Национальность – одессит (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 4

— Как к вам обращаться, сударь? — поздоровавшись, поинтересовался молодой клерк.

Тут я и завис малость. Придумывая легенду, забыл определиться со своим социальным статусом, да и путался в «благородиях». Поскольку я гражданский штурман, а не офицер или дворянин, за которых выдавать себя рискованнее, значит, человек образованный, то есть разночинец, которые, как я знал, не являются податным сословием, но и особое обращение к ним не предусмотрено.

— Можно просто Александр, — разрешил я.

— По какому вопросу пожаловали к нам? — спросил он.

— В Кантоне китайцы расплатились со мной серебряными слитками. Обменяете их на рубли, чтобы смог добраться домой? — сказал я и коротко изложил, как, благодаря мине, оказался в Порт-Артуре.

На гладеньком лбу молодого клерка появилось бегущая строка «Какая интересная жизнь у людей, а я тут гнию в банке!». Предполагаю, что в последнее слово он вкладывал не менее двух смыслов. Пожилой слушал с явными признаками жалости, что не помешало ему тщательно осмотреть принесенные мной серебряные «копыта» и взвесить их на небольших рычажных весах с маленькими гирьками. После чего долго щелкал кругляшками деревянных счетов, определяя, сколько содрать с меня за обмен. В конце концов, мне выдали несколько купюр, которые назывались государственными кредитными билетами и в любом банке обменивались на золото, и горсть серебряных и медных монет на общую сумму семьдесят два рубля пятьдесят шесть копеек.

Все купюры были тысяча восемьсот девяносто восьмого года, но, в зависимости от номинала, разного размера (чем выше, тем больше) и оформления. Так на билетах от одного рубля до десяти изображение размещалось по вертикали, а начиная с двадцати пяти — по горизонтали. Рубль сейчас крепок, как никогда. Каждый можно обменять на ноль целых семьдесят семь сотых грамма золота. Дороже только американский доллар в полтора раза, португальский мильрейс в три и английский фунт стерлингов почти в девять с половиной, но если сравнивать с шиллингом, то валил двух запросто.

— Можно отсюда по суше добраться до Москвы и там пересесть на поезд до Одессы? — полюбопытствовал я.

— Конечно. Ходят поезда, скорый и пассажирский, — ответил молодой клерк.

— Не знаете, как долго ехать и сколько стоит билет? — задал я следующий вопрос.

— На скором поезде доберетесь за тринадцать дней, четыре часа и двадцать минут. Билет первого класса стоит двести семьдесят два рубля шестьдесят пять копеек. На пассажирском — за шестнадцать суток, четырнадцать часов и девятнадцать минут. Билет третьего класса на нем стоит шестьдесят четыре рубля двадцать копеек. У вас как раз хватит денег на него, — четко доложил пожилой клерк, видимо, тоже подумывавший о бегстве из Порт-Артура.

У меня и на первый класс хватит, но остальное серебро решил не менять пока. Уж слишком обрадовались оба клерка, увидев его. Наверное, на черном рынке, а такой всегда есть в любом приличном китайском населенном пункте, этот металл ценится дороже.

Полицейский участок находился через квартал от банка. Если бы не вывеска с двуглавым гербом Российской империи, я бы прошел мимо. Почему-то казалось, что перед входом должен торчать городовой при полном параде, с саблей на боку. Не было постового и за дверью. Дальше по коридору справа находилась дежурная комната с большим окном из шести стекол в два ряда в темно-зеленой деревянной раме, и в нижнем среднем была форточка, закрытая изнутри. В помещении сидел за узким столом пухлый мужчина с роскошными усами, загнутые вверх метелки которых, казалось, щекотали мочки ушей, и сонным взглядом смотрел на меня. На нем была белая рубаха, и зелено-желтые подтяжки поддерживали темные штаны. Темно-зеленый китель был перекинут через спинку соседнего стула. На столе лежала темно-зеленая кепка с бронзовой кокардой в виде двуглавого орла и черный револьвер в темно-коричневой кобуре.

— По какому вопросу, господин хороший? — с легкой иронией спросил полицейский, открыв «кормушку».

— Зарегистрироваться и паспорт восстановить. Мой утонул вместе с пароходом, на котором я работал штурманом. Наскочили на мину, — дотронувшись до шишки на лбу, чтобы стало понятно, где обзавелся ею, ответил я.

— Столько народу мрёт от этих мин! Каждый день регистрируем! — пожаловался полицейский, после чего сказал: — Пройдите к провинциальному секретарю, пока он не ушел. Третья дверь слева.

— А куда все подевались? — полюбопытствовал я, логично предположив, что в таких заведениях не должно быть так пусто и нижние чины так нарушать форму одежды.

— Обеспечивают порядок на вокзале. Наместник адмирал Алексеев сегодня уезжает, — проинформировал он.

Я постучал в массивную дубовую дверь, третью слева, услышал невнятное «Войдите» и открыл ее. Внутри сидел сухощавый мужчина лет двадцати шести и уже с приличной лысиной и подслеповатыми глазами, и тонкими короткими редкими усиками, причем волосины торчали порознь, как иголки у ежика. Он дожевывал что-то, спрятав остальное в ящик стола, который как раз закрывал, когда я зашел. Этот был в кителе с серыми погонами с красной продольной полоской посередине, на которой располагалась звездочка из желтого металла. В СССР такие погоны носили младшие лейтенанты, самому приходилось, когда забрали на переподготовку в Кронштадт, только у морских офицеров цвета были другие.

Я поздоровался и сразу выложил причину визита, коротко описав свои мытарства. Неудобно было отнимать время у голодного человека.

Он слушал меня с таким видом, будто старался припомнить, где встречал ранее, а потом сказал:

— Странно вы как-то говорите. Вроде бы по-русски, а не сразу понимаешь.

Что тут странного⁈ Мне нужно время, чтобы перейти на нынешний русский язык. Как и любой другой, он постоянно меняется. С начала восемнадцатого века, когда я говорил на нем много, до двадцатого изменится смысл некоторых слов, иногда на прямо противоположный, как в случае с прелестью и заразой, которые поменяются местами. Да и за время моей первой жизни, довольно короткой по историческим меркам, в предложении «Мальчик в клубе склеил модель» неизменным останется только смысл предлога.

— Вы кто будете по национальности? — поинтересовался провинциальный секретарь.

— Одессит, — ответил я в шутку.

— А-а, слышал о вашем городе! Один мой знакомый был там по делам служебным, рассказывал, что простолюдины говорят на такой тарабарщине, что не сразу поймешь, — сказал он, после чего перешел к делу: — Вы можете получить полугодичный вид на жительство в канцелярии градоначальника и с ним вернуться домой по суше.

— Мне бы хотелось устроиться на какой-нибудь пароход и заработать, пока буду добираться домой, — высказал я пожелание.

— Тогда вам придется написать прошение на имя их высокоблагородия полицмейстера Вершинина Павла Антоновича, заполнить анкету и купить две марки по восемьдесят копеек каждая. Вас проверят, и в случае положительного решения вопроса получите свидетельство, дающее право обратиться в канцелярию градоначальника. Приложите фотографический портрет и заплатите десять рублей за бланк, и через несколько дней вам выдадут таможенный паспорт, — рассказал он.

Чем отличается таможенный паспорт от заграничного, я понятия не имел, но, если по нему можно выехать заграницу, сойдет и такой. Мне нужен хоть какой-нибудь документ, дающий возможность легализоваться в Российской империи. Еще при советской власти я усвоил поговорку «Без бумажки ты букашка, а с бумажкой — человек». К началу двадцать первого века она станет злободневной во всем мире. В неразберихе военного Порт-Артура, как мне кажется, это сделать проще.

— Сколько времени займет это всё? — поинтересовался я.

— У нас день-два и в канцелярии управлялись раньше за столько же, но сейчасу них много работы: война-с, — многозначительно ответил он.

Что ж, придется подождать.

— Ваше благородие, я не уверен, что смогу правильно написать прошение и заполнить анкеты. Не подскажите, кому можно поручить это и сколько будет стоить? — попросил я, потому что сильно сомневался, что справлюсь с нынешней орфографией, этими ятями, фитами, ижицами и твердыми знаками в конце.