Опасный беглец - Выгодская Эмма Иосифовна - Страница 28
- Предыдущая
- 28/70
- Следующая
– По распоряжению начальника полиции! – сказал один из них и положил руку на плечо Макфернея.
Шотландца повели. Мгновенно собралась толпа. Продавцы табака, ковров, орехов, бананов, рыбы, бросая свой товар, выбегали из лавок. Сам проснулся и кинулся вслед. Бедный пес! Он опоздал, он не смог пробиться сквозь плотную толщу босых ног: такая толпа собралась посмотреть, как саибы арестуют саиба.
Вся джелхана всполошилась, когда на тюремный двор привели саиба. Он носил индусскую чалму под белой шотландской шляпой и был смугл лицом, – но кто же в Индии не отличит англичанина от индуса? Саибы могли думать, что им угодно, но заключенные уже с первой минуты знали, что новый пленник – европеец.
За темное лицо и светлые с сединой клочья волос под смуглым лбом индусы прозвали нового заключенного Теманг Ори – барсук. Сам он называл себя Макфернеем.
Макферней, казалось, нисколько не был огорчен тем, что попал в калькуттскую тюрьму. Он очень быстро подружился с заключенными. С тибетцами, мадрасцами, сингалезами он говорил на их собственном языке. Скоро вся джелхана знала его быстрые шаги, клочки седых волос над загорелым лбом и добрые синие глаза.
Макферней приметил Лелу в первый же день. Длинная белая юбка с каймой и белый шерстяной платок, хитро завернутый вокруг головы и плеч, отличали Лелу среди других женщин.
– Откуда ты родом, девочка? – спросил Макферней.
– Раджпутана, – ответила Лела.
Макферней кивнул головой. Он знал эту страну. Но еще ни разу до сих пор не бывал в западной ее половине, где безводные степи преграждают дорогу путешественникам, где бродят на воле еще не вполне покорившиеся англичанам племена.
Вечером Лела сидела, скрестив ноги, на плитах двора и тихонько пела:
Макферней присел подле нее и стал слушать.
Лела пела:
Макферней встрепенулся.
– Где ты слыхала эту песню?
– В моей стране, – ответила Лела.
– И эти слова припева? Чунда-Сакра… Сакра-Валка?
Лела с удивлением смотрела на него.
– Разве ты их тоже знаешь?
– Знаю, – сказал Макферней. – И еще много других. Чунда-Натта – Дар… Бхатта-Баруна…
Лела с испугом отодвинулась.
– Ты факир?
– Нет, – сказал Макферней. – Я узнал их из песен, из старых книг.
Макферней вынул свои листки.
– А как в твоей стране, Раджпутане, называют мать, сестру, отца? – спросил Макферней.
Лела сказала.
– Небо? Звезды? Океан?
– Самудра… – ответила Лела.
Макферней записал это слово.
– У вас в стране все так говорят? – спросил он Лелу.
– О, нет! – сказала девушка. – Моя мать знала слова, которые никто не знает.
– У кого же она им научилась?
– У моего деда, – шепотом сказала Лела. – Он факир… Он знает молитвы и заклинания, каких не знает никто в нашей стране, – даже самые старые старики. Он умеет заклинать змей, летучих мышей и крокодилов.
– Отлично! – сказал Макферней. – В заклинаниях лучше всего сохраняется древний язык.
Он спрятал свои листки.
«Отсюда, из Калькутты, я пойду в западную Раджпутану», – думал он.
Шотландец, казалось, нисколько не горевал о том, что его окружают высокие стены джелханы.
Зато сильно горевала о том Лела; она пела, сидя в своем уголку:
Лела очень сильно тосковала по свободе.
Несколько раз она пыталась напомнить Чандра-Сингу его обещание, но он только кивал головой, расписанной черными полосами, и таинственно улыбался.
– Терпи, Лела! – говорил Чандра-Синг. – Терпи. Ты – дочь нашего Панди.
Время проходило, и Чандра-Синг заметно веселел за своей глиняной оградой. Даже песенка его словно становилась живее. Как-то раз Лела разобрала слова, которые тихонько пел неприкасаемый:
По двору шел саиб в пробковом шлеме, и Чандра-Синг снова мычал невнятно и раскачивался взад и вперед, не поднимая расписанного черной краской лба: «Ннии… Ннии…»
«Берегитесь, саибы, сыны саибов!» – точно говорил он этой песней.
Вести с воли долетали к Чандра-Сингу неуловимыми путями, – с полоской индийской бумаги, переданной ловким посланцем, через таинственный знак углем на беленой стене:
«Крепость Агра восстала, английский генерал разбит…
Британцы бегут из городов и деревень Доаба…
Вся Индия поднимается, чтобы навсегда изгнать притеснителей из пределов страны».
Неприкасаемый веселел день ото дня.
– Этой ночью! – однажды шепнул Леле Чандра-Синг. – В полночь мы уйдем отсюда.
Лела не проглотила ни зернышка маиса, розданного в тот день на завтрак – так сдавила ей горло спазма волнения. Обрывком своей давно изодранной рубашки она перевязала запекшиеся раны на руках несчастной ткачихи из Бихара. «Ночью!» – твердила Лела про себя, но не решилась поделиться своей тайной с соседкой. К полудню она легла на солнечной стороне двора, обернув голову под платком мокрой тряпкой, и пролежала так весь день, до заката. Жестокое солнце палило ей ноги и спину, в ушах у Лелы звенело, мутилось сознание, – она не шевельнулась.
- Предыдущая
- 28/70
- Следующая
