Спарринг- партнеры - Гришем (Гришэм) Джон - Страница 34

– Их было очень много. Но почему-то вспоминается «строптивый».

– Мое любимое! Все равно что шумный, непокорный. Вы предостерегали меня от многих эпитетов: сервильный, скорбный, тлетворный, строптивый.

– Довольно. Я хотела показать, что такие слова не всегда передают сильные чувства и что выбор высокопарных слов иногда портит весь текст.

– Я полюбил слова: чем они громче, тем для меня лучше. – Коди с любовью смотрит на свою стену из книг.

– Знаешь, Коди, – говорит мисс Айрис, – у меня здесь мурашки бегают по коже, но все эти книги делают твою комнатушку более яркой и более красочной, что ли.

– До сих пор эти книги спасали мне жизнь. Это вы прислали их все, вы даже не представляете, что они для меня значат.

– Какая книга была первой?

Коди улыбается, показывает пальцем и достает книжку.

– «Мустанг» Луиса Ламура, – гордо говорит он и листает страницы. – Я прочел, вернее, дочитал ее десятого июня семьдесят восьмого года. У меня ушло на нее два месяца, мисс Айрис, потому что слишком многие слова были мне незнакомы. Вижу незнакомое слово – прерываюсь, записываю его, лезу в словарь, нахожу его там. Дочитаю абзац так, чтобы понять все до одного слова, встаю, хожу взад-вперед и опять его читаю. На это уходили бесконечные часы, но мне не жаль ни одной минуты. Я обожал слова, обожал их учить – и длинные, и короткие. Я вел список знакомых мне слов, насчет произношения которых не был уверен, и уточнял все у Джека, у капеллана, а иногда даже у Марвина. Я тренировался и тренировался, пока не разобрался со всеми словами, мисс Айрис. Со всем словарем.

– Знаю, знаю. Мне самой приходилось браться за словарь, чтобы понять некоторые твои письма.

– Слова я обожал, а уж по всяким историям и вовсе с ума сходил. Они позволяли мне уноситься прочь, колесить по миру, перелетать из этого века в прошлый и в следующий. Мое воображение пылало от них огнем, благодаря им я понимал, что не схожу с ума, в отличие от всех остальных здесь.

Он возвращает книгу на место и любовно разглядывает свою коллекцию.

– Вы все присылали и присылали их, мисс Айрис. Каждую неделю новая книга, а то и две-три. Я все их читал и перечитывал. Обычно я читал по десять – двенадцать часов в день, и все благодаря вам.

– Кто твой любимый писатель?

Этот вопрос вызывает у Коди смех, он качает головой.

– Боюсь, пришлось бы слишком долго перечислять. Но если бы можно было назвать только одного, то я бы выбрал Луиса Ламура. – Он указывает на полку. – Я прочел сорок одну его книгу. Еще люблю Микки Спиллейна, Эда Макбейна, Элмора Леонарда, Рэймонда Чандлера, Джона Данна Макдональда.

– Да, ты всегда говорил, что любишь детективы и книги про преступников.

– Так я же сам преступник. Столько документов это доказывают.

– Ты не преступник.

– Неужели? Тогда почему я здесь?

– Очень хороший вопрос, Коди. Хотела бы я, чтобы кто-нибудь дал мне на него правильный ответ.

Коди зачарованно смотрит на книги. Наконец, он спрашивает:

– Где вы брали все эти книги, мисс Айрис?

– О, я уверена, что писала тебе об этом в письме.

– Ответьте мне, черт возьми! Время уходит.

– Не бранись.

– Извините. Зря я не принял валиум.

– Что ты не принял?

– Неважно.

– Где я их только ни брала: на распродажах, на барахолках, на библиотечных аукционах, в букинистических магазинах. Ни за одну не заплатила больше доллара.

– Вы все их читали, прежде чем отправить мне?

– Почти все. Я не люблю грязь, а ведь бывают похабные авторы, вроде Гарольда Роббинса. Вот ведь гадость! Но я отсылала тебе и такие.

– Я очень признателен вам за это, мисс Айрис. Похабники мне тоже по нраву.

– Фу, гадость!

– Вы точно не читали главку-другую?

– Разве что самое начало, только чтобы понять, о чем там.

– Как вам «Долина кукол»[1]? Я перечитал ее пять раз, и она до сих пор меня возбуждает.

– Лучше поговорим о чем-нибудь другом.

– Что? Неужели вы не хотите поговорить про секс?

– Как-то не хочется.

– Мисс Айрис, у меня никогда не было секса, представляете? Меня бросили в тюрьму в четырнадцать лет, а сюда, в отсек для смертников, – в пятнадцать. Брайан всегда говорил, что у него был секс в тринадцать лет, в сиротском доме, но он был старше меня на четыре года, и потом, он был врунишка. А я так и не сподобился. Поэтому похабные книжки так меня радуют.

– Прошу, давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Нет уж, мисс Айрис. Мне осталось жить меньше двух часов, так что я буду говорить, о чем сам захочу.

– Назови три свои любимые книги.

Это сбивает Коди с толку, и он долго не отвечает. Глядя на полки, он в задумчивости потирает руки. Наконец, снимает с полки книгу и показывает мисс Айрис обложку.

– «Гроздья гнева» Джона Стейнбека. Это про Джоудов и других переселенцев из Оклахомы, перебирающихся от отчаяния в Калифорнию в разгар пыльных бурь. Грустно, но дарит надежду. – Он открывает книгу и смотрит на внутреннюю сторону обложки. – Вы прислали ее мне в ноябре восемьдесят четвертого года, я прочел ее семь раз.

Он бережно возвращает книгу на полку и берет другую.

– «Хладнокровное убийство» Трумена Капоте, настоящий шедевр криминального жанра. – Он показывает ей обложку. – Читали, мисс Айрис?

– Конечно. Я помню убийство семьи Клаттер, всех четверых, в пятьдесят девятом году. Это случилось в Канзасе, в западной части штата, недалеко от моих мест.

– Этих ребят, Дика Хикока и Перри Смита, повесили. И знаете что, мисс Айрис? Я был рад, когда их повесили. А вы?

– Ну, я тоже не очень горевала.

– Вот же чудеса, мисс Айрис! Я сижу в отсеке для смертников и читаю быль про то, как плохие парни вломились в дом к невинным спящим людям и убили их. Звучит знакомо? И я прямо счастлив, что их поймали и казнили.

– Да, чудеса.

– В том-то и странность смертного приговора, мисс Айрис. Иногда приходишь в ярость от его несправедливости, а иногда ловишь себя на том, что тайком аплодируешь присяжным. Потому что сукин сын заслужил смерти. За мои четырнадцать лет здесь казнили восьмерых. Четверых в газовой камере, четверым сделали инъекцию. Один, скорее всего, не был виновен, зато остальные семь точно заслуживали смерти. Тем не менее шестерых мне было жаль, а двоих – нет.

– Я против смертной казни независимо ни от чего.

– Тогда вам не мешает познакомиться с некоторыми моими коллегами здесь, в отсеке. Вы бы передумали.

– Эти люди тебя пожалеют?

– Кто знает? Мне все равно. Мне нет дела до их чувств.

Он возвращает книгу на место и вновь любовно разглядывает свою коллекцию.

– Какая у тебя третья любимая книга?

Он не спешит показывать книгу.

– Кажется, это последняя, которую я прочел, – говорит он, достав томик. – Только вчера закончил – в пятый раз. Она про смерть, про смерть в молодости.

– «Выбор Софи» Уильяма Стайрона?

– Откуда вы знаете?

– Ты неоднократно писал мне о ней.

– Я прошел здесь через ад, мисс Айрис, но это ничто по сравнению с тем, что пережили эти люди. Все относительно, правда? Даже страдание.

– Наверное.

– И потом, здесь полно секса.

– Я не смогла ее дочитать.

– Блеск, а не книга! Очень мощная история и при этом роман, вымысел, хотя очень реалистичный. Стайрон получил за него Пулитцеровскую премию, вы знали?

– Нет, Национальную книжную премию США. Пулитцеровская у него за «Признания Ната Тёрнера».

– Так и есть. Вы знаете все эти книги, да? Больше сорока лет преподавали английский в старших классах.

– Да. И наслаждалась каждой минутой.

Он ставит книгу на полку и гладит другие корешки.

– Мои любимые: «Одинокий голубь», «Сговор остолопов», «Над пропастью во ржи», «Уловка-22»[2]. А вот это – любимейшие из любимых, цикл Джона Данна Макдональда про Трэвиса Макги. Про старину Трэвиса я мог читать без конца.