

Кондуктором в синем вагоне был мужчина лет сорока, важный, как швейцар пятизвездочной гостиницы, и облаченный в черную фуражку с красным околышком и черный мундир с красными поперечными погонами и бронзовыми пуговицами, на которых были вместо привычного мне колеса с крыльями пересекающиеся топор и якорь. Если пароходы, как и паровозы, нуждались в топорах для растопки котлов, то на кой черт нужен на суше якорь⁈ Кондуктор, представившийся Петром Ивановичем или просто Иванычем, ответ на этот вопрос не знал.

Первые два купе в синем вагоне заняли бывший начальник железнодорожной станции Порт-Артур, его жена, болтливая толстушка, и два их сына четырнадцати и одиннадцати лет, по виду истинные балбесы. Оказывается, ему с семейством положен бесплатный проезд первым классом на место службы и обратно, иначе бы ехали, в лучшем случае, во втором классе. Возвращались они в Иркутск. Я занял первое купе после салона, так что почти не слышал соседей. Больше никто не ехал в нашем вагоне. Простому работяге надо полгода пахать на билет до Москвы в первом классе.

Ехали не спеша, в среднем выходило километров сорок в час. Стоянки были от двух минут на маленьких станциях до двух часов в Харбине, где паровоз отцеплялся, чтобы забункероваться водой и углем и почистить топку. Там, где стояка была продолжительной, в расписание, висевшем на стене в проходе, была пометка «Буфет». Можно было сходить в вокзальный ресторан и поесть. Цены там были ниже. Главное — вернуться в вагон с одним или двумя ударами вокзального колокола. Три оповещали: кто не успел, тот опоздал.