Русь и Орда (СИ) - Злотников Роман Валерьевич - Страница 22

В то время как каждая стрела, отправленная в полет урусами, летит в густую толпу нукеров! И пусть приближающиеся к воротам нукеры подняли над головами щиты — оперенная смерть находит бреши, проникает за защиту, ранит и убивает булгар… К тому же лучники царевича невольно открываются при каждом выстреле — и несут куда большие, чем противник, потери.

Может один к трем, а может, и еще больше…

Конец листопада 1381 года от Рождества Христова. Елецкий кром.

Проезжая «Московская» вежа вздрогнула от первого, самого сильного удара тарана: поганые, разбежавшись перед самыми воротами, сумели донести действительно существенный толчок. Да такой, что Харитон Одоев почувствовал отзыв его на соседних с Московской вежей пряслах! Впрочем, вряд ли татары смогут набегаться с сосновым стволом на руках — наверняка их хватило на один рывок к башне…

И точно — новый удар вышел куда легче прежнего. В общем-то, бить тараном снизу-вверх, с косогора, да по дубовым створкам всяко несподручно. Поганым пришлось бы ломать их едва ли не до полудня, даже если бы сверху на них не летели стрелы и сулицы дружинных, защитников вежи!

Ну пусть не до полудня, это Харитон, конечно, загнул… Но всяко долго. А уж под градом дротиков, да льющимся сквозь варницы кипятков! Нет, тут татарам уж точно быстро не отделаться!

В любом случае, мытарства поганых с воротами — то не печаль простого северянина, бортничающего по окрестным лесам, да счастливо поселившегося рядом со стольным градом. Вот и уводить женку да двух сыновей от ордынцев оказалось недалече и недолго…

Вся забота бортника, ставшего теперь воем-ополченцем — срезнями татарскими, с боя взятыми, часто и точно бить в ворога сквозь узкую стрельницу. И всю прошлую зиму учившийся владеть дорогущим, составным степным луком бортник очень старается — все по науке дружинных! Развернуться к стрельнице левым боком, расставив ноги на ширину плеч, да довернуть носок левой вперед… Поднять лук — на пару вершков ниже левого плеча — да наложив срезень на тетиву, с усилием ее натянуть. Так, чтобы оперенный кончик стрелы едва ли не коснулся правого уха! Уже привычно, заученно провести глазами линию по древку до груди ближнего к стрельнице лучника — прикрывающего поганых, следующих с лестницами и вязанками хвороста… И сдвинув наконечник чуть влево (упреждение на ветер!), тотчас разжать пальцы!

Запела тетива, посылая срезень в ордынца, выбранного Харитоном целью… И в тоже мгновение какой-то неясный, но накативший вдруг на ополченца ужас, обдавший смертным холодком по спине, заставил отклониться в сторону… Вовремя! Резко свистнул уже вражеский срезень, влетевший вдруг точно в стрельницу, да щекотнувший левую щеку бортника потоком рассекаемого воздуха! В тоже мгновения вражья стрела с глухим стуком впилась в бревна противоположной стенки облама, глубоко в ней засев… А стоящий у соседней бойницы Степан Малыхин только округлил глаза — да чуть запинаясь от волнения, произнес:

— В-во-т это д-да! П-почитай, второй раз родился!

Ошарашенный Харитон истово перекрестился:

— Истинная правда… Господи, слава Тебе!!! Спаси и сохрани меня и впредь!

Тут же бортник с теплом вспомнил и о своей любушке, сейчас истово молящейся за супруга (наверняка она мужа сейчас и вымолила) — после чего, недолго думая, выхватил из колчана очередной срезень. Пара мгновений — наложить его на тетиву да прицелиться — и новая стрела улетела в поганых!

А Харитон Одоев, успевший разглядеть, что сразил его срезень очередного ордынца, с воодушевлением, во всю мощь легких заорал:

— Север!!!

И тут же прочие ополченцы, столь же азартно бьющие ворога стрелами, дружно, хоть и не слитно — но яростно и громко проревели боевой клич предков:

— СЕ-ВЕ-Е-ЕР!!!

— СЕ-ВЕ-Е-ЕР!!!

На стенах Елецкой крепости что-то громко завопили урусы — а царевич Ак-Хозя, следящий за приступом с высоты Каменной горы, до боли закусил губу. На его глазах в штурмовую колонну, только-только обогнувшую кром с полуночной стороны, обрушился настоящий град сулиц! Защитники Ельца с яростью метают их с высоты тына, буквально выкашивая первые ряды штурмующих…

Мокша и татары Тагая потеряли ход, толпясь под обстрелом с городен. Но вскоре сотники-джагуны вновь погнали нукеров вперед неистовым криком — а где и ударами хлыстов! Да и сулиц, летящих со стен вниз, стало вроде бы поменьше…

На самом деле не меньше. Каждое новое прясло, к коему подходят татары, поначалу огрызается смертельным ливнем дротиков, хлестко разящих татар в спины и головы, поражая грудь, рассекая жилы и мясо на руках! Не каждый щит способен выдержать удар сулицы, набравшей силу в коротком, практически отвесном полете вниз. И уж точно не плетенные из ивовых прутьев калканы… Да еще и толпиться приходится на узком пространстве между бровкой рва и границей глухой чащи — где все целиком простреливается со стен! Разве что вязанки сушняка и спасают — тех нукеров-мокшу, у кого они есть…

И все же тын урусов штурмовать проще, чем неприступные городни. Стрелы булгарских лучников, а также татар, пришедшие на север с Тагаем, куда чаще находят своих жертв за обструганными кольями частокола, прикрывающих урусов лишь до груди! И уже вскоре защитники града, сбросив сулицы вниз, заметно поутихли, стали хорониться за заборолом, лишь изредка посылая стрелы вниз…

Воодушевившиеся нукеры куда веселее пошли на штурм. Быстро закидав ров вязанками с сушняком, образовав «мостки» под дюжину лестниц разом, татары приставили их к стенам — и рьяно ринулись наверх! В то время как меткие булгарские лучники прижали стрелами тех горячих голов, кто еще пытался кидать вниз камни или деревянные чурбаны…

И, наконец, в полуночные ворота Елецкого крома тяжело ударил таран!

…- А-а-а-а!!!

Рухнул на полати стрелец Микитка, пораженный срезнем в плечо… Рухнул с громким вскриком, да после лишь глухо застонал — неотрывно следя за тем, как скоро покидает его жизнь с каждой каплей весело бегущей крови.

Его, Микитки, крови…

Замер и Андрей, с невольным ужасом наблюдая, как умирает товарищ по десятку — как вкопанный замер, прижавшись спиной к кольям тына! И куда делся недавний лихой задор, когда ротник метал в поганых свои сулицы? С силой ведь метал, ловко и точно… Да пропал, отступил задор, сменился невыносимым страхом смерти, как только густо ударили снизу татарские срезни, раня и убивая воев на стене.

Да теперь уже карабкаются наверх ордынцы, скоро и за тын проникнут…

— Ну-ка быстро помогите раненому! Микита — близко ли поганые⁈

Емельян, десятник ротников, чуть ли не пинками погнал к увечному стрельцу простых мужиков — они ведь как раз и должны раненым помогать… С охоткой, с видимой охоткой сразу двое их поползли к Микитке, поняв, что вместе с ним смогут покинуть тын! А стрелец, между тем, едва слышно прохрипел не слушающимися губами:

— Да уж рядом…

— Не боись, вой! Рана широкая, да неглубокая — прижгут ее, затворят огнем, вскорости и заживет!

Приободрив стрельца, десятский голова уже громче закричал, обращаясь к десятку:

— Что хвосты прижали, словно псы побитые⁈ Или в полон вновь хотите, загоны Азака позабыв⁈ Я нет! Уж лучше смерть, чем полон, второй раз не возьмут!!!

Десятский пружинисто распрямился, рванув к ближней лестнице… А Андрей — Андрей весь задрожал; начала бить молодого парня крупная дрожь. Ох и силен, могуч страх смерти! Емельян-то настоящий ратник, в сече не раз бывал, а в полон угодил по пьяному делу на реке Пьяне…

Осиротевший же парубком Андрей всего лишь простой пахарь. Его прямо с поля угнали татары вместе с сестрой, принесшей поснедать старшему брату… Нет, тогда поганые ходили не в большой поход — так, озорничали по окраинам ватагой не больше десятка… А для таких и двое полоняников — уже добыча!

Вот только обоих до Азака татары не довели — не стерпели, снасильничали гуртом сестренку, а Андрей и помочь ей ничем не мог! Померла после этого Яра, не выдержала позора, боли, унижения… Ох как тогда ненавидел селянин поганых, ох как хотел вражинам отомстить!