Рука Фатимы - Вульф Франциска - Страница 35

Наконец она справилась с собой, бросила беспокойный взгляд на Маффео: тот улыбнулся и кивнул. Ничего не заметил или просто желает ободрить и утешить ее? Чуть подняв голову, Беатриче украдкой посмотрела вокруг себя – нет, незаметно, чтобы кто-нибудь обратил на нее внимание. Значит, все сделала правильно и вовсе не так уж неловко. А может, просто она слишком ничтожная фигура, чтобы обращать на себя внимание…

Беатриче облегченно вздохнула и немного расслабилась. Потом глаза ее вновь невольно обратились к молодому европейцу. Он тоже взглянул на нее, одобряюще повел бровью и улыбнулся. Она мгновенно перевела взгляд на трон. Довольно, хватит с нее! Смущение ее уже перерастает в гнев, надо взять себя в руки.

К трону приблизился обритый наголо человек, на ходу разворачивая пергамент или нечто подобное, и начал читать вслух…

Это не пергамент, а бумага – самая настоящая бумага! Конечно же, ведь китайцы изобрели бумагу уже до времен Марко Поло, у них даже были в ходу бумажные деньги…

Несколько человек подошли близко к нижней ступени трона и бросились на колени. Видимо, поняла Беатриче, подают свои прошения императору. Иногда владыка только кивал головой, иногда произносил несколько слов. Но, какая участь ни уготована каждой просьбе, ее фиксирует писарь – огромный, напоминающий борца сумо человек. Он сидит сбоку от трона, за низким столиком, у него кисточка и тушь.

Беатриче, естественно, не поняла ни слова. Молодой европеец продолжает сверлить ее глазами… И она сосредоточила все внимание на императорском семействе.

Императрица производит впечатление удивительно молодой женщины и похожа на изящную фарфоровую статуэтку. Ее почти не видно под тяжелым, негнущимся платьем. Держится в нем внешне спокойно, как будто ей совсем легко.

Беатриче невольно позавидовала такому самообладанию. Сама она чуть не стонала под тяжестью своего облачения, а эта маленькая, изящная женщина не подает никаких признаков недовольства. Неподвижный, с легкой улыбкой взгляд устремлен куда-то в бесконечность, словно люди, лежащие у ее ног, так же мало занимают и беспокоят ее, как тяжесть пышного одеяния. Неподвижна и молчалива, как статуя. Императрица в совершенстве исполняет свою роль, представляя собой чудо дисциплины и самообладания, образец для каждой женщины.

Беатриче почувствовала нечто вроде комплекса неполноценности. Все время она пыталась убедить себя: эта женщина, в отличие от нее самой, вряд ли сумеет диагностировать аппендицит, поставить искусственный сустав бедра или спасти жизнь человеку с разрывом селезенки или печени. Уж конечно, никогда не стирала белье, не готовила еду на кухне, не убирала квартиру и не зарабатывала на хлеб насущный. По-видимому, с момента рождения ее готовили только к роли императрицы.

Но пусть она и прекрасно выполняет свои функции – у нее-то, у Беатриче, какие причины испытывать комплекс неполноценности? Хирурги нужны человечеству не меньше императриц! Однако все разумные аргументы почему-то не помогали. Чем больше она смотрит на императрицу – тем ничтожнее, никчемнее, уродливее кажется себе… Это уже второй удар по самолюбию за сегодняшний вечер.

Если так пойдет и дальше – впору прямо-таки взвыть… С трудом она переключила внимание с императрицы на Джинкима, который разместился прямо у ног императорской четы.

Тоже сидит с неподвижным лицом, но оно выражает не спокойствие и безразличие, как у императрицы, а тревогу. Голова почти не шевелится, но взглядом Джинким стреляет по всем сторонам. Он словно выискивает среди подданных потенциального предателя, который нацелен совершить покушение. У него острый взгляд охотника – ждет, когда добыча выйдет из укрытия, каждую минуту готов с победным воплем броситься на нее… Горе тому, кто совершит неосторожное движение или издаст излишний шорох!

Беатриче с ужасом вспоминала свои ощущения, когда он приставил ей к горлу кинжал… Такому человеку лучше не попадаться на глаза!

Теперь взгляд ее обратился к самому императору. Хубилай-хан восседает на троне, прямой как свеча. Из-под императорской короны виднеются седые вьющиеся волосы, лицо украшают тоже седые, тщательно расчесанные усы. Внимательно он выслушивает тех, кто обращается к нему с прошениями, недолго обдумывает свой ответ.

Это вовсе не дикий монгол, каким она представляла себе Хубилай-хана, а мудрый, с большим достоинством человек – таким и должен быть император. Каждый из верноподданных, казалось, боготворит своего владыку.

И все-таки у Беатриче создалось ощущение, что Хубилай втайне скучает. Иногда ей даже казалось, что он борется с собой, подавляя зевоту.

Наконец аудиенция подошла к концу. Император поднялся с трона и сошел вниз вместе с императрицей. Снова ударил гонг, собравшиеся упали ниц, все содрогнулось, задрожало и замерло… И так продолжалось до тех пор, пока Хубилай-хан не покинул тронный зал и за ним не закрылись массивные двери.

Только после этого всем присутствующим позволялось встать.

К счастью, молодой европеец покинул зал сразу вслед за императорским семейством и Беатриче избавилась от его бесстыдных глаз.

– Боже мой, я оробела, как девятнадцатилетняя девица! – призналась она Маффео, когда тот помог ей подняться. – Ноги совсем онемели.

– Поначалу мне тоже было трудно, – заметил Маффео и взял ее под руку. – Не беспокойся, со временем привыкнешь.

– Не уверена, что хочу этого.

Она стиснула зубы. По телу пробежал озноб. Тысячи крошечных острых иголочек впились в кожу, словно сотни маленьких гномиков на крошечных швейных машинках строчили у нее на ногах. Честно признаться, больше всего она хотела снова оказаться дома.

Маффео посерьезнел, быстро оглянулся: вокруг такая сутолока и шум от разноязычной речи, что никто не обращает на них никакого внимания. Никколо, брат его, тоже исчез. И все-таки Маффео понизил голос:

– Твое желание свидетельствует о том, что ты мало знаешь о камне и чудодейственной его силе, Беатриче. Ты вернешься домой, обязательно вернешься! Камень не оставит в беде того, кто его хранит. И то, что он забросил тебя сюда, не случайность. Камень возложил на тебя задачу. Ты выполнишь ее – и он отпустит тебя на свободу.