Отдел дознания (СИ) - Путилов Роман Феликсович - Страница 2

— Они умерли, передоз случился. Очень грустно.

— Громов, если это…

— Да вы что такое говорите, товарищ майор? — я приложил ладонь к сердцу, стараясь быть максимально убедительным: — Они же свидетели, их расколоть, сами знаете, легче легкого. А бы их, наоборот, берег.

— И это все, что у тебя есть?

— Вы с этого начните, для начала. Вот это, кстати, их связь, его брат на карьере взрывником работает. Я, как на него вышел, сразу от Вареника по голове и получил.

— Олег Владимирович, я, все-таки считаю, что Громов сейчас сводит счеты. Один из этих, так сказать, связей, сейчас в больнице лежит, потому что Громов его подстрелил, и на Громова обличающие показания дает. Так опера из тяжкого оперативно сопровождали расследование уголовного дела по превышения полномочий со стороны Громова, вот и вся связь. У меня, товарищ полковник, тоже таких связей полно.

— Знаешь, Саша, вот ты в опера своего пальцем тычешь, во всех грехах его обвиняешь, а ты мне докажи, что он такой мудак.Тебя сейчас, кроме него и тяжких сколько оперов «живых»? Человек десять будет? Вот ты их собирай и по этому списку все пусть работают. А в девять часов вечера ты мне результаты работы и доложишь. Только давай сразу договоримся — если ты придешь и мне скажешь, что бред этого опера не подтвердился, я хочу лично с этими наркоманами пообщаться, стариной тряхнуть. И, кстати, а где сейчас опера группы тяжких? Ты что, считаешь, что мы с тобой здесь, все спокойно, и можно историю забыть? Нет, Саша, у нас с тобой в кабинетах телефоны разрываются и до шестнадцати часов вечера я хочу твоих лучших оперов видеть у себя в кабинете, с объяснительными в руках.

— Кстати, Громов. –начальник повернулся ко мне: — А сколько долларов там у тебя было, а то я не разглядел.

— Тысяча долларов, в десяти упаковках по сто штук в каждой. Судя по видео, следователь, Варенников и Плотников взяли по сто долларов, а Конев — двести.

— Ты что, хочешь сказать, что они из-за ста долларов в эту историю встряли? Тьфу ты, прости Господи. — полковник Дронов замотал головой.

— Ну почему из-за ста долларов? Еще мне товарную партию «герыча» подбросили и пистолет…

— Кстати, товарищ майор… — обернулся к Окулову: — Вы же доказательства хотели. Наверное, вам еще и эксперты звонят, рассказать где этот пистолетик отметился. Вот вам и доказательства будут.

— Вообще это ничего не доказывает, я уверен, что они его нашли…

— Саша, ну ты, блин, дурак что-ли? — не выдержал полковник: — Ты, с такой позицией, еще умудришься вместе со своими гавриками за решетку сесть, за компанию. Ты что их так яро защищаешь? Сейчас думать надо, как свои задницы спасти… Кстати, а ты с этой, со следователем Викторией, разговаривал?

— Нет, товарищ полковник. — начальник уголовного розыска обеспокоенно зашевелил четными усами: — Я, когда приехал, ее уже в больницу увезли, а потом я посчитал, что следствие прокурорское разберется…

— Вот, ты не разговаривал, а я говорил, и я тебе Саша однозначно скажу — что она ничего не помнит, девочка врет мучительно и неумело, и нам, Саша, наверное, придется еще и с этим вопросом тщательно разбираться — кто нашего следователя уговорил память потерять в таком резонансном деле…

— Товарищи начальники… — в кабинет заглянуло унылое лицо следователя Кожина: — Вы уже закончили, а то я больше курить не могу. И мне шеф сказал Громова допрашивать…

— Пойдем, Александр Александрович, с прокурором еще вопросы порешаем, не будем хозяина задерживать. — полковник Дронов подхватив начальника розыска и повлек его на выход.

— Ну что, Женя, что там решили? — мне уже крайне надоел этот уютный кабинет, хотелось, чтобы все закончилось, хоть с каким результатом — заряд в батарейке закончился.

— Решают еще. — Кожин неопределенно махнул рукой: — Ты только никому…

— Не рассказывать, как я подставил следователя Прокофьеву по твоей просьбе под статью? — я наклонился и зашептал прямо в побледневшую физиономию Евгения: — Честное пионерское, никому не расскажу.

— Бля, Паша, прекращай так шутить, да еще и в кабинете…

— Женя, неужели вас тоже подслушивают? — я испуганно прикрыл рот ладошкой: — Какой ужас.

— Ладно, давай, допрашиваться. — Следователь открыл мое дело: — Фамилия, имя, отчество, дата и место рождения, адрес места жительства и образование…

Судя по всему, прокурор еще не определился с моей судьбой, поэтому, меня допросили, как свидетеля, но, на всякий случай, дали подписать бланк, по которому меня признали потерпевшим и гражданским истцом, а я дал показание, что тысяча долларов для меня является суммой значительной, что это наследство, оставшееся после матери моей дочери, оставленное «на прожитие», а сумма ущерба для меня значительная, так как пятьсот долларов составляют примерно три с половиной моих месячных зарплат. Так же я просил вернуть мне изъятые следователем официально пятьсот долларов, так как к вменяемому преступлению они никакого отношения не имеют. Потом я сожрал у Жени пачку печенья из тумбочки, потому что, уже вторые сутки, у меня в желудке, кроме чая, ничего не побывало, а Кожин, гад, хихикая, сказал, что печенье «Юбилейное» принадлежит не ему, а следователю Прокофьевой Ирине Евгеньевне, на что я совершенно искренне сказал, что мне совершенно по фигу на это обстоятельство. А потом меня отпустили, заставив подписать обязательство о явке по первому вызову следователя и выгнали на улицу. Проходя по коридору, я увидел, через открытую дверь, уныло сидящую на стуле, Прокофьеву Ирину Евгеньевну. Она глядела на меня абсолютно пустым, мертвым взглядом, а секретарь прокурора — осуждающим.

Выйдя на улицу, я зябко передернул плечами — казалось, что из-за каждого угла за мной внимательно наблюдают. В кармане была тысяча и немного мелочи, поэтому, пропустив пару легковушек, я поднял руку, голосуя.

В метро я вертел головой на все триста шестьдесят градусов, после чего долго стоял на лестнице у выхода из метро — к моему счастью, знакомых лиц я не увидел, за мной никто не шел. Очевидно, что ребята из тяжких сейчас находятся в полном смятении и ни до кого из них не дошло, что я — единственный источник их бед, не будет меня — никакого дела не будет.

Я еще раз покрутился на месте, после чего нырнул в узкий проход между студенческими общежитиями и постоянно проверяясь, быстрым шагом пошел в сторону Региональной больницы, откуда уходили пригородные маршрутные автобусы.

Локация — Городской район, дача родителей Громова.

В калитку родительской дачи я постучал уже в темноте, и калитка сразу распахнулась, а на меня молча прыгнула — было ощущение, что она стояла под самой дверью. Девушка вскарабкалась мне на шею, прижалась всем телом, лишь изредка всхлипывала, а я гладил ее по спине, шепча на ухо, какая она у меня умница и красавица, что она меня спасла и все у нас будет дальше хорошо.

— Сынок, у вас ничего не случилось? — через двадцать минут, Наташа отпустила меня и побежала умываться, а я поднялся на застекленную веранду, где ужинали мои родители и Кристина, мама, накладывая мне гречневую кашу, не смогла не задать вопрос: — А то она вчера очень поздно приехала, сегодня сама не своя. Я ее спрашиваю, а она на все вопросы отвечает «Все нормально. Все нормально.». А я же вижу, что не нормально.

— мама, все в порядке. Просто меня могли в командировку послать, на несколько месяцев, но уже вроде не пошлют.

Да сколько можно в эти командировки мотаться? — мама расстроилась: — Вон отец всю молодость по командировкам мотался, по несколько месяцев, но у него на предприятии хоть квартиры давали, сначала комнату, когда ты родился, потом квартиру, а тебе то зачем- слава Богу, жить есть где…

— Кстати о жилье. Я вчера квартиру продал…

— Как продал? — мама тяжело опустилась на стул, отец поперхнулся чаем, а вошедшая на веранду Наташа выронила из рук полотенце. И только мой совладелец жилья — Вероника, весело жевала печенье с надписью «Юбилейное».