Рейдеры Нила (ЛП) - Сейлор Стивен - Страница 4

— У богатых женщин есть парики, которые они надевают, когда выходят в свет, - сказала она. — Очень модные парики. Разные для каждого случая.

— Верно. Но ни один парик не может быть таким красивым, как этот. Я обошел ее сзади и кончиками пальцев осторожно разгладил узел ее волос. Я взял у нее расческу и медленно провел ею по ее длинным локонам. Ее волосы были густыми, тяжелыми и идеально черными, переливаясь радужными бликами, как крылья стрекозы. Каждая частичка ее тела была прекрасна, но ее волосы представляли для меня особое очарование. Каким бы перенасыщенным я ни был, я почувствовал новый прилив желания.

Я отошел от нее, отложил расческу и глубоко вздохнул. Я заставил свое волнение утихнуть - то, что должен уметь делать мужчина, как сказал мне мой отец.

Пришло время отправиться в мир за пределами моей маленькой комнаты.

Район Ракотис считался старейшей частью Александрии, построенной на месте небольшого рыбацкого поселения, существовавшего еще до того, как Александр основал свой город. Большая часть Александрии представляет собой элегантную сеть широких проспектов и величественных портиков, но Ракотис сохранил свой лабиринт извилистых переулков, как будто хаотичный дух старой деревни невозможно было укротить и заставить подчиниться современному мегаполису, который вырос вокруг него. Ракотис напомнил мне Субуру в Риме с ее высокими многоквартирными домами, тавернами и игорными домами. Веревки для сушки белья пересекали пространство над головой, в то время как оборванные дети бегали зигзагами взад и вперед по улице. За углом полуголые женщины зазывали покупателей из окон верхних этажей; продолжая идти, глядя вверх, вы, скорее всего, споткнетесь о кошку, дремлющую посреди улицы. Кошки делают в Александрии все, что пожелают. Несмотря на слияние греческих и египетских богов, которое началось с завоеваний Александром, местные жители по-прежнему поклоняются животным, насекомым и странным божествам, которые являются наполовину людьми, наполовину зверями.

Как и подобало хозяину и рабыне, я шел впереди, а Бетесда следовала на небольшом расстоянии позади. Если бы мы шли бок о бок, что бы подумали люди? Моей первой остановкой была небольшая таверна, где жена владельца приготовила мой любимый завтрак - горячую фарину, приготовленную с небольшим количеством козьего молока и финиковое пюре, поданное в глиняной миске. Я съел чуть больше половины содержимого, зачерпывая кусочками хлеба, затем передал то, что осталось от хлеба, Бетесде и позволил ей доесть миску. Она проглотила все это так быстро, что я спросил, не хочет ли она еще.

Она улыбнулась и покачала головой: — Теперь, когда вы поели, что еще вы бы хотели сделать в свой особый день, господин?

— О, я не знаю. Полагаю, я мог бы найти хорошую книгу в большой библиотеке и почитать ее тебе вслух. Или, возможно, мы могли бы посмотреть коллекцию сказочных драгоценностей в музее. Или подняться на вершину Фаросского маяка, чтобы оттуда полюбоваться видом. — Я, конечно, шутил. Библиотека и музей были открыты только для царских ученых и посетителей с соответствующими полномочиями, но не для простого римлянина, который зарабатывал на жизнь своим умом, а остров Фарос был закрыт для посещения всем, кроме работников маяка и солдат, которые его охраняли.

Я пожал плечами: — В такой прекрасный день, пока не стало слишком жарко, я предлагаю совершить долгую прогулку и посмотреть, куда она нас приведет. Несомненно, в мой день рождения меня ждет какое-нибудь грандиозное приключение. Я улыбнулась, понятия не имея, что нас ждет.

Конечно, всегда был шанс столкнуться с каким-нибудь насилием, когда кто-то был на свободе в Александрии. Так было не всегда. Когда я впервые приехал в город, я мог ходить куда угодно, в любое время дня и ночи, не беспокоясь о своей безопасности. Но за два года и восемь месяцев, прошедших с момента моего прибытия, Александрия становилась все более опасной и беспорядочной. Люди были недовольны, и они винили в своем недовольстве царя Птолемея. Время от времени возникали беспорядки. А бунты приводят к мародерству и, возможно, к одному-двум пожарам, затем к появлению царских солдат, а потом, неизбежно, и к кровопролитию. Можно подумать, что александрийцы испугались бы этих вспышек хаоса и бежали бы от них. Нет! Вместо этого они, казалось, наслаждались ими. Всякий раз, когда вспыхивал бунт, сотни или даже тысячи горожан слеталось на место происшествия, как мотыльки на пламя.

Почему народ так люто ненавидел своего царя? Несколько лет назад он пришел к власти, свергнув с трона своего старшего брата; насколько я мог судить, он сделал это при поддержке александрийской преступной группировки. Затем, словно для того, чтобы исправить положение, он женился на дочери своего свергнутого брата. (Эти египетские правители всегда женились на членах своей семьи, даже на братьях и сестрах.) Затем он убил свою мать, которая, очевидно, думала, что она должна была сидеть на троне. Так что люди здесь были неспокойны, и, чтобы показать свое стремление к переменам, они бунтовали. Это было то, что в Египте называлось политикой!

Для римлянина, выросшего в условиях ежегодных выборов, магистратуры и писаных законов, попытки разобраться в египетской политике и истории могли вызвать ужасную головную боль. Все цари и царицы здесь, казалось, были братьями и сестрами, или матерями и сыновьями, или дядями и племянницами, и они вечно женились друг на друге, затем убивали друг друга, затем отправляли выживших в изгнание, после чего те, кто был в изгнании, придумывали способ вернуться и убить тех, кто изгнал их, увековечивая цикл.

Первый царь Птолемей, основатель династии, был одним из полководцев Александра. Когда Великий умер, Птолемей провозгласил себя царем Египта, и с тех пор его потомки правили страной, став самой долго правящей династией в мире. Для тех, кто любил царскую романтику и интриги (которыми, казалось, были все в Египте), Птолемеи были источником бесконечного очарования, подобно персонажам на сцене. Личная и общественная драма их жизней забавляла и приводила в восторг и ярость население. В тавернах и магазинах, за пределами храмов и дворов, куда бы вы ни пошли в Александрии. люди говорили только об этом.

Как типичная александрийка, Бетесда могла назвать каждого из Птолемеев в хронологическом порядке, хороших и плохих, мертвых и живых, вплоть до Птолемея I. Слушая ее, я бы безнадежно запутался, поскольку одни и те же имена повторялись в каждом поколении: Береника, Арсиноя, Клеопатра (имя покойной матери царя) и, конечно, Птолемей - иногда их было несколько одновременно и в каждой ветви семьи. Со всем энтузиазмом римлянина, рассказывающего о знаменитых битвах, или грека, падающего в обморок при виде атлетов-олимпийцев, Бетесда пыталась объяснить мне, кто, что кому, когда и где сделал, и почему это так важно, но я никогда не мог запомнить всех игроков. Все Птолемеи были для меня на одно лицо.

Я только знал, что время от времени, если кто-то осмеливался выйти на улицу, там, вероятно, появлялось немного криков и топота, и, возможно, немного дыма и пепла, и, как правило, немного резни. И все потому, что народ ненавидел царя Птолемея.

Но в такой великолепный день даже угроза беспорядков не смогла удержать меня дома. В двадцать два года чувствуешь себя неуязвимым. Я был сообразителен и быстр. Чего мне было бояться? Если уж на то пошло, растущий беспорядок в городе был для меня благом. Когда нарушался общественный порядок, учащались случаи неправомерных действий со стороны частных лиц; и когда люди больше не доверяли властям, за выяснением правды они обращались к таким людям, как я. Мой отец называл себя Искателем, и навыки, которым он меня научил, оказались весьма полезными. Я мог открыть любой замок и незаметно следовать за мужчиной, я мог определить по бровям женщины, лжет ли она мне или нет, и я знал, когда модно говорить, а когда держать рот на замке. Тот факт, что я был чужеземцем, только увеличивал мою полезность; я был свободным агентом, без связей с какой-либо конкретной семьей или фракцией. Я не разбогател, но мне всегда удавалось сводить концы с концами.