Последний защитник - Тэйлор Эндрю - Страница 13

После зловонной атмосферы спальни было приятно снова оказаться на свежем воздухе. Я пересек двор, направляясь к северным воротам. Мои мысли были заняты только что состоявшимся разговором. Не вызывали сомнения два обстоятельства: милорда терзали душевные муки, а воспалившаяся рана уменьшала его шансы на выздоровление.

Во дворе даже в воскресный день кипела жизнь. Из кареты выходили пассажиры, несколько слуг собрались в одном углу. Трое мальчишек решили стравить между собой двух собак: огромного мастифа и маленького терьера, который пытался компенсировать недостаток силы своей живостью. Я хорошо понимал, что должен чувствовать бедный терьер.

Продолжая думать о раненом, я все-таки остановился, чтобы посмотреть драку. И, глядя на рычащих собак, невольно вспомнил слова, которые произнес Шрусбери, когда я выходил из комнаты. Понятно, у больного начиналась лихорадка, и он вряд ли понимал, что говорит. Присутствовавший на дуэли высокий худой мужчина из свиты герцога, о котором упомянул граф, это, скорее всего, Вил. Интересно, что за план вынашивали эти двое? Относятся ли слова «сукин сын» и «никчемная сука» к Бекингему и леди Шрусбери, или же его светлость вложил в них иной смысл? А может, все было гораздо проще и больной попросту бредил: чего только не привидится в горячке!

– Кобель и сука, – пробормотал я себе под нос. – Кобель и сука.

А ведь мне показалось, что сразу после дуэли Бекингем тоже сказал Вилу: «Кобель и сука». Но тогда я не был уверен, что расслышал правильно, ибо в тот момент меня занимали другие вещи: двое мужчин, лежащие на земле в окровавленных рубашках. А еще больше острая необходимость поскорее оказаться как можно дальше от Барн-Элмса. Я был тогда на грани паники. Как я мог доверять своей памяти?

А собаки между тем рычали и пытались укусить друг друга. Внезапно терьер вырвался и проскользнул между моими ногами, едва не сбив меня. Мастиф замешкался, что дало его врагу время добежать до открытого окна ближайшего склада. Он вскочил на каменный подоконник и исчез внутри. Мастиф бросился вдогонку, но был вынужден остановиться у окна, слишком узкого, чтобы он мог пролезть. Огромный пес положил передние лапы на подоконник и обнюхал его, не переставая скулить. Маленькая собачка улизнула безнаказанной.

Я вышел из ворот, побрел в сторону Стрэнда и заметил в конце переулка какого-то крупного широкоплечего мужчину, на боку которого висела тяжелая шпага в ножнах. Он шел спиной ко мне, и другие прохожие загораживали обзор. Я поспешил спрятаться в дверной нише. Никак это Роджер Даррел? Человек, который пытался удержать меня силой, когда я после дуэли покидал Барн-Элмс. Неужели он засек меня входящим в Арундел-хаус?

Я выглянул, надвинув шляпу на лицо, и увидел, что здоровяк направляется в пивную на другой стороне Стрэнда.

Я пробыл в переулке еще какое-то время. Вполне вероятно, что Бекингем установил слежку за домом Говардов. У него имелись на то причины. Коли Шрусбери умрет, герцога могут арестовать за убийство. Если это Даррел вошел сейчас в пивную, то его хозяин Вил по прозвищу Епископ тоже мог быть там. Я знал, что господин Уильямсон и лорд Арлингтон заинтересуются и, вполне возможно, в свою очередь решат установить слежку за людьми Бекингема.

Однако я не собирался проверять свое предположение лично. Трусость, скрытая под маской благоразумия. При определенных обстоятельствах Вил мог быть безжалостным, и, честно говоря, это случалось нередко, но он все же был священником, хотя и лишенным прихода. Гораздо больше я боялся его слугу Роджера Даррела, поскольку сомневался, что этого типа беспокоит хоть какое-то подобие совести.

Я быстро вернулся в Савой, который отделяли от Арундел-хауса только обширные дворы Сомерсет-хауса. Мое жилище, маленький дом с внутренним двором, находилось в узком переулке, который назывался Инфермари-клоуз. Мне он вполне подходил, хотя в теплую погоду переполненное кладбище Савойской часовни, которое располагалось за домом, трудно было назвать приятным соседством.

Когда я постучал, дверь открыл мой слуга Сэм Уизердин. Он был списанным на берег матросом, который на войне с голландцами потерял ногу до колена. Несмотря на это прискорбное обстоятельство, Сэм отличался удивительной ловкостью. Он не раз доказал мне свою преданность, хотя у него имелись определенные недостатки – любовь к крепкому элю и склонность распускать язык.

Сэм принял у меня плащ и шляпу:

– Пойдете еще куда-нибудь, хозяин?

– Пока не знаю. – Я прошел в гостиную, где горел камин. – Отыщи Стивена, пожалуйста. Мне надо с вами поговорить.

Он постучал костяшками пальцев по лбу, как делают матросы, и удалился, а я стал греть руки.

«„Кобель и сука“, – напряженно размышлял я, – „кобель и сука“. Что бы это значило?» Я никак не мог избавиться от чувства, что слова эти были не просто оскорблением обманутого мужа в адрес его мучителей, но имели какой-то скрытый смысл.

Слуги затопали по лестнице из кухни: Стивен передвигался бегом, а Сэм – тяжело ступая и прихрамывая. Мальчик подождал в передней, чтобы Сэм мог зайти в гостиную первым, после чего с некоторой опаской вошел следом.

– У меня есть для вас обоих поручение, – объявил я. – Вы сейчас пойдете в пивную возле переулка, ведущего к Арундел-хаусу. – Я глянул на Сэма. – Ты знаешь, какую пивную я имею в виду?

– Под вывеской с серебряным крестом, сэр, – моментально ответил он. – Хозяин заведения господин Фоли, хотя, по правде говоря, там всем заправляет его супруга. Цены высокие, и она разбавляет эль, когда посетители выпьют пару кружек.

– Как я понимаю, тебя там знают?

Сэм улыбнулся с напускной скромностью:

– Ну, сэр, может быть, вы и правы, а может, и нет, хотя последнее вряд ли.

– Очень хорошо. Стивен, подойди, чтобы я мог тебя видеть.

Мальчик, стоявший за Сэмом, вышел вперед и встал передо мной. Мы не знали его точный возраст, но я полагал, что ему примерно лет одиннадцать. Он жил у нас в доме с прошлой осени, когда его предыдущая хозяйка, леди Квинси, отдала его мне. Стивен был арапчонком, который служил знатным дамам в качестве пажа, пока не потерял детскую прелесть: бедняга слишком вырос да вдобавок еще серьезно заболел. Формально Стивен являлся моим рабом, ибо леди Квинси передала мне право собственности на него. Но сама идея владеть живым человеком, словно имуществом, была мне не по нраву, и я относился к нему просто как к обычному мальчику, который попал ко мне в услужение.

Когда я познакомился со Стивеном, он страдал недугом под названием «королевский порок», или, попросту говоря, золотухой. Все лицо и шея мальчика были покрыты болезненными буграми. После того как два месяца тому назад Карл II прикоснулся к нему на частной церемонии исцеления, бугры начали исчезать и теперь стали почти незаметны. Нам усиленно внушали, что действенность королевского прикосновения в излечении золотухи была подтверждением того, что государь послан самим Господом править нами. Честно говоря, я не знал, что и думать о чудесном выздоровлении Стивена, но был рад за него.

– Помнишь, что произошло на Фенских болотах в Кембриджшире, когда мы с тобой еще только познакомились?

– Да, хозяин.

– Как однажды ночью ты вышел в сад, а плохой человек увез тебя в лодке и высадил на острове? – (Стивен начал дрожать.) – Но я нашел тебя на острове, и все опять стало хорошо, – напомнил я мальчику, и он кивнул. – Стивен, тогда было темно, но ты же помнишь, что там были два человека: первый увел тебя из сада и доставил ко второму, своему господину, который и велел слуге оставить тебя на острове, так? Скажи, ты узнал бы их голоса, если бы снова услышал?

– Я не знаю, сэр. Может быть.

– Человек, который увез тебя, большой, жирный, тучный. Его зовут Роджер Даррел. Он носит шпагу. Его хозяин – высокий и худой. Он тоже носит шпагу. В последний раз, когда я видел его, на нем был длинный коричневый камзол. Фамилия этого человека Вил, но иногда его называют Епископом. – Я обернулся к Сэму. – Ты встречался с Даррелом. Он следил за мной, когда я возвращался домой однажды вечером в сентябре, а ты очень вовремя вышел меня встретить. Помнишь?