Русь и Орда (СИ) - Злотников Роман Валерьевич - Страница 11

— Князь Елецкий Федор летом напал на Азак и сжег город фрязей — то ныне доподлинно известно… А такая дерзость требует возмездия! И оно последует — твоими руками и руками твоих храбрых нукеров, до наступления зимней стужи! Заодно исцелишься и от страха перед урусами… Доволен ли ты моей милостью, царевич?

Несмотря на открытую издевку в голосе Тохтамыша, Ак-Хозя, осознав, что незамедлительной кары не последует, горячо воскликнул:

— Для меня будет честью покарать столь вероломного разбойника, о великий хан!

— Что же, на том и порешим… Теперь же собирайся, царевич. Тебе пора готовить своих нукеров в поход!

Вересень 1381 года от Рождества Христова. Окрестности Ельца (будущий Ольшанский лес).

…- Ату! Ату!

— Беги! Эге-ге-гей!!!

— Ату…

Крики загонщиков, следующих по лесу в сопровождение собак, да с рожками, трещотками и просто вопящими во весь голос, раздаются уже довольно близко — метров за двести, самое большое. Вторит им и особенно беспокоящий лесных жителей, свирепый лай «лоших» — самых крупных, «зверовых» лаек.

Загонщиков сегодня много — не меньше пяти десятков, следующих по лесу широкой цепью, по дуге. Вогнутым полукругом построилась и сотня стрелков, следующих навстречу загонщикам; в большинстве своем это или опытные охотники, или просто хорошие стрелки, готовые бить хоть зайца, хоть лося, хоть кабана или косулю! Мясо — оно и в Африке мясо, а осень есть лучшая пора для загонной охоты на лося…

В идеале, когда мы подберемся поближе, стрелки и загонщики образуют убийственное кольцо, замкнув которое, мы постараемся перебить как можно больше зверя. Жалко животных? Безусловно, жалко. Но еще жальче будет терять моих людей грядущей зимой — добытых с боем людей!

Тем более что среди освобожденных невольниц практически не осталось непраздных, да незамужних баб — а беременным ведь нужно хорошо кушать…

Смешанный хвойно-лиственный, преимущественно сосновый лес просматривается неплохо, хотя в некоторых местах густые заросли подлеска приходится обходить. А в целом — в целом красота! День выдался на редкость теплый, погожий и солнечный, воздух наполнен сладко-пряным ароматом опавшей листвы, а лучи небесного светила, прорываясь сквозь кроны деревьев, словно бы ласкают кожу…

— Хорошо же, братцы?

Михаил, неожиданно мягко, едва слышно ступающий по «ковру» из опавшей листвы и хвои, лишь согласно кивнул, внимательно посматривая вокруг. Он цепко сжимает в руках охотничью рогатину с длинным, широким наконечником и коротким, но чрезвычайно толстым древком; за пояс гридя также заткнута пехотная секира с более широким, чем у чекана, лезвием. Хоть мы и на охоте, а Миша все одно меня стережет, как и подобает верному телохранителю — вдруг сохатый вылетит на нас, а мы с Алешкой оба промахнемся? Крупный лось вполне может и покалечить, если пойдет на прорыв, склонив навстречу массивные, острые на концах рога…

Еще хуже, если навстречу вылетят кабаны — например, вчера на охоте одного ушкуйника насмерть порвал раненый секач. Тоже была загонная охота; набрели наши добытчики на лог, густо заросший дубами, снизу доносилось характерное похрюкивание, ну и запах…

И вроде бы повольники все понимали, и готовы были не только стрелять, но и колоть рогатинами, и секирами рубить. Но когда из чащи навстречу стрелкам вдруг вылетел вепрь сотни под две килограмм весом, да рванул на таран… Так охотники и растерялись. Две стрелы, угодившие в бока кабана, не остановили его разгона, а только обозлили животное… Как итог, замешкавшийся ушкуйник, попавший под удар клыков секача — острых, словно бритва! — остался лежать на земле с распоротым животом.

Оказывается, бывает и так — от болта генуэзского арбалетного ушел, и стрелу татарскую не поймал, и в сече с ордынцыми уцелел, а тут простой кабан… Но простой не простой — а зверя недооценивать нельзя!

— Лепо, княже. Душа поет, какая красота!

Верен себе и Алексей, наложивший стрелу на тетиву, и с явным азартом посматривающий по сторонам. Помимо лосей и косуль, на встречу с которыми мы рассчитываем прежде всего, буквально под ноги могут вылететь и зайцы — а с земли тяжело взлететь глухарь… Птицей мы никоим образом не брезгуем, скорее наоборот! Причем мой второй ближник, оказавшийся довольно метким лучником, уже успел добыть стрелой самца-глухаря; теперь только птичья голова и торчит из висящей за спиной дружинника сумы.

— Вот и я думаю, лепо…

— Вон он!

— Бей давай!

Слева послышался азартный вскрик — и я тотчас вскинул трофейный генуэзский арбалет к плечу, плотно утопив в него ложе приклада; оружие боевое, не охотничье, но против крупной дичи вполне подходит! Главное, что мне сподручнее целиться из него, нежели чем из лука — хотя мой предок и обладает кое-какими навыками лучниками… Но когда арбалетная тетива уже взведена «козьей ногой», а болт уложен в направляющий желоб, остается лишь совместить плоскость древка болта и выемку «зацепного ореха», служащего мне целиком, с центром «мишени»… Ну, или вынести точку выстрела чуть вперед, с упреждением на движение цели — и все, остается лишь утопить спусковую скобу в ложе самострела!

И никакой особой отдачи, никакого рывка, присущего пороховому оружию…

Однако показавшийся в полусотне метров от нас слева крупный такой лось бежит столь резво, что прицелиться в стремительно мелькающего промеж деревьев сохатого не представляется возможным! Да впрочем, оно и не нужно: в поднятую криком загонщиков дичь со всех сторон полетели стрелы ближних к ней лучников — и несколько раз раненый в упор лось даже не добежал до цепочки стрельцов… Отчаянно заревев от боли — и бьюсь об заклад, от осознания собственного конца! — благородное животное рухнуло наземь, где и было добито экономным и точным ударом рогатины…

— Прости.

Последнее слово сорвалось с моих губ в тот самый миг, когда животному был нанесен добивающий удар; от нахлынувшего вдруг чувства неправильности, бесчестности происходящего мне стало откровенно тошно. И наоборот, рвущегося на свободу в последнем забеге, отчаянно борющегося за жизнь сохатого мне стало откровенно жаль!

Какое-то убийство эта загонная охота…

— Княже, может, повернем? Казаки и без нас справятся.

Я обернулся к Алексею, необычно серьезно смотрящему мне в глаза — как кажется, верный друг очень точно уловил смену моего настроения. А я бы и рад согласиться с ним… Но нет, раз уж инициировал охоту, нужно идти до конца! С полным пониманием того, к чему приводит твои действия, твой выбор… В конце концов, если отбросить эмоции — в лосе от трехсот килограмм и до полутоны мяса, большая часть которого годно в употребление. Субпродукты типа печени, сердца и почек будут съедены сразу, запеченные на костре — законная добыча охотников… Все остальное мы постараемся засолить и завялить в виде солонины, либо закоптить. Можно даже сухую вяленую колбасу сделать — зимой, предстоящей зимой все сгодится!

А все, потому что как-то уже опасно долго задерживаются хлебные обозы наших купцов. Вон, из Пронска и Рязани давно уже прибыло и зерно, и соль — но зерна явно недостаточно для зимнего пропитания собравшегося под моей рукой народа. А это и освобожденные нами невольники, и решившие задержаться ушкуйники, и перебравшиеся в княжество казаки… Увы, бедно заселенный край, имея все преимущества плодородного чернозема, на этот год еще не может прокормить новых подданных, воинов и поселенцев. Конечно, кое-какие излишка зерна у моих крестьян остались — так я их и забрал в виде подати. Но эти излишки так — на первое время…

Не меньше же половины планируемого для пропитания в зиму зерна должны были прислать вятские и новгородские купцы, закупив его в Суздальских да Владимирских землях. Местный край, а точнее Владимиро-Суздальское ополье является своеобразной житницей Северо-Восточной Руси — несмотря на то, что лесостепная зона Рязанского княжества более плодородна, она куда как хуже заселена. Плюс неплохие урожаи хлеба дает и занятое русичами верхнее Поволжье…